Все-таки странно проснуться 1 января, посмотреть в окно и вместо снега и зябнущих на ветках голых деревьев ворон увидеть ярко-голубое высокое небо, пальмы, кипарисы, зонтичные пинии и переливающуюся ярчайшим перламутром панораму Рима.

Устранить ощущение странности не позволяет даже то, что в Первом Риме находишься уже три месяца и ясно сознаешь: снег здесь пойдет вряд ли. Если только в августе, как было 6 августа 350 года, когда снег засыпал верхушку Эсквилинского холма, точно обрисовав очертание плана будущей базилики Санта Мария Маджоре.

В честь этого события 6 августа поднимают один из кессонов великолепного золотого потолка церкви и сыплют в отверстие, за неимением снега, белые цветы.

Так что снег на Новый год в Риме не подразумевался. Но все равно странно, избавиться от этого ощущения не позволяет и рационалистическое понимание: Новый год празднуют отнюдь не только в местах, где зимой холодно. Более того - основная часть населения Земли этот праздник встречает без острой климатической дрожи.

Я смею предположить, что свойственный моим соотечественникам жар, с которым они исповедуются в любви к отечественным морозам, постоянно втолковывающим иностранцам "разве теперь зима это зима? вот раньше зима была настоящая зима - ох какие морозы были! птицы мерзли на лету!" объясняется простой причиной.

Очень трудно согласиться с фактом, что живешь в отвратительном климате. Надо как-то компенсировать дурное самочувствие, вызванное зимой, длящейся почти полгода, недостатком света и необходимостью носить тяжелую и неудобную одежду.

Вот и вся - "разве это зима? раньше какие были зимы - нос на улицу не высунешь!"...

Вообще-то это похоже на страстность, с какой россияне исповедуются в любви к пельменям. Ясно же, что пельмени, даже самые рассибирские, не являются венцом кулинарного искусства.

По-моему, россияне, не стоит врать себе. Холодная зима - это очень плохо. И пельмени - не фуа-гра с трюфелями. Но деваться некуда. И надо относиться к отечественному климату без психоаналитических выворотов, а с подобающим любому мыслящему жителю России, неважно христианину, мусульманину, буддисту, иудею, атеисту либо агностику смирением.

Урок такого смирения мне преподал когда-то очень давно один приятель, человек совершенно неверующий, но весьма разумный.

Накануне Нового года этак 83-го мы с ним шли, прорываясь сквозь порывы мерзкого влажно-студеного ветра, по улице. В лицо несся колючий снег, ноги оскальзывались на раскисшем льду, было темно и безнадежно.

Я, озлобившись на отечественную зиму, воскликнул: "Какого черта мы живем в этой дурацкой стране?".

Приятель ответил: "Бог нам квартиру здесь дал".

В те времена страна была коммунальной квартирой, из которой на улицу выпускали немногих. Ныне (или пока еще?) не составляет уж очень страшного труда совершить прогулку за пределами ее просторов и чуланов.

И тем более надо сохранять стоическое присутствие духа, возвращаясь из почти идиллической италийской зимы в русскую зиму. Получится ли?

Помощью этому служит и то, что пока в России, в отличие от чудных былых времен (вспомним слова диссидентской песни: "Был мороз, сияли звезды, птицы мерзли на лету, это было в 18-м (37-м, 41-м, 48-м... году...") наблюдается некоторое волглое потепление.

Итак - за окном солнце, пинии и перламутровые купола.

А в городе - совсем не то, что пополудни в Москве 1 января.

Москва после новогодней ночи отсыпается. Римляне - не знаю, как им это удается, ложатся они 1-го под утро, - бодры и не склонны отлеживаться по домам.

Город полон людей, причем иностранцы вдруг оказываются в меньшинстве. Римляне семьями, с бабушками, дедушками, детьми и собаками заполняют центр Рима. Они с любопытством глядят на достопримечательности, в обычные дни являющиеся привычным фоном будничной жизни. Они греются на январском солнышке, заполнив террасы кафе. Они верещат мобильниками, обсуждая детали прошедшей ночи и договариваясь с друзьями, что через пятнадцать минут встретятся в следующем кафе.

