О праздновании 9 мая пишу заранее, 7 мая. Сознательно.

Потому что хочется потом проверить свое мнение о том, что будет, его сравнить с реальностью. И надеюсь, что будет лучше, чем сегодня кажется.

Подготовка к годовщине вызывает отстраненный страх и трепет - уж больно это похоже на происходившее во время Олимпиады-80. Тогда тоже чистили Москву от нежелательных элементов и перекрывали улицы, посторонних не пускали в город и разгоняли тучи, чтобы солнце благодатными лучами озаряло тех, кто того достоин. Кто был тогда в Москве - помнит полупустые улицы, по которым слонялись свезенные со всей страны милиционеры и наряженные в специально пошитую форму члены каких-то комсомольских дружин.

Многие москвичи загодя сбежали из города, кто-то не высовывал нос из квартиры, а кого-то, чтобы не замусоривали праздник, послали на нары или выпихнули (разрешили уехать) за границу.

Сейчас, конечно, труба пониже, дым пожиже, но...

Тогда, во времена пышного застоя, власти тоже боялись терроризма, но главным была обида на бойкот, последовавший после начала войны в Афганистане. Сейчас нас обижают не так сильно, а терроризм, безусловно, - идеальный претекст для того, чтобы "держать и не пущать". Чего иного ждать от средненьких гебистов, оказавшихся у руля власти? Я надеюсь, что ничего страшного не случится. Что ничего не взорвется.

Недаром же спецслужбы уже за неделю до праздника начали раскладывать по Москве муляжи бомб и производить учения в подмосковных лесах, занимаясь спецоперациями по ловле друг друга?

9 мая, 60-летие победы над нацистами, это великая дата. Во всяком случае, для меня. Чем она является для других? Не знаю.

Боюсь, что это не очень важное событие, несмотря на все официальные мероприятия.

РИА "Новости" попросило москвичей в честь годовщины украсить себя, свои машины и жилища оранжево-черными георгиевскими лентами. Пока я увидел одного юного хард-рокера, у которого из-под косухи свисала связка ключей, привязанная на георгиевскую ленточку, и довольно мало машин с ленточками на антеннах.

Вспомним, что было, когда радиостанция "Серебряный дождь" год назад обратилась ко всем, кто недоволен принудительным страхованием автотранспорта, и попросила привязать к антеннам белые ленточки. Тогда каждая вторая машина ехала по Москве с белым бантиком.

Я думаю, это нормально, трудно это осуждать. С конца войны прошло больше полувека, это период смены трех поколений. Экзистенциальная память за это время неизбежно мутирует, а требовать от всех исторической памяти было бы бессовестно и просто глупо. И проблема автострахования для людей является сегодня куда боле насущной, чем дела давно минувших дней.

А современные детишки, как показывают опросы, вообще смутно представляют, кто, с кем и из-за чего воевал в ту войну.

Но желательно хотя бы с уважением отнестись к ветеранам, красующимся своими медалями на грустном закате жизни.

Как насчет такого вот? Вчера ловлю машину на улице, останавливается молодой парень, Сажусь, едем. По радио что-то бубнят про годовщину и ветеранов. Шофер оказался разговорчивым.

- Я мелкий бизнесмен. У меня палатка на рынке в Строгино. Вот, и на днях по рынку ходили люди из управы и предлагали каждому хозяину сдать по три тысячи рублей - в пользу ветеранов. А у нас там больше двухсот точек. И это было не только на нашем рынке, на других тоже, я точно знаю. Говорят, конечно, дело добровольное, но не сдашь - тебе здесь не торговать.

Я не к тому, что эти деньги непременно своруют. Возможно, они дойдут до ветеранов. Но, по-моему, надо быть идиотом или подлецом, или тем и другим одновременно, чтобы способствовать улучшению быта ветеранов при помощи таких поборов. И трудно ожидать, что у тружеников рынка после этого случится прилив патриотизма и гордости за победу.

Или: хозяев магазинов, кафе, ресторанов и прочих заведений городские власти мягонько обязали украсить свои витрины праздничными плакатами, причем покупать их надо было организованным образом, в каких-то конторах, афилиированных с мэрией. Тоже мило, правда? Знакомый, у которого кафе с дизайнерским интерьером, жаловался, что витрина стала выглядеть чудовищно, но что делать?

