Изумленно внимал Эдварду Радзинскому. Так вот он какой, Эдвард Радзинский. Экзальтированный, феерический, человек-оркестр, человек-вихрь. Трехсерийный моноспектакль Первого канала называется "Загадка императора". Выдержал два тайма по двадцать минут.

Радзинский извещает о том, что досконально изучил эпоху императора Александра в архиве. Обнаружил и скоро опубликует неизвестные письма баронессы к виконтессе. Человек-вихрь притворяется архивной крысой, настаивает на принадлежности к письменной кабинетной культуре? Эта антропологическая двусмысленность как минимум любопытна. Интеллигентный бормотун Ираклий Андроников - иное, добровольная жертва эпохи технологической нищеты. Радзинский витийствует в так называемые постиндустриальные времена. Пересказывает эпоху, в то время как мы, якобы постиндустриальные люди, мечтаем эту эпоху увидеть. Но выполненный на сходном историческом материале сериал "Азазель" блистательно провалился на том же канале два года назад. Уроки усвоены: Радзинский действительно работает лучше, чем бравая команда съемщиков "Азазеля", заслуженно получает престижное телевизионное время, и это многое объясняет.

Итак, писатели дружно встали из-за столов и публично разинули рты. Кажется, это называется редукцией: устная речь вместо письменной. Заметьте, они же не актеры, их дыхание коротко, а обаяние сомнительно. "Раки по пять, но вчера" не бог весть что, сомнительный пустячок, но какой-нибудь Роман Карцев, артист, раков худо-бедно спасает, более-менее вкусно обсасывает. Но у артиста, и это понимают все, ничего, кроме обаяния, дыхания и абсолютного слуха, нет. Артист - балабол. Артист придумал не сам. Писатели - сами, значит уважаемые люди. Теперь, когда их способность грамотно сочинять удостоверена книжками просто и книжками членскими, пускай говорят что угодно, как угодно и какими угодно дурными голосами.

Вспоминаю, как в середине 70-х простецкие женщины средних лет восхищенно обсуждали эстрадного певца Евгения Мартынова: "Какой молодец: все песни написал сам! Чужого не поет!" Звучало как "чужого не берет", в духе ортодоксальной коммунистической морали, впечатляло и вызывало народное доверие. Но мне все равно нравился Александр Градский с циничными куплетами Рыбы-пилы из смешного мультфильма, с духоподъемным шлягером "Яростный стройотряд". Женщины поставили беззащитного ребенка на колени: "Это чужое. Это Пахмутова". - "Ну и что, - до конца боролся я за Градского, - он же поет лучше. Луч-ше!"

Нет, Мартынов был демиург, я бы сказал, производитель речи и хозяин дискурса. Простецкие женщины нутром чуяли предпочтительность производителя и хозяина. В России, где модернизация по традиции насаждается сверху и публичные риторы "разрешаются" сверху, как бы невзначай, как бы по заслугам, легитимное сочинительство правильно интерпретируется как близость к власти. Как родственность власти. Хорошо изученное Зощенкой преклонение плебея перед автономным автором: "Берет мелодию из воздуха, из ниоткуда? Кроме того, разрешен, имеет тиражи? Автоматически приравнивается к богам!" Но объективная оценка богов невозможна, богам отдаются безропотно, нечленораздельно, коллективно.

Нескладные, но болтливые писатели постсоветского телевизора - уникальный феномен! Страна не успела превратиться в более-менее городскую, не успела вполне усвоить письменную культуру: социальные эксперименты 90-х заново деклассировали вчерашних номадов, горожан в первом поколении. Растерянные, испуганные, утратившие даже те минимальные навыки адаптации, которые приобрели в эпоху советского застоя, эти люди вновь стали нуждаться в отеческом голосе.

Конечно, именно человеческий голос, идущий "от сердца к сердцу", из сахарных уст в растопыренные уши, - самая архаичная и наиболее авторитетная форма коммуникации. Письмо или кинематограф не скрывают своей технологической изнанки и тем самым разоблачают себя в качестве "рукотворных" форм. Но "голос", устная речь - магия в чистом виде.

Полуграмотный номад не ориентируется в системе визуальных кодов. У нас принято обвинять Голливуд в дебилизации зрителя. Конечно, наглая, некомпетентная ложь! Голливудское кино - это сложноорганизованная система, это шифры и конвенции, которые неподготовленный человек не может адекватно воспринять! Другое дело - авторитетная речь из уст "хорошо информированного гражданина", на роль которого в России лучше всех годится так называемый "писатель".