Они толпятся у статуи Пасквино, на пьедестал которой еще в Средние века начали клеить листочки с издевательскими стишками (отсюда и пошло понятие "пасквиль"), и комментируют политические новости.

На самом видном месте - пашквиль:

"BERLUSKattorcigliato nell'inchino
e pur a Mosca con Putin servile,
l'ometto - de' potenti tappetino
d'altezza non dotato, ne di stile".

Итальянский у меня совсем слабенький, а уразуметь "романеско", местный диалект, и вовсе почти невозможно.

Но, зная, как издевательски итальянцы относятся к "Берлуске" (при этом зачем-то голосуя за него) и перенося свои чувства на его политических друзей из США и РФ, даже я понимаю - как ни разгуливай Берлуска с Путиным по коврам, ни достоинства, ни стиля у них нет как не было.

А золотящаяся под солнцем римская брусчатка еще вечером 2 января усыпана комками серпантина, переливается разноцветными кружочками конфетти. Валяются обертки от ракет и петард, под ногами хрустят пластиковые стаканчики и перекатываются бутылки из-под местного шипучего вина.

Этот ковер - достойный и стильный. Он в эти дни никак не противоречит безумной красоте Рима.

К уборке пока никто не приступает. И правильно, я считаю. Потому что если праздник - так праздник. В том числе у уборщиков улиц.

А вот на улицах Рима мы с женой в новогоднюю ночь не оказались. По двум причинам.

Во-первых, из-за преувеличенной осторожности и нелюбви к толканию в толпе. 30-го декабря жена покупала какую-то одежду - в датском магазине "Noa-Noa" рядом с Кампо де Фьори. И очаровательная продавщица-датчанка, живущая в Риме уже лет десять и проникнувшаяся восторгом в честь того, что русская женщина приобретает в Вечном Городе произведения скандинавского портняжного искусства, осведомилась, что мы собираемся делать в праздничную ночь.

- Хотим погулять по Риму.

- Да вы что?! Кровати и шкафы они уже в окошки не выбрасывают, бережливыми вроде нас, протестантов, стали. Но пустые бутылки вниз швыряют. Здесь же на Новый год люди по улицам ходят в мотоциклетных шлемах!

Возможно, датчанка несколько приврала. Но пустых бутылок и битого стекла на улицах было на следующий день предостаточно.

И все же не опасливость была причиной, что мы не спустились с американской Волшебной горы в город. Важнее было приглашение принять участие в party, организованном на Новый год соседями и коллегами по AAR.

И мы не прогадали. Не получили по черепу бутылкой из-под "prosecco", зато увидели, что такое американская "Карнавальная ночь". Кроме того - изумились эксцессивному великолепию настоящего итальянского фейерверка, который лучше всего был виден из горней твердыни Американской Академии.

Как я уже сообщал, американское потлаковое Рождество прошло очень и очень скромно. Но уже накануне его на доске объявлений появилось сообщение, что грядет New Year Party, и место оно будет иметь на четвертом этаже главного здания Академии, в мастерской художника из Техаса Фрэнка Мондино-Руиса, главного академического затейника, и в ныне пустующей мастерской через стенку с моей.

Дня за четыре до Нового года Франко (бывший адвокат, наплевавший на доходный законнический бизнес и переквалифицировавшийся в успешного латиноамериканского художника), подошел ко мне и спросил: "Ты и твоя жена не будете возражать, если мы вас пригласим на новогоднюю вечеринку?".

Я говорю - "спасибо, Франко, с удовольствием"

А он - "Спасибо, Никита. А то мы боялись, что вы будете возражать - Почему? - Ну не знаю... Шум... И вообще мы русских плохо знаем... Но мы все сделаем аккуратно, всего до двух утра".

Знал бы Франко, как русские празднуют Новый год, не волновался бы!

Новый год мы встретили вдвоем, без телевизора и Барбары Брыльской и Андрея Мягкова, дважды, в 10 по европейскому времени, и в два часа по московскому - в Риме. И тут за окном началось!

