Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Быков-quickly | Режим | Столпник | Не в фокусе | Идея фикс | Злые улицы | Всё ок | Понедельник | Всюду жизнь
/ Колонки / Междуречье < Вы здесь
Война или мир
Дата публикации:  23 Марта 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Нас изрядно пугают, нас без умолку страшат, на нас покушаются. Сейчас больше всего людей заботит война, не мир. Война между культурами, между этносами, между религиями. Нас предупреждают о несостоятельности загаданного будущего. Но никто не заговаривает о путях достижения мира, мира как События, как надкатегориального явления сущего, коренящегося в имманентности нашего сознания. Я хочу привести два примера из прошлого, касающиеся технологии достижения состояния войны и мира. Но сначала несколько предваряющих слов.

Насколько помню, впервые в России о взаимоотношении культуры и цивилизации на интернациональном философском языке заговорил Бердяев. Бердяевские рассуждения о культуре и цивилизации, об их противопоставлении были навеяны "Закатом Европы" Шпенглера. Слово, а не понятие цивилизация охотно использует и К.Леонтьев, но взято оно как термин, оно не наполнено должным содержанием. Мне всегда казалось, что Леонтьев рассуждает плоско, политично, идеологично, в отличие от размаха мною любимого Хомякова. О Хомякове и его "Семирамиде" я скажу потом.

Начну же я с Бердяева. Он вслед за Шпенглером, правда, с определенными оговорками, видел в Европе буквальное исчадие ада. Европа - это то, что порабощает человека, машинизирует его, техника губит человека. Техника во многом ведет европейскую культуру к уничтожающей войне. Через несколько десятилетий Хайдеггер начал массированную акцию в оправдание техницизма современной культуры. Но, в отличие от Бердяева, он деконструировал понятие техника, предельно углубил свои собственные соображения - и все стало на свои места. Хайдеггер, как философ более крупного масштаба, нежели Бердяев, показал, что техника как таковая не имеет прямого отношения к войне. Греческое слово техне обозначало искусство; например, техника управления означает искусство управления.

Если бы Бердяев дожил до наших дней, то, конечно же, его точка зрения претерпела бы некоторые изменения. Все дело в том, что никогда нельзя окончательно говорить "да" или "нет". Брошенное в сердцах "да" может с течением времени обратиться в "нет", а тождество часто оборачивается различием. Можно сказать, что Бердяев в пылу сражений поторопился - учитывая еще и его скверный, взрывной характер. А ведь Европа за долгий XX век многое пересмотрела, добилась уникальных достижений во всех областях науки, а Делез впервые и масштабно оспорил Платона. Все это - достижения культуры, переходящей в уникальную и многообразную европейскую цивилизацию, вовсе не столь неприглядную, как это видели Шпенглер и Бердяев.

Как часто философы, политики и политологи используют в своих целях религиозные идеи! И напротив, богословы неумело пускаются в пространные рассуждения о политике, забывая об известном разделении сфер Божьих и кесаревых интересов. Сколь плоско воспринимаются они сознанием людей, вовсе не подготовленных для серьезных далеко идущих выводов. Иногда это делается корыстно, а порою вводится в некоторое символическое поле смыслов и форм. Классические образцы, увы, не служат должным примером. В прошлом особенно изящны в этом деле были Владимир Соловьев и Бердяев. Ныне те времена благополучно почили.

Итак, я хочу продемонстрировать две точки зрения: одну безотрадную, продолжением которой может быть только война, а другую системную и в то же время репрезентативную, ведущую к миру. Первая принадлежит Константину Леонтьеву, а вторая - Николаю Федорову. Мое сравнение позиций двух ярких личностей тем более интересно потому, что оба философа говорили об одной вещи, о Софии Константинопольской. Первая работает на уровне исторических реалий, а другая на уровне далеких горизонтов будущей конфигурации самой истории.

Леонтьев был одержим русской идеей, в частности его особенно волновала проблема Турции. Леонтьев презирал всех тех, в ком не течет славянская кровь. И сам же говорил: да, кто же это выдумал сие глупое слово "шовинизм", ведь французы же!

Что же предлагал Леонтьев? Его политологическая риторика является продолжением этнологической: нынешние греки слабы, посмотрите, во что они превратились? А турки сильны. Конечно, продолжает он, православие в Византии было греческим, но не удержать современным грекам его. Следовательно, задача России, а не южных славян нести на себе торжество православия. Это только припев, песня впереди. Ибо Леонтьев переходит к риторике религиозного характера.

