Не был в Латвии шестнадцать лет.

Упадок Латгалии схож с упадком в Коми-Пермяцком округе. Рига причесана и смотрится недурно. Евросоюз дал денег на реконструкцию инфраструктур ЖКХ. От всей индустрии осталось несколько заводиков, где тачают одежду, уходящую в мир под известными западными марками. От всех национальных торговых марок - "Рижский бальзам". У входа в аквапарк - очередь. На придорожном плакате надпись: "У агрессивного водителя маленький... IQ". Над столицей на малой высоте пролетели три натовских истребителя, демонстрируя уютную защищенность бывших лимитрофов от нас, грешных. Юрмала утратила память о курортном прошлом и превращается в комфортный спальный район столицы - новые виллы, порой совсем недурные, пока еще соседствуют с одряхлевшими домиками, ждущими покупателей. От курорта осталось несколько гостиниц, в которых убожество древесностружечной обстановки номеров и конференц-зала отчасти уравновешено фонтаном в холле и бассейном с двумя банями, в мраморе в придачу.

Заново отстроенному в центре Риги Дому Черноголовых уже пять лет - через полвека потемнеет и будет как старый. В центральном книжном магазине полно русских книг. Русская молодежь отлично говорит по-латышски. Тихо. Демонстрации начнутся 1 сентября.

Визит в рижский Музей оккупации, экспозиция которого претендует на то, чтобы объять полувековую историю небольшой страны, поучителен. Невротизм и закомплексованность непременно проступают в форме. Невротизм нового латвийского государства четко отражен в подаче и впрямь болезненной темы. Отчасти путаность послания, заданного музеем, имеет основанием то обстоятельство, что создавался он исключительно на средства, собранные эмигрантами в США, Канаде и Великобритании, то есть людьми, которые в Латвии советской не были, ее не знали и знать не желали.

Вполне понятно ностальгическое фотоописание междувоенного независимого бытия. Все, что относится к реализации соглашения Молотова-Риббентропа, есть факт, и подан он как факт, включая жесткую правду о чекистских чистках первой волны. Но все, что касается начала войны, судя по подбору фотографий, разрывается между злорадством по поводу поражения Красной Армии и чувством неловкости в связи с восторгом толпы при виде гитлеровцев на улицах латвийской столицы. Неловкости тем большей, что чувство исторической ответственности понуждает включить в экспозицию карту России, напечатанную немцами в 1942 году: на ней вообще нет прибалтийских государств.

По мере хронологического движения сквозь годы немецкой оккупации вибрация авторской установки нарастает. Бочком, бочком, вскользь упомянута роль местных энтузиастов охоты на евреев. Формирование латышских дивизий в составе вермахта несколько раз названо добровольным (с аккуратным добавлением кавычек к этой "добровольности"). Аккуратно отмечено, что попытки местного самоуправления добиться какой-то весомой роли в житейских делах отметались оккупационной администрацией в зародыше. Кавычки куда-то исчезают, когда речь заходит об участии латышских частей в яростной обороне Курземской группировки против наступавшей Красной Армии до самого подписания капитуляции в Берлине. В общем понятно, поскольку остатки именно этих воинских частей превратились в партизан, боровшихся с советским режимом несколько лет.

Затем эпопея второй волны депортации, где, разумеется, не делается никакого различия между жертвами. Независимо от того, кто они были и что делали, они все - жертвы, и точка. С этого момента экспозиция выравнивается и успокаивается: все, что с 1945-го по 1991 год, было дерьмом. Вредная индустриализация, продажное искусство и тотальное оподление.

Финал скомкан: Горбачев, перестройка, гласность, создание народного фронта - это все уместилось на полуметре. Ельцин, указ о признании независимости, поздравление от президента США - еще полметра. Естественно, ни звука о тех, кто в Москве из лучших побуждений прокладывал путь к этому признанию, не предполагая, не имея воображения предположить, что в этих краях в аусвайсе появится клеймо: "чужой". Есть простая, внятная установка: Латвия должна быть единой общиной, двухобщинной модели не будет, потому что иначе быть не должно! Nothing personal. Россия молчит.

При почти откровенных разговорах с несколькими старыми знакомыми (латышами) стало ясно, что они чувствуют, мягко говоря, неловкость: вся их жизнь в той Латвии, которая была далеко не последним местом в Советском Союзе, оказалась перечеркнута. То большое пространство, в котором они пользовались известностью, было черной дырой и только. Теперь они учатся жить на задворках. На задворках тоже можно жить.

Евросоюз - милая контора: столько разговоров о правах человека: где подальше и столько терпимости к здешней ледяной логике. А ведь ситуация тревожна, ведь лед этой логики, не предполагающей компромиссов, не мог не вызвать горячность в русской общине, расколотой на меньшинство "граждан" и большинство "чужих". Есть основания ожидать, что с 1 сентября здесь, как и во Франции (в связи с законом о запрете религиозной символики в средней школе), станет жарко. Среди активистов русского сопротивления против выдавливания русского языка из школ, пока носившего подчеркнуто цивилизованные формы, есть те, кто непременно сделает попытку обзавестись собственными мучениками и вызвать в России эмоциональный взрыв, чего только и ждут Рогозин и Со.