Репринтная публикация великого журнала "А-Я" - это правильное и нужное дело. Разговоры о том, чтобы переиздать это каноническое, знаковое и культовое издание в одном томе ведутся уже лет пятнадцать - с тех пор, как стало ясно, что за "Литературным" номером, вышедшем в 1987 году, уж больше ничего не последует. В предисловии к изданию Алик Сидоров, Игорь Шелковский и Жак Мелконян подробно рассказали об этом героическом предприятии - пересылке через границу инструкций, написанных бисерным почерком и все прочие рискованные штуки.

Однако, нельзя не присоединиться к Галине Ельшевской, которая во вступительной статье говорит - "Представляется более интересным попробовать разъединить гражданские и собственно эстетические контексты и понять, какой, собственно, тип просветительского дискурса здесь создавался". Должен сразу заявить, что никакой сепаратор не в состоянии отделить чистое масло эстетики от мутной воды политики и экономики. Например, отчетливо эксплицированная на страницах "А-Я" внутренняя интрига эпохи - разграничение метафизиков-эскапистов и политически ангажированных шутников-соцартистов - имеет вполне ясные и четкие социологические объяснения. Структурные оппозиции в эстетике опосредованы экономикой тотального дефицита, которая была формально ориентирована на абсолютный идеал, но функционировала лишь благодаря бесконечным подмигиваниям и намекам.

Только так и можно понять, почему Игорь Шелковский, положивший почти десятилетие своей жизни на проект "А-Я", никаких особых бонусов за свой бескорыстный труд не получил. Этот чистейший минималист был начисто лишен наклонностей возводить очи горе, как "метафизики", или копаться в языковых отбросах, как концептуалисты. Более того, получается, что Шелковский своими собственными руками репрессировал развитие русского минимализма. Причина здесь одна - минимализм возникает только в условиях открытой и предельно прозрачной макроэкономики, поэтому ни в какие автохнонные генетические ряды деревянные кубики Шелковского не попадали, поскольку означали только то, что это раскрашенные кубики. И больше ничего.

Конечно, Алик Сидоров в Post Scriptum'e правильно говорит, что главная заслуга журнала - в том, "что на его страницах был выработан язык описания, который в Европе уже существовал, а в России его в то время еще не было". Но минимализм Шелковского, равно как и слишком строгий и элегантный стиль Юрия Злотникова, под этот язык описания так и не попал. Конечно, следует признать, что оформленная на страницах "А-Я" окончательная победа концептуалистов (Бориса Гройса и четы Тупицыных) над метафизиками (Виталий Пацуков) потребовала неимоверных усилий и настоящего интеллектуального мужества, необходимого для того, чтобы отказать себе в желании высказать несказанное. Но вся беда в том, что этот создаваемый язык описания имел чисто инструментальные функции. Все без исключения тексты публиковались с параллельным переводом, но как раз на пути к мировым контекстам и обнаружилась ловушка. Для того, чтобы рассказать о себе, приходилось слишком сильно углубляться в региональный контекст, отчего все без исключения эстетические феномены по умолчанию помещались в некое культурное гетто. Нравы в этом гетто были специфические - Жак Мелконян, первый инвестор издания, говорит о том, что встретился с сообществом художников, "у которых слишком много было направленого интриганства, порожденного завистью друг к другу, и совсем не было солидарности". Но эта тотальная мизантропия есть прямое следствие подпольного сознания, и она так до сих пор и не изжита. Всякий, кто знаком хотя бы с одним человеком из "внешнего мира", по неизвестным причинам чувствует себя сверхчеловеком, который неизмеримо превосходит всех остальных обитателей этой платоновской пещеры. (Метафору пещеры предложил Борис Гройс, причем самому себе он приписал функцию того жителя пещеры, которому удалось выбраться на свет божий.)

Итак, попытка объяснения пещерников с внешним миром была инициирована с внешней стороны и соответствовала неоимпериалистическому требованию самоидентификации - "Расскажи о своих отличиях". Именно поэтому большинство текстов из "А-Я" сегодня читаются с большим усилием, попытка объяснения с миром неизбежно приводит к тотальной глоссолалии. Здесь, конечно, причина в том, что эти тексты изначально были адресованы внешним людям, заведомо наделенным абсолютным пониманием. Самое интересное, что ни ЦРУ, ни другие общественные организации проект фактически не поддерживали, он держался на чистом энтузиазме. Поэтому не может быть и речи о нецелевом использовании денег американских и прочих налогоплательщиков на чисто литературное предприятие.

Как бы то ни было, именно в рамках проекта "А-Я" и возникла небольшая секта интерпретаторов, целиком сосоредоточенных на проблемах локальной идентичности. Соответственно, и генеалогические ряды были также выстроены на фундаменте аэропортно-сувенирной эстетики. Поэтому генеральная линия развития русского искусства ХХ века неизменно ведет к Илье Кабакову. Важно отметить, что на фоне витиеватой зауми в духе Киево-Могилянской Академии, тексты самого Кабакова выглядят почти прозрачными и стилизованы под намеренно-бытовой говорок.

Вышесказанное вовсе не обозначает, что предначертанную на страницах журнала "А-Я" историю следует немедленно переписать - Кабаков в любом случае окажется ключевой фигурой любой истории. Речь в данном случае не идет о стандартных упреках в клановости - история искусства вообще создается исключительно путем куначества и кумовщины. Просто следует признать, что определенный фрагмент нашей культурной истории связан с карго-культами, про которые любил говорить Мирча Элиаде.

В этом смысле важно отметить, что журнал исчез ровно в тот момент, когда в нем, казалось бы, возникла особая необходимость - в конце восьмидесятых, в начале "русского бума". Оказалось, что в рамках неоколониалистической этики нет нужды объясняться с персонажами, которые уже смогли доказать свою идентичность. В результате подавляющее большинство героев русского бума оказались по его окончании вне большой игры, за исключением Ильи Кабакова, который, единственный смог создать из мифологии советского аборигена вполне индустриальный продукт, приспособленный для циркуляции в трансконтинентальных рынках. Прочие товары, лишенные интеллектуального сопровождения, в настоящий момент опустились на уровень лавок экзотических товаров и вызывают только разочарование у массового потребителя, который обнаружил, что вместо обещанной идентичности он получает нечто весьма тривиальное.

Поэтому, увы, предположение о том, что именно в рамках проекта "А-Я" был создан универсальный язык описания, представляется сильным заблуждением. Всякий язык описания критичен по отношению к своему предмету, а упоминание самого предмета критики было строго табуировано по вполне понятным обстоятельствам. При этом сам текстуальный и визуальный комплекс проекта "А-Я" на протяжении длительного этапа играл колоссальную пропедевтическую роль - подтверждаю на собственном опыте. Но проблема языка описания этого исторического эпизода все еще остается актуальной.

При этом репринтное переиздание источников и составляющих частей нашей великой худреволюции есть дело важное и полезное. Поэтому столь важный источник следовало бы все же издавать с гораздо большим научным тщанием, снабдив научными примечаниями и прочим академическим аппаратом.