У Мандельштама есть гениальное стихотворение про Москву со строчкой "роскошно буддийское лето". Поэт своим тайнозрением увидел, что сталинская Москва - это махаянический город. В нем скандхи рубятся между собой в мороке Майи, делятся на части, а те при помощи партеногенеза множатся еще больше, плодя то нужные, то вовсе ненужные сущности, и бритва католика Оккама нисколько не способна отделить действительное от недействительного, поскольку разницы между ними - никакой. В этом городе - все Будды, и у каждого - мириады воплощений, то адских, то райских, и все они - один Татхагата, притом что неизвестно, есть ли вообще Будда. С 30-х Москва изменилась невероятно, но ее буддическая сущность неизменна. Так что к нижеследующему предлагаю относиться с точки зрения великих учителей школы Сингон, предлагавших понять, что такое шунья, то есть пустота, вообразив себе 10.000 белых тигров одновременно, с их запахом, перламутровым переливом каждой шерстинки то при солнечном, то при лунном свете, рыком и ласковым ворчаньем, бесшумным шагом по бамбуковой роще, которые способны растерзать тебя каждое мгновение.

Москва для этого дает миллиарды возможностей.

Для этого не нужно долго обсуждать политику, творящуюся в Москве, когда хутухта, выросший на невском болоте рядом с буддийской молельней в Старой Деревне, рассаживает рядами в своем кремлевском дзадзене собственные перерождения разного свойства и уровня: Татхагата, разумеется, всегда един, ежели он хоть как-то есть. И чьим порождением, в свою очередь, он является, совершенно не суть важно. И уж тем более Общественная палата, собранная из бодхисатв, обитающих в нашей "алмазной стране", не более интересна, чем вылинявший бурхан с изображением нескольких сотен лиц, чем-то отличившихся в постижении истины, которая есть шунья.

Нет, как Мандельштаму, совершенно не соревнуясь с его медитативной ясностью, нам следует присмотреться к обычным москвичам - уже не "эпохи Москвошвея", а к обитателям фантазматической эры нашего эфемерного бытования. И поглядеть, чем они заняты.

А заняты они разным, хотя, в сущности, всегда приблизительно одним и тем же. Ведь что ни делай, почти всегда получится как всегда, то есть сансара. Но у каждой эфемерности есть все же свои признаки. Например, еду недавно, в холодный дождливый денек, в метро в сторону станции "Кропоткинская". На "Библиотеке имени Ленина" в вагон, наполненный почти по-осеннему одетыми людьми, входит молодая пара. Она - блондинка, одета, как многие молодые москвички одеваются этим летом. Бриджи цвета фуксии с нашитыми блестяшками. Красные босоножки на шпильках с блестяшками. Ярко-салатная кофточка с блестяшками. Поверх кофточки просторная гавайская рубаха с желто-оранжево-изумрудными цветами. Белая сумочка с блестяшками. То есть цветовая гамма - совершенно как на новодельной китайской картинке. Он - корпулентный, с короткой стрижкой, в остроносых черных мокасинах и широких холстинковых штанах. Кроме мокасин и штанов на нем - ничего, не считая тонкой цепочки на шее и другой цепочки, на руке, которой он ласково обнимает девушку за плечо. На спине, под лопатками, горизонтальные царапины, следы страстно прожитого момента жизни.

Пассажиры в вагоне косятся, потому что все же странно, что в метро почему-то едет полуголый человек. Но не возмущаются, видать, уже ко всему привыкли. Это правда, по Москве ныне такие ракшасы иногда ходят, каких на тибетских картинках не увидишь.

Я выхожу на "Кропоткинской" вместе с парочкой. Вместе оказываемся на поверхности, под аркой. Моросит дождь. Я захожу в магазинчик купить сигареты, парочка идет туда же. И оказывается, что продавщица парня знает. "Сереж, ты это что голый по городу ходишь? - Да Ленка замерзла, я ей свою рубашку отдал".

Вот какая любовь! Трогательная и нежная. И притом напоминающая кавалерственность былых времен, памятную по советским фильмам вроде "Я шагаю по Москве", "Июльский дождь" и "Застава Ильича", он же "Мне двадцать лет". Там молодые люди тоже самоотверженно накидывали на плечи девушкам пиджак. С рубахой, правда, на расставались. А молодой москвич нынешнего адско-райского времени и штаны, не сомневаюсь, возлюбленной бы отдал, понадобись они ей. Впрочем, если бы он остался в одних трусах (какие у него, интересно, трусы? не такие ли, что обсуждаются в рекламном ролике про слабоалкогольный напиток: "Это отпад, представляешь, у него трусы в ромашку!"), публика в метро, возможно, занервничала бы.

