На этот вопрос я снова наткнулся, случайно слушая на кухне радиопередачу о грузино-абхазском конфликте. Ведущий, как и полагается у нас, явно не думал заранее, во что ввязывается (российский человек вообще фатально глух к этническим проблемам, глух искренне, а кроме этого - еще и неспособен вникнуть в них хотя бы по долгу службы), и теперь пытался свести непримиримую дискуссию к некоторому хотя бы внешне умиротворенному состоянию с помощью призывов в духе "ребята, давайте жить дружно". И тут - уже в который раз - промелькнула спасительная формула: "народ ни в чем не виноват". То есть организовывали погромы, убивали, жгли и грабили некие "бандиты", а народ тут ни при чем. Эта спасительная формула имеет несколько разновидностей: "у преступности нет национальности" - "народ не отвечает за своих политиков" - "народ к этому не имеет никакого отношения" - "это все политики, а мы честно делали свое дело" и т.д.

Относительно того, что кто-то не виноват, ничего не знал или не имеет национальности - сомнительно. Если не полный дебил, то знал (пусть и не все, но всего никто никогда не знает, главное - знать необходимое, без этого в жизни никак). И национальность имеет (недаром, скажем, "мафия" - слово итальянское). Но тут интересно слово народ, так удачно укладывающееся в эту спасительную формулу. Слово древнее и в своих истоках тотальное, всеохватное. Тем более удивительным может показаться, что эта тотальность оказывается такой неуловимой, ни к чему не причастной. Хотя чего же удивляться: толпа тоже тотальна и без рук, без ног может натворить многое, а вот попробуй разобраться, кто сделал, - рассыплется, растворится и концов не сыскать. Потому что без лица - безлична. История слова и понятия еще нуждается в серьезном изучении, но здесь важно заметить, что это древнее по происхождению слово в девятнадцатом веке оказалось вовлеченным в развернувшийся тогда процесс строительства идеологических конструкций (причем по всему спектру - от уваровской формулы до народничества) и именно в силу своей дремучести стало таким жутковато-фатальным (подобно проснувшейся рептилии) и в то же самое время неуловимым. Удивительными свойствами этой идеологемы еще в 70-е годы занимался Дмитрий Александрович Пригов, подметивший и безответственность народа ("но сам он ни за что не отвечает"), и его неуловимость ("народ по сути неопределяем"):

А кто народ - не то чтобы народ
Но он народа выраженье
Что не укажешь точно - вот народ
Но скажешь точно: есть народ. И точка.

И в двадцатом веке идеологема народа связывалась с самыми мрачными проявлениями социально политических эксцессов. В отличие от нее, гражданское общество - понятие вполне определенное и даже юридически оформленное: статус гражданина фиксируется известным образом и предполагает права и обязанности в некоторых условиях. Граждане не могут рассосаться, как напаскудившая толпа, - а если могут, то это уже кризис гражданского общества, и нечто похожее мы сейчас, к сожалению, наблюдаем в разных странах, где оно существовало долгое время.

У нас, правда, и гражданин оказался скорее идеологемой, чем реальностью (если не считать, конечно, "гражданин, пройдемте"), также не поддающейся определению и обитающей неизвестно где. Поэтому и установить отношения гражданина с народом не представляется возможным: обе эти сущности неуловимые и эмпирической проверке не подлежащие.

Но если отбросить магические свойства идеологем, позволяющие производить разного рода иллюзионистские трюки, то окажется, что люди, образующие общество (то есть народ, граждане, население и проч. - при всех вариациях можно найти обозначение этой реальности), безусловно, несут ответственность за то, что это общество порождает. То есть речь не идет о том, чтобы народы судить и наказывать (это, в частности, одна из фундаментальных проблем международного права: нет субъекта для многих действий), а о том, что эти самые народы не могут считать себя находящимися вообще вне зоны ответственности за события, в которые они вовлечены или которые осуществляются от их лица. Потому что действуют, конечно, бандиты, политики и прочая сволота, но народ не может забывать, что они - его бандиты, политики и проч. Это он их породил, допустил, не справился с ними и вовремя не призвал к ответу. И если общество со своей сволочью справиться не может или не хочет, не нужно удивляться, что в один прекрасный день могут прийти другие, чтобы это сделать. И пострадают при этом, к сожалению, не только бандиты, но и все прочие люди (и иногда - больше бандитов). И за все придется расплатиться: экономической разрухой, социальными катастрофами, этническими конфликтами, утратой территорий, влияния, престижа и многими другими малоприятными вещами. И будет обидно и больно, и многое будет несправедливо, а все равно это плата за сделанное - или не сделанное, и ничего уже теперь не попишешь.

Такие вот мысли появляются, когда поднимаешься по лестнице столетнего дома на набережной Фонтанки (адрес, разумеется, не важен, город и место могли бы быть другими), лестнице, построенной с размахом и вкусом, но загаженной и заплеванной, с иссеченными (не казацкими шашками и не комиссарскими маузерами) когда-то изящными каменными ступенями, с выбитыми в литой чугунной ограде деталями (надо постараться), и только поднявшись, понимаешь, почему входная дверь была нараспашку: лампочка-то в вестибюле разбита, и при закрытой двери внутри был бы полный мрак. Боюсь, отвечать за это нам долго еще придется.