Собственно говоря, я уже давно грозился редакции РЖ подложить ей что-нибудь мультимедийное. В общем-то обидно получается: medium is the message, как завещал великий Маклюэн, а мы ни в одном глазу, и пишем уже в двадцать первом веке, как ни в чем не бывало. То есть для Сети надо писать так же, как для бумаги, только... (дальше заполняется по интертекстуальным связям, чувству юмора, настроению и заданию). Надо же когда-нибудь начинать.

В общем-то, речь уже о старом. Я про Манеж. Долго не мог на него посмотреть, все время сворачивал в сторону, хотя то и дело оказывался рядом. Я никогда не понимал знаменитого российского глазения на что-нибудь - пожар, драку, аварию. В октябре 1993 я был в Германии. Чуть не самое большое впечатление на немцев: и телекомментаторов, и зрителей - произвели не сами события в Москве, а то, что на мосту у Белого дома собралась огромная толпа зевак, чтобы посмотреть на штурм. Мне приходилось, как всегда в таких случаях, отвечать за соотечественников. И в этот раз мне не пришло бы в голову побежать к Манежу и смотреть, как он горит. Но даже и потом было тяжело подойти.

Тяжело, потому что всю взрослую жизнь он был где-нибудь рядом. Рядом со старым университетом. Рядом с библиотекой. Рядом с институтом. Он обладал особыми способностями вмещать в себя события порой интересные, порой нелепые, но очень часто оказывавшиеся так или иначе важными. Про знаменитую выставку, где Хрущева натравили на художников, я узнал только задним числом. Но вот, скажем, международные выставки фотографии во второй половине 60-х помню уже хорошо. Там было множество странных, не совсем понятных фото: непривычный взгляд на необычную жизнь. Такие вещи откладывались в голове, и только потом обнаруживалась их значимость.

Смысл Манежа был не совсем ясен, но москвичи хранили его упорно. Советские власти стремились его размазать, сделать послушным: переименовали в Центральный выставочный зал, а площадь из Манежной сделали площадью 50-летия октября (если не ошибаюсь в дате). На это никто не обращал внимания, потому что только тяжелобольной мог бы произнести эти названия применительно к самому себе. Посреди площади годами торчал, как больной зуб, камень, обещающий появление монумента этому 50-летию. Слава богу, не появился. Помню, каким шоком было для меня, когда водители автобусов в середине 70-х вдруг стали вместо привычного "Манежная площадь" объявлять ту самую 50-летия. Это было начало распада постсталинской Москвы, когда стали исчезать "настоящие" таксисты, водители автобусов и троллейбусов и многие другие приметы сложившейся было жизни: за рулем автобусов появились лимитчики, которым было совершенно наплевать, что и как объявлять.

Потом были какие-то странные всхлипы, вроде выставки Глазунова с огромнейшими очередями, в которых люди стояли часами. Между прочим, это был один из моментов зарождения неофициальной общественности, потому что споры, не отраженные официальными СМИ, уже попахивали толкучкой у "Московских новостей".

И события конца 80-х - начала 90-х с безумными митингами были тоже здесь, у Манежа. Помню, как на одном из первых мятежных манежных митингов Карякина несколько часов до потери голоса обличала в мегафон "кремлевскую клику", призывая на нее кару в виде "Гдлянаииванова" (имени Иванова почему-то никто никогда не называл, но все тотчас же понимали, какой это такой Иванов имеется в виду).

Потом были первые художественные ярмарки непонятного смысла и назначения, но с большим ажиотажем и - при всем при том - далеко не бессмысленные. И еще что-то, хронологию чего не сразу вспомнишь.

Потом площади не стало. Но Манеж стоял и своей стойкостью держал ту самую временную ось, без которой городу не устоять.

Дней через десять после пожара мне пришлось пройти-таки мимо Манежа. Было уже поздно, издали в темноте можно даже было подумать, что ничего не случилось. Здание было уже обнесено забором и сеткой, и кто-то заботливо установил внутри прожектора, отчего на фоне ночного неба стены с пустыми проемами приобрели строгий и торжественный вид. Собственно говоря, именно это и произвело на меня в тот момент особое впечатление: я впервые увидел, что Манеж красив.

До того я бы, наверное, об этом не подумал. Скорее посчитал бы его помпезным официальным сооружением (да еще с остатками милитаристского духа). Сейчас же в нем совершенно очевидно проступила именно красота, но красота жутковатая, потому что это была уже красота руин, красота статуй с отбитыми руками и носами, красота, не предвещающая ничего хорошего. То есть римское величие мы теперь догоняем в руинном варианте. И как всегда - в не слишком приветливом климате, отчего настроение оказывается решительно смазанным.

Интересно, что палили мы себя всегда сами. И в этот раз тоже. В предыдущий раз из Москвы ушел Наполеон. Кто уйдет в этот раз?

Выводов не будет. Только вот что можно еще увидеть на фоне того же ночного неба рядом с Манежем. Еще не горело. Это тем, кто объясняет, что в Москве все равно всегда все строили кое-как, а потому можно продолжать в том же духе. Не думаю. Смотрите.