Вот он, расейский парадокс, вот она, симуляция западных означающих. Прильнув к телеэкрану, наш человек терпеливо имитирует стиль информационной эпохи, будто ребенок играет сам с собою в "человека смотрящего". Но на деле этот, всеми обманутый человек ничего не видит, только слушает! Так осуществляются связь персонального типа между властью и населением и попутное воспроизводство "непродуктивной индивидности". "Человеку смотрящему" кажется, что он свободная личность, меж тем как он - зомби, голем. Правда, управляют им даже не посредством записочек, как аутентичным европейским Големом, а посредством нашептывания во внимательное ухо.

Итак, вместо ярких визуальных образов и самодвижущихся анонимных сюжетов, к которым склонен эмансипированный зритель, - авторитетная речь "хорошо информированного гражданина". Погодите, откуда этот сомнительный субъект, без малого графоман, знает про мое? Почему его "авторитетной" речью подменяют анонимный масскульт? "Тс-с, он себя проявил. Назначен. Допущен в архивы. Наконец, выступал перед Политбюро и КГБ. Ему, страшно сказать, аплодировали и подмигивали..."

Мне что за дело! Разве подмигивал я? Разве у нас не новая страна? Или все-таки старая, та самая? Разве сфальсифицированный архив "хорошо информированного гражданина" чего-нибудь стоит? Хочу, чтобы жизнь воспроизводила себя сама, изъясняла яркими образами и занятными сюжетами, а не местечковыми приколами. Предлагаю в мягкой форме дезавуировать производителей речи, шаманов, встречаю возражения: "Только их трудами, то бишь устами и словами, существуем до сих пор. Никто не смеет прекратить поток свободной русской речи: жизнь остановится вместе с нею. Россия жива литературой".

Патология, бред. Более дремучую архаику вообразить трудно. Для сравнения свежая голливудская фильма, "Тайное окно" с Джонни Деппом, по Стивену Кингу. Красавчик Депп играет писателя. Писатель, как положено, борется за качество, то бишь за первенство. Было дело, присвоил чужую прозу. Когда обиженный автор предъявил претензии, вороватый писатель, Депп, откупился. Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать! Желательно - максимально выгодным образом. Вот именно, авторство важно с коммерческой точки зрения, а больше ни с какой. Идеологическая роль американского писателя сомнительна, и это неплохо. Вместо писателя, который тихохонько пописывает, публику развлекают профессиональные политики, шоумены и кинематографисты. Гражданин узнает себя в потоках новостей и анонимном киноповествовании, утверждается в собственных ценностях и праве на жизнь. Никакого тебе назойливого учительского голоса.

Герой Джонни Деппа - писатель, каков он есть, каким, по определению, должен быть: всклокоченный шизопараноик, одержимый идеей авторства. Иначе, соперник Бога. Психически раздваивается. Разрывается между этим миром и тем, между реальностью и вымыслом. Подозревает горничную в нечистоплотности, любовника жены в убийстве, черного частного детектива в халатности. Вот предел амбиций всякого последовательного автора: пересочинить мир целиком, подчинить чужое бытие собственной грамотной речи. Едва герой делает это, как оказывается под собственным же подозрением. Отныне Депп угрожает себе, воюет с собою самим. "Я сочинил эту историю первым, в 97-м!" - настаивает одна его половина. "Да, но я опубликовал ту же историю еще в 95-м!" - возражает другая. Писатель искренне не понимает, что мир существует кроме него и помимо него. "Писатель, писатель, улети на небо, принеси мне хлеба!"

Еще вчера удивлялся шоумену Радзинскому, а уже сегодня узнавал в персонаже Деппа универсальный образ человековихря! Умеют эти американы типизировать. У нас, между прочим, тоже была картина про писателя: "Тема" Глеба Панфилова с Ульяновым в роли номенклатурного художника слова. Герой Ульянова торговал вдохновеньем, ничего особенного.

Картина гораздо ниже уровня Панфилова, фальшивая. Хуже всего, что наши кинематографисты много со своего писателя спрашивают. Он у них виноват едва ли не во всех смертных грехах: в бездуховности, разврате и даже гибели страны.

Неправда, конечно; чепуха. Писатель попроще. Вот короткий список его славных дел. Лопатой замочил жену и ее любовника. Отверткой - собаку жены и случайного свидетеля. Наконец, топориком - черного частного детектива. Ни в чем другом писатель не виноват, не замечен, не преувеличивайте.