То есть что-то меняется, но это только блеск колесных спиц велосипеда Шакьямуни и разлетающиеся брызги из луж. И вообще, главное - избавиться от страстей и от ненужных суждений.

Парочка куда-то девается. Дождь усиливается, а зонта у меня нет, я все же не Будда, мне зонт пока не положен, у меня пока еще остаются суждения. Поэтому пережидаю под аркой павильона станции "Кропоткинская".

С Остоженки на площадь выкатывается длиннейший белый лимузин "Линкольн". Вроде не свадебный, без лент, букета и переплетенных золотых колец на капоте. Едет в сторону Москвы-реки. Ну и бог с ним, стретч-каров сейчас в Москве, наверно, не намного меньше, чем в Лос-Анджелесе. Правда, утверждать не берусь, так как там не бывал. Не успеваю выкурить сигарету, как с Остоженки вылезает белый "Хаммер" длиной в железнодорожный вагон и тоже отправляется в сторону Москвы-реки. Это уже интереснее. Вернее сказать, интересно, что это за люди, которым приходит в голову ездить на автомобилях размером в вагон? Мне представляется, это люди, по каким-то причинам проведшие много времени в железнодорожных поездках, причем в основном в плацкартных и общих вагонах. А потом переродившиеся в "пустые бамбуки" социальной невнятицы.

Стою, курю. Льет дождь. Через полминуты после плацкартного "Хаммера" по тому же маршруту следует темно-синий спортивный "Бентли". Минуты через две появляется еще один "Бентли", лимузинного формата и черного цвета. За ним - черный же "Линкольн-навигатор" с охранниками. Они едут в сторону Москвы-реки.

Обилие роскошных машин в Москве, конечно, занимательно. Но еще занимательнее номерная табличка на черном "Бентли". Красная, дипломатическая, с индексом, если я правильно успел разглядеть, "067".

Это очень странно. Если кто не знает - порядковый номер диппредставительства зависит от того, когда страна заключила дипломатические отношения с нашей страной. "001" - это Великобритания, потому что британцы первыми умудрились признать большевиков. "002" - Германия, "004" - США, "007" - Франция и так далее. Все, что после "030", - это всякие бывшие колонии, мелкие латиноамериканские страны и появившиеся после войны азиатские державы. То есть "067" должно быть, скорее всего, чем-то арабско-эмиратским, американско-банановым либо африканским. За индексом страны на номере этого "Бентли", как положено, обозначен порядковый номер машины в автопарке посольства. "058".

У официальной машины посла номер всегда "01". Дальше по возрастающей и по мере убывания значительности поста владельца машины, то есть даже в американском посольстве, где сотрудников уйма, на машине с номером "058" ездит мелкая дипломатическая сошка, и уж точно не на "Бентли".

Сколько же народа трудится в загадочном посольстве под номером "067"? И на каком автомобиле передвигается посол, если в лучшем случае атташе при советнике по культуре катается в "Бентли", эскортируемом джипом охраны? Представить страшно. На "Даймлере" из чистого золота?

Но у нас может быть что угодно, потому что Москва не какой-нибудь католический Рим, а, как уже сказано, Чистая Земля Будды Татхагаты.

Например, у меня есть знакомая, Элизабет Болса, советник по культуре посольства Бразилии в Москве. Прошлым летом в жаркий день я зашел к ней в гости. Она спросила: "Хочешь пива?" Я сказал, что да, и она мне предложила самому взять из холодильника. Я обнаружил, что холодильник набит бутылками, причем не бразильским пивом с индуистским названием "Брахма", а "Балтикой" разных сортов.

Я удивился и осведомился у Элизабет, что это значит. "Да понимаешь, наш почетный консул в Петербурге - хозяин пивоварен "Балтика". Вот он и шлет каждую неделю в посольство несколько десятков ящиков своего пива. Мы уже и не знаем, что с ним делать...". И правда, не торговать же дипломатическим бразильцам "Балтикой" на пищевом рынке?