Или такая история, более страшная. Дней десять назад умер архитектор, лауреат Ленинской премии, инвалид войны Михаил Константинов. В восемнадцать лет он ушел на фронт, попал в Вяземский котел, где ему тут же оторвало ногу. Потом он закончил архитектурный институт, много строил, был профессором МАРХИ. За несколько месяцев до смерти упал и сломал руку. Операцию ему сделали таким образом, что занесли инфекцию, после чего руку пришлось ампутировать.

Его дочери, совсем небогатой женщине, пришлось обивать пороги всяких организаций, чтобы получить какое-то пособие и нанять сиделку. Слава богу, немного помогли друзья. Деньги улетучились быстро, и когда Михаил Пантелеймонович умер, пришлось снова обивать пороги. Нашим прекрасным властям, так заботящимся о престиже державы и о счастливой старости ветеранов, не пришло в голову самим устроить достойные похороны этому человеку.

Я родился через восемь лет после конца войны. В начальной школе физруком у меня был контуженный фронтовик - персонаж совершенно из кино, отвратительный и трогательный. Я что-то помню, не могу избавиться, но неизвестно, нужна ли память об этом трясущемся человеке в стареньком офицерском кителе. Мне - нужна. И почему-то все время в голове крутится идиотская детская песенка послевоенных лет: "Внимание, внимание, говорит Германия. Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом".

Поймали ли мы сейчас, через шестьдесят лет после конца войны, хвостатого Гитлера у себя в голове? Не уверен.

Моей семье во время войны повезло. Никого из близких родственников не убило. Возможно, потому, что они были офицерами и сидели в блиндажах.

Дедушка со стороны матери начинал войну подполковником авиации, служил в гарнизоне, стоявшем в Гатчине. 22 июня сказал, что мы сейчас быстро немцев победим, и отправил бабушку и маму в санаторий на Чудском озере, куда немцы пришли через две недели. Бабушка и мама еле успели смотаться из санатория, оказались в городке Бийске в Башкирии, где, работая в сельхозартели и иногда получая положенный им офицерский паек, выжили.

А если бы моя бабушка не было полковницей? Как насчет тех, у кого ни пайка, ни документов не было?

Что касается дедушки, он пробыл все время блокады Ленинграда на Пулковских высотах. Еды там было мало даже для штабных офицеров, зато было много спирта и амфетаминов. Дедушка спятил. В 46-м, уже после победы, будучи генерал-майором, маме и бабушке сообщил, что он - предатель и враг народа. Потому что на поле, приданному его дивизии, не уродилась картошка.

Приказал своему шоферу отвезти его в лес. Пошел куда-то. Старшина-шофер Федорович побежал за ним и выбил из рук пистолет.

Интересно, нынешние генералы способны так сойти с ума? Я им, впрочем, того не желаю, какими бы они ни были.

Отец отца был куда круче. Флотский офицер, воевал на Балтфлоте, потом оборонял Питер на утлых сторожевых катерах от немецкого десанта, после снятия блокады ненадолго стал начальником ленинградской милиции. Видимо, ребят из НКВД на такой пост ставить было нельзя, а у деда была репутация человека абсолютной, близкой к каннибализму честности. Что этот капитан 1 ранга совершил в те жуткие недели, я не знаю. Лучше не знать.

Отец - не служил, потому что родился в 1928. Из эвакуации в Казахстане, где был с матерью, попытался сбежать на фронт, но был пойман линейной милицией и водворен по месту жительства.

Отчим, родившийся в 1925, - воевал, очень относительно. И я счастлив, что он никого не убивал и его не убили. Он служил бортовым механиком в спецэскадрилье, состоявшей из нескольких бомбардировщиков ТБ-3. Это воинское соединение в основном занималось тем, что летало в Душанбе (Сталинабад) за дынями и свежей зеленью к царскому столу. Один раз их, впрочем, отправили бомбить Кенигсберг, но тут же вернули обратно.

Я спросил отчима - почему? Он ответил - скорость против ветра 120 км/час на шести моторах, высота - 2.000 метров, это тебе не "Летающая крепость", можно сбить из рогатки.

Его отец, командир танка, горел под Кенигсбергом и чудом выжил. Потом - он был инженером-строителем - командовал немецкими пленными на стройке домиков по Хорошевскому шоссе, которые сейчас уже почти все снесли.

Я 9 мая непременно позвоню отчиму и поздравлю его. Но, к несчастью, заранее знаю, что мне скажет этот немощный старик, давно во всем разочаровавшийся. Он скажет: "Спасибо, но меня-то поздравлять не с чем. Не праздник это для меня".