Римляне давно славятся любовью к огневым потехам, и главный фейерверк устраивается в полночь 31 декабря. Районы, улицы и отдельные граждане соревнуются, кто запустит в небо наиболее замысловатые шутихи и произведет больше шума.

27 декабря мэр Рима обратился к горожанам с просьбой помнить о трагедии, произошедшей в Юго-Восточной Азии и умерить праздничный пыл. Я не знаю, что происходит в новогоднюю ночь в Риме, когда над планетой не висит страшная тень беды, и уверен, что многие римляне, несмотря на усвоенную на протяжении столетий нелюбовь к любым властям, к просьбе мэра прислушались.

Но тогда я совершенно не представляю, что же творится в новогоднем римском небе, если фейерверк Нового 2005 года можно считать умеренным.

Куранты не били. Вместо них черное небо превратилось в изумительный и фантастический эфемерный купол, какой не смогли бы вообразить самые неумеренные в своих фантазмах зодчие и художники времен Барокко.

Палили отовсюду. От замка Святого Ангела и от вокзала Термини, с Навоны и с площади Пантеона, от памятника Гарибальди и в Тестаччио, из Трансвтевере и даже с чинно-мистического холма Авентин. В небе крутились, будто в апокалиптических видениях св. Иоанна, колеса, и проносились огненные змеи. Расцветали завивающиеся тысячами лепестков розы и рассыпались всеми сокровищами мира тускло-мерцающие золотые фонтаны.

И грохотало так, будто готы, сарацины и протестанты снова грабят Вечный Город.

А потом вдруг все смолкло.

И мы пошли на американскую "карнавальную ночь".

Там тоже постепенно стало шумно.

Американцы, все как один, напялившие набекрень маленькие разноцветные шапочки, пили вино, шипучку и пиво и бросались друг в друга конфетти и серпантином. Грохали петардами. Выплясывали под кантри, диско, рок и хаус, путаясь в розовых и лимонно-желтых занавесях, развешанных затейником Франко и его другом Чаком, приехавшим в Рим на Новы год из Техаса. Сверкала цветомузыка, попахивало не только табачным, но и несколько иным дымом.

Директор Американской Академии профессор Лестер Д.Литл, посмотрев, произнес: "Что же, наша американская молодежь, несмотря на этих, знаете ли, неоконсерваторов, еще не разучилась развлекаться".

Это правда.

Постдокторантша Мэри Догерти из Йеля (тема работы - "Погребальные ритуалы этрусков и их связь с верованиями хеттов в Малой Азии"), обычно отличавшаяся неприступно серьезным видом, плясала на столе, размахивая пышным бюстом.

Франко, увидев меня, заплетающимся языком спросил, нравится ли мне вечеринка, потом расцеловал и укусил за шею: "Я - американец, пидарас и вселенский вампир, горжусь этим и хочу свежей красной крови, а у русских она самая красная, у арабов и евреев жиже!"

Может, и правда?

А потом ровно в два празднество вдруг кончилось - будто занавес опустили - и мы с женой пошли спать.

Проснувшись около 10 с обычной новогодней расслабленностью в членах и в сознании, я посмотрел в окно и, как сказано выше, изумился.

Пошел ставить чайник в общую кухню, заглянул в мастерскую Фрэнка и в ту, где была устроена главная дискотека, и изумился еще раз. Все сияло безукоризненной чистотой. Ни петельки серпантина, ни кружочка конфетти. Ни окурка, пи закатившейся в угол пробки. О том, что несколько часов здесь творилась вакханалия, свидетельствовали только десятки оплывших свечек и не раскупоренных бутылок с вином и пивом.

Что ни говори, первые и третьи римляне ближе друг к другу, чем к четвертым римлянам. Они не любят разгребать мусор сразу после праздника.

А 3 января, полюбовавшись напоследок на сверкание под солнцем римских мостовых и валяющихся на них бутылок из-под "просекко", мы прилетели в заснеженную волглую Москву. В холодильнике было шаром покати. И я отправился, оскальзываясь отвыкшими от раскисшего снега ногами, в магазин за пельменями.