В столице османов, говорит Леонтьев, находится Святая София - центральный православный храм. Поэтому, политической и культурной задачей России является возвращение Софийского храма в лоно православной Церкви. Сделать это можно только силой оружия. Уже проигранная война с Турцией должна была, следовательно, возобновиться, невзирая ни на что. Война - вот к чему ведет трехчастная риторика Леонтьева. Быть может, в его времена слово война не вызывало столь неоднозначных чувств, как сегодня, после двух мировых войн и едва не свершившейся третьей.

Что более всего беспокоит меня в подобной позиции современных политиков и политологов? Они, словно сторожевые псы, моментально реагируют на ситуацию, их реакция гиперреактивна и, к сожалению, ситуативна, а потому всегда неточна. Столь же мгновенна и столь же неточна была реакция политологов на недавнее формирование российского кабинета министров.

Но вот перед нами "Философия общего дела". В объемной историософии Федорова присутствуют два понятия - Храм и Кремль: Храм в Константинополе и Кремль на Памире. Храм с вторжением турков утрачен, с этим ничего не поделаешь. Культурному миру остается только Кремль, где упокоены кости наших предков. Федоров, надо понимать, говорил об общем индоевропейском происхождении народов Европы и точно указывал на место их исхода - "Памир и его окрестности". Отсюда следует, что отсутствие Храма восполнимо: Храмом станет Кремль. Могила предков и есть истинный Храм, мартириум по преимуществу.

Вот оно как! Отсутствие вещи, по Федорову, вполне возможно обратить в ее же присутствие, но в другом месте и под другим именем. От этого, как оказывается, вещь нисколько не теряет своей исторической и метаисторической полноты. Просто следует перейти на другой уровень рассуждений, открыть иные горизонты воображения. Федоров как будто, предчувствовал теорию различия Делеза, прекрасно зная топологию Аристотеля, где топос может менять свое местоприсутствие, лишь обогащаясь в результате такого перемещения. От перемены мест слагаемых сумма может и измениться.

Далее Федоров говорит, что надобно прекратить все войны вокруг Памира с тем, чтобы могилы предков оставались в покое. Затем их следует собрать и торжественно ввезти в Москву. Там их следует перезахоронить, в Мавзолее, скажем мы сейчас. Тем самым Храм в лице Кремля будет водворен на должное ему место.

Как мы видим, разница между решениями одной проблемы громадна. И дело вовсе не в космизме Федорова, не в его вселенском размахе рассуждений. Все дело в том, что он, в отличие от Леонтьева, мыслит категориями репрезентации проблемы в системе образов. Его образы - это будущие складки на теле России, если бы его мысль была когда-то воплощена в жизнь. Эти образы носят как православный, так и метаисторический подтекст. Леонтьев в своей узости мышления настолько прямодушен и следует за внешней политикой, что его сейчас может оспорить любой старшекурсник гуманитарного вуза. Федоров, напротив, задает тон нового прочтения истории и будущего России. Я думаю, что и сам Федоров воспринимал репрезентированную им проблему как метафору, зная, что любая правильно построенная метафора всегда жива, более чем точна. Потомки, если они захотят использовать интеллектуальный опыт Федорова, могут обратить метафору в символ, то есть в утверждение его сквозящей, его деятельной мысли, грозящей обернуться в опыт.

Поскольку же мы говорим о Федоровской метафорике, то и понимать его не следует прямо, не так, как оно есть. Философ предначертал ось, ось даже не метаисторического пути России, а ось ее имманентной предначертанности. Ось, ведущую к внутреннему миру, к миру в себе - в культуре, в каждом человеке этой культуры, неисповедимую ось.

Если бы политологи знали о федоровской идее Храма-Кремля, знали бы правильно, то есть их научили бы правильно ее понимать, то эта идея могла бы послужить им некоторым пособием, иллюстрацией для выявления государственных приоритетов и интересов. Ибо, повторюсь, правильное прочтение метафоры может принести много пользы.

Смысл федоровской идеи состоит в проработке и, что весьма важно, в стягивании духовного и культурного пространства, что чрезвычайно актуально для России в настоящее время. Стягивание за счет проработки этого пространства, выявления новых изломов и ценностей. Значение обнаруживаемых ценностей настолько важно, что можно предположить и следующее: метафорика историософии Федорова на самом деле в своем генезисе содержит должные принципы пространственного и концептуального устроения России, в том числе и ближайшем для страны запределье. Ведь Россия вновь проявляет заинтересованность в указанном Федоровым пространстве исхода этнического духа, это - "Памир и его окрестности". В общем-то, Федоров был занят проблемами, интересующими настоящую российскую государственность, которая все больше и больше набирает интеллектуализма.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


  в начало следующая
Шариф Шукуров
Шариф
ШУКУРОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Междуречье' на Subscribe.ru