"Чужелюбие вообще не входит в число наших добродетелей. Народы СССР сожительствуют как школьники. Они знакомы лишь по классной парте, да и по большой перемене, пока крошится мел".

Так писал Мандельштам в "Путешествии в Армению"; и что изменилось с тех пор? Не улучшилось, напротив - усугубилось. Удивительны все-таки познания поэта, он знал греческое слово ксенофилия (чужелюбие), ввел его в свой поэтический обиход. Но этого не заметили только по одной причине: страна была и остается принципиально не чужелюбной. Мандельштам хотел знать Чужое как Свое, армян он читал по-армянски, Данте по-итальянски. Чужелюбие - великое слово и чувство, но не для нас, для нас оно табуировано, мы недостойны его.

Каждое слово имеет свою заповедную и заповеданную территорию, вошедший в пространство слова должен соответствовать ему по сути, пусть даже эта суть способна разбиться на множественные ряды. Осознанное введение нового слова становится фактом исключительной важности, пусть даже оно по своему происхождению является иностранным. Не о чистоте языка следует заботиться государственным мужам, а о нравственной и культуростроительной полезности этого слова надобно думать, коли силенок на это хватит.

Ведь чужелюбие призывает не к толерантности, то есть терпимости, а к любви - к близкому и к далекому. К этому зовет христианство, в этом его суть. Но наши христиане вместе с РПЦ и знать не хотят никакой такой любви к далекому (да и с ближним, по-моему, не все в порядке). Все это остается в их риторике - в точности там, где слово расходится с делом. Чужелюбием в стране должна заниматься именно Церковь - назвался груздем, полезай в кузов. Оказалось, что легче назваться груздем. РПЦ настаивает на введении в школьные программы православных уроков, вместо того чтобы систематически и громогласно вести речь о чужелюбии, так, как это им заповедано. Соскальзывание РПЦ в идеологию мешает им заниматься богоугодной деятельностью, исправлением нравов паствы, которая в настоящее время разрослась количественно, а не качественно.

И вот, вот, наконец, в недрах, видимо, МВД не так давно организована специальная служба по борьбе со скинхедами. Это случилось спустя несколько месяцев после убийства таджикской девочки в Питере. В стране процветающей ксенофобии создана служба ксенофилии. Молодцы! Они думают, что люди в черных масках способны заставить полюбить Другого, а Другой ответит тем же людям в черных масках. И никто, никто не подумал о том, почему ненависть к Чужому столь укоренена именно у нас.

Итак, думается, есть насущный смысл рассказать, что же такое чужелюбие. Рассказать аналитически, нюансировано, поскольку любовь к чужому - в древности и сейчас - является краеугольным камнем строения любой культуры, развитой и даже не очень слаженной.

В диалоге Платона "Софист" центральной фигурой повествования, лицом, от имени которого говорятся важнейшие вещи, назван чужеземцем. Платон поясняет, что боги часто приходят к людям в обличии чужеземца. Причина тому одна: чужеземцы - посланцы богов. Именно чужеземцам лучше всего видны пороки и достоинства того общества, в котором они оказываются. Чужеземец подобен лакмусовой бумаге, он отражает нюансы различных проблем общества. Эта удаленность и неангажированность чужого будто бы и дает ему возможность со всей беспристрастностью оценить объект, его сильные и слабы стороны. Другими словами, чужеземец, чужой является зеркалом, в котором, в частности, отображается сила и слабость того, кто вошел с чужим в соприкосновение.

Здесь следует сделать одну оговорку: нельзя думать, что Чужое принимается целиком и безоговорочно. Чужой вглядывается не просто в Свое, он вглядывается аксиологически, ценностно. Следовательно, приятие Чужого должно вестись разумно, когда полностью себе отдают отчет в ценностной природе заимствования. Аксиологический подход к восприятию Чужого должен быть превалирующим, ибо Свое с необходимостью должно обогащаться во время встречи с Чужим. Инакомерие с обязанностью должно привнести новый взгляд на уже знакомые вещи, на жизненный уклад и даже на собственно глубинную онтологию, то есть оно есть изменение самой меры бытийственности - отношения к миру и к Богу.