И мне станет стыдно. Хотя я вроде бы ни в чем не виноват. И у каждого своя память о войне.

Но не очень приятно смотреть по телевизору барабанно-фанфарные передачи про Великую победу и слушать про то, как в Волгограде собираются поставить памятник Сталину, по милости которого мы потеряли миллионы людей, а войну выиграли скорее вопреки этому мерзавцу, чем благодаря ему. Впрочем, почти половина населения России так не считает.

Хорошо хоть хватило ума не ставить на Поклонной горе церетелиевский памятник "...и Сталину". Это было бы уже вовсе гнусно.

Поставили что-то другое, просто статуи, изображающие солдат-союзников, и не резца Зураба Константиновича.

Впрочем, Церетели, похоже, получил отступное. Ставит у гостиницы "Космос" (почему именно там? потому что "Космос" был построен по французскому проекту?) памятник де Голлю. Я ничего особенно не имею против де Голля, наоборот, отношусь к нему с уважением, но что, некуда больше деньги тратить? Или в Москве недостаточно уродливых памятников?

Меня, наверно, могут обвинить в материализме и в отсутствии духовной и душевной возвышенности, но мне кажется, что лучше бы потраченные средства старикам отдали. А то грустно смотреть, как они считают копейки, покупая молоко и хлеб. Конечно, эти новоустановленные истуканы обошлись не так уж дорого, по сравнению с прочими государственными тратами, но и ветеранов-то сколько осталось?

Оказывается, около 20.000 на всю Россию.

И разгон туч мне не нравится. По-моему, майский дождик очень даже неплох. И противно смотреть по телевизору передачу, где бодрые молодые дизайнеры делают ремонт в квартире четы ветеранов, увешанных медалями, а потом дарят им пылесос и набор моющих средств (что занимательно, настоящего немецкого качества), заодно рекламируя своих спонсоров. И гадко слушать про помощь ветеранам средствами госрэкета на продуктово-вещевом рынке. И камлания в эфире державно настроенных журналистов по поводу того, как нас обижают прибалты, поляки, грузины, украинцы и даже закадычный приятель Путина Буш, до Кремля заехавший к лютой русофобке Вике-Фрайберге, вызывают брезгливость. Неужели мы празднуем неизбывность своих геополитических комплексов?

Конечно, я понимаю, что празднование годовщины - отличный повод для политиков съехаться в одном месте и неформально пообщаться и что визит важных персон требует повышенных мер безопасности.

Но все равно не могу понять, почему ради этого надо закрывать аэропорты и станции метро. Почему мои друзья, живущие на Большой Бронной, не смогут, как собирались, 8 мая выехать на машине на дачу. И почему мой хороший приятель, лицо кавказской национальности (московский, но ярко выраженный армянин, дедушка которого геройски погиб на фронте) предпочел, от греха подальше, праздники провести далеко от Москвы?

Во всем этом безобразии я, впрочем, ничего странного обнаружить не могу. У меня для вас, дорогие читатели, нет другой власти, кроме той, что есть. А власть, как известно, не склонна уважать тех, над кем властвует, если они не уважают сами себя. Но, поскольку моя колонка называется "Московские странности", странностью, причем совершенно московской, и закончу.

Некая фирма, которой принадлежит пароход "Николай Чернышевский", решила порадовать ветеранов и покатать их по подмосковным речным просторам. Пару дней назад ветераны и хозяева парохода в назначенный час приходят на причал Северного речного порта столицы и видят, что "Чернышевского" нет. Это вообще-то не лодочка, а довольно большое судно. И куда оно магически делось - неизвестно.

Далее выясняется, что другая фирма, называющаяся, кажется, Центральное речное пароходство, "Чернышевского" по какой-то причине оттащило при помощи двух буксиров на Долгопрудненское водохранилище.

То есть закон сохранения энергии и материи в природе все же не оказался нарушенным. Но странность бытия осталась.

А на следующий день я приближаюсь к Покровским воротам. Там в скверике - памятник Николаю Чернышевскому. Рядом со мной женщина ведет за руку сына лет шести. Мальчик, увидев памятник, спрашивает: "Мам, это кто? - Чернышевский - А он ветеран? Он умер или его убили?"

Мама молчит, как Зоя Космодемьянская. Что, на самом деле, можно ответить на этот вопрос?

Только: все мы там будем, став в некотором смысле ветеранами.