Так, может быть, на увиденном мной "Бентли" ездит какой-нибудь почетный консул из наших крупных бизнесменов? Впрочем, не будучи большим знатоком дипломатических дел, я не знаю, имеет ли почетный консул право на дипномера? И какова вообще функция почетного консула? Он имеет право что-то делать или он - декоративно-нирваническое существо, полностью оставившее земные заботы? На европейском жаргоне выражаясь, Deus oteosus, "Глухой бог", совершенно не интересующийся происходящим в мире, такой, про кого сказать можно только, что он есть? И на лимузине с охраной он ездит по той причине, что окружают его во всех мирах менее отрешенные аватары, которые еще не избавились от страстей постижения, владения, желания и бесчувствия, жадные и хищные?

Дождь продолжается. Рядом со мной под аркой оказываются три молодых парня, явно фотографы, начинают пить пиво. Что фотографы, понятно даже не потому, что на одном профессиональный жилет с множеством карманов, а у другого через плечо - кофр для аппаратуры. По их облику видно, что это ребята, с фотоаппаратами работающие на глянцевые журналы. Модные бородки, серьги в ушах, одежда в стиле "casual". И пиво пьют то, что, видимо, положено пить динамичным ребятам такого свойства. Один - "Миллер", другой - "Брахму", а третий - недавно появившееся "Невское Ice" в граненой бутылке.

И, как часто бывает среди фотографов, они начинают хвалиться своим оснащением. Тот, что с кофром, извлекает мощный цифровой Nikon с телеобъективом длиной полметра и толщиной в собственную мускулистую руку. Другой, с "Брахмой", его тут же осаживает: у него маленькая цифровая Leica, она и подороже может быть, чем Nikon с елдой. Третьему хвалиться особенно нечем: у него средненький дигитальный Canon EOS.

Но вдруг они замирают, как ученики, которых сэнсэй оглоушил по голове ударом деревянной сандалии. Как в замедленном фильме, ставят бутылки на землю и начинают веером двигаться вперед, мимо меня. Я оборачиваюсь и вижу цель их охоты.

Это удивительное существо, дакини, прибывшая в Москву из какой-то провинциальной вселенной. Полногрудая, с глазами, подведенными розово-зелеными перламутровыми тенями, в белой гипюровой кофточке и черной юбке, вышитой золотыми блестяшками. В лакированных малиновых туфлях на очень высоких каблуках, с очень длинными носами и с серебряными пряжками-цветочками, она в черных чулках-сеточках. И у нее - канареечно-желтый зонт.

Но главное - у нее коса, свисающая ниже колен и украшенная истошно розовым бантом.

Сейчас такая коса в Москве куда большая редкость, чем вагонообразный "Хаммер" или любой "Бентли".

Недаром фотографы бросились на нее. Сфотографируй такую, а потом отнеси снимок в Московский дом фотографии живой Будде светописи и смежных психологически-богословских занятий Ольге Свибловой - цены ему не будет. Могут даже выдать "Серебряную камеру", и ниспадут на тебя благоуханные пятицветные лепестки лотоса.

Ведь в эту косу бесконечной спиралью заплетены сотни тысяч волосков-значений, она - то же, что постижение шуньи через мириады вибраций усиков белых тигров.

Самым ушлым в охоте за пустотой оказался, как ни странно, малый с "Никоном": он, взяв елду наперевес, первым приблизился к дакини и начал что-то шептать. Владелец мелкого атрибута - "Лейки" - замешкался, а тот, что с "Кэноном", хоть название его камеры и похоже на имя бодхисатвы Каннон, и вовсе отстал.

Дакини записала телефон искателю пустоты, он ей сунул свой. Затем, свернув свой желтый зонт, пошла в подземелья Москвы-Шамбалы.

И тут дождь, как положено, прекратился. Засияло солнце, отразившись от золотой ступы ХХС радугой истины, и радостно закаркали вороны. Перья у них переливались не хуже, чем шерсть у белых тигров. Фотографы зашагали в сторону Остоженки, я вслед за ними. Потому что, как оказалось, у нас был один четверичный путь: мы шли в Дом фотографии, где все всегда отражается в себе и блуждает по бесконечному пути света, не отличающегося от тени, но бросающего свои черные лучи в ослепительные грани невещественных линз-алмазов. Нас туда не пустили. Оказался выходной. Будда был в командировке.

Но в Чистой Земле, каковой является Москва, это совершенно неважно, потому что мы здесь все одна татхагата, мы - совершенное соответствие тому, чего нет, никогда не было, но будет per omnia saecula saeculorum. Аминь.