Я хочу рассказать и о том, каким образом чужое становится настолько близким, что начинает восприниматься как свое. Мы знаем о крещении Руси, о том, как христианство утверждало свои права на русской земле. Какие духовные подвиги стоят за укреплением вероисповедного начала на Руси и сейчас - в России. Но начиналось все с приятия чужого. Д.С.Лихачев оспорил бытовавшее мнение о влиянии Византии на Русь, оспорил суждения о том, что в результате этого влияния и пошло на Руси православие, стали строиться церкви, появилась церковная архитектура, возникли художники и прочее и прочее.

Лихачев обосновал другую теорию, теорию трансплантации византийских ценностей на Русь. Трансплантация - эта перенесение, механический перенос ценностей. Византийская культура совершила трансгрессию, то есть захват другой культуры. Результатом переноса, трасплантации византийских ценностей в иную этническую и государственную среду стала возможность возникновение крупнейшего оплота Православия в мире.

Но в основе этого процесса лежало чужелюбие, восприятие Чужого как Своего, а также труднейший многовековой процесс отбора византийских ценностей. Россия всегда помнила о Византии, и время от времени в ней раздавались призывы возвращения на духовную родину (скажем, во времена Екатерины). Этот процесс иначе, но продолжается по сию пору. Скажем, православный мистицизм, воспетый отцом Иоанном Мейендорфом, с удвоенной силой в настоящее время изучается именно в России. Византия продолжает будить воображение россиян, а когда-то чужое и неприемлемое окончательно стало своим и вожделенным.

Вот еще один вывод: чужелюбие - это часто детерриторизация. Что же такое трансплантация, о которой говорил Лихачев? Конечно же, и в первую очередь - это детерриторизация - смена своей территории, но не ее окончательная утрата, ибо силовое поле базовой территории продолжает активно функционировать, столкнувшись с ценностями другой территории, культуры другого этноса. Культура, перешагнувшая свои рубежи, неизбежно обогащается, если эта культура духовно сильна и прочны ее внутренние связи. Детерриторизация - это продолжение активной жизни Своего в Чужом. Чужое не становится своим, Русь не стала Византией, но она, Русь, полюбила Византию как саму себя. И назвала себя Св. Русью и Третьим Римом, ибо Вторым Римом был Константинополь. Второй Рим продолжает свою инакомерную жизнь в Третьем Риме:

А ты, славянская комета,
В своем блужданьи вековом,
Рассыпалась чужим огнем,
Сообщница чужого света!

Мандельштам

Или его же:

Я получил блаженное наследство -
Чужих певцов блуждающие сны;
Свое родство и скучное соседство
Мы презирать заведомо вольны <...>

И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.

Я закончу уже сказанным, но иначе: чужелюбие - это познавательная категория, категория аксиологического умозрения, ибо познать Чужое можно только ценностным образом. В чужих ценностях всегда сохраняется некая тайна, следовательно, чужелюбец по определению является тайновидцем. Он зрит в Чужое, как в тайну, его задача распознать ее и сделать эту тайну своей, пропустить ее через себя. В Средние века в Европе был расхож термин транспаренция, то есть высветление вещи, посредством чего она становится много более ясной. Так вот, чужелюбие и есть специфический вид транспаренции сущего, во имя распознания его истинных границ и объемов.

Современной России явно не хватает инструментария транспарентного чужелюбия, во имя понимания истинных горизонтов своей же культуры, ее настоящего и будущего. Ибо будущее будет вновь основываться на аксиологическом взвешивании Своих и Чужих ценностей. Однако к этому будущему следует пробиться, ибо многое тому мешает. За постоянными заботами об армии и нефти с газом власти упускают главное - нравственность общества, его способность достойно жить на той земле, которая именуется Святой Русью.