Должен ли человек быть внимательнее себя самого, когда работает кинокритиком, то есть в зрительном зале? Именно. Обязан превратиться в сенсорный приборчик. Отследить свои реакции и потерпеть с формулировками до компьютера. "Переживание не только открывает путь к мысли, но и противостоит ее всякой готовой форме", - заметил Валерий Подорога.

Другое дело, что фильм Такаси Миике "Один пропущенный звонок" не входил в мои творческие планы. Я отправился его смотреть в качестве неотмобилизованного обывателя. Не ждал ничего хорошего, хотя год назад был удивлен сходной по жанру картиной Хидео Накаты "Темные воды". Я все еще помню "Темные воды", все еще культивирую благодарный восторг.

Мое переживание шедевра Хидео Накаты вступило тогда в противоречие с "готовыми формами", в которые отливали свою мысль знатоки жанра. "Темные воды" показались скорее реализмом, только антипсихологическим. "Темные воды" - слепок души городского невротика. Фильм предъявил женскую точку зрения на мегаполис и массовое общество.

Тревожат воспоминания о невнимательной матери. Не дает скучать бывший муж, внезапно пожелавший приватизировать пятилетнюю дочь и затеявший судебную тяжбу. Проблемы с жильем: сезон дождей, протекающий потолок, сумрак бетонных коридоров, чьи-то жесткие черные волосы в воде из-под крана. Проблемы с работой. Некому защитить, помочь, некому забрать ребенка из садика. Все на нервах, между тем японская национальная субординация запрещает женщине шуметь. Наконец, ползучие городские слухи о бесследно пропавшей незнакомой девочке, дочкиной ровеснице. Странные видения, призраки. Прежде чем видениям отдаться, героиня назначает врагом бывшего мужа. А кого, кроме мужа и матери, она знает настолько хорошо, чтобы вообразить и обвинить? "Японцы не почитают никого, кроме тех, кого они помнят во плоти" (Рут Бенедикт).

"Темные воды" - один из самых внимательных фильмов, встреченных мною в жизни. Женская точка зрения? Значит, будет обсосана каждая косточка и расстегнута каждая пуговка. Замотивировать женскую истерику, переходящую в добровольную смерть, можно двояким образом. Тут виноваты либо черти (включая мужа), либо критические дни и сопутствующие им темные воды, выбирайте. Великий симфонист Хидео Наката сделал за нас всю подготовительную работу. На уровне Брамса, в манере Шостаковича. Непосредственного ужаса в фильме нет, ужас вчитывает зритель!

Особенности женской физиологии, которых по необходимости касаются рекламные ролики, Хидео Наката трансформирует в грубую метафору, в ниагарское низвержение и водопад. Виртуозно проведенная главная тема, искусно вплетенные побочные. Тупой, но внимательный марсианин составит по этой картине адекватное представление о homo sapiens. "Один пропущенный звонок" хорош не настолько, но я все равно советую его своим читателям. Сюжет вновь помещен в систему антропологических координат. Японцы знают, что самое короткое расстояние до ужаса - расстояние до человеческого тела.

Юноша (или девушка) получает на свой мобильник звонок от самого(ой) себя. Номер набран за минуту до будущей смерти получателя, допустим, через три дня. Сообщение отправлено с собственного телефона получателя. Жертва говорит самой себе пару фраз, а затем, кем-то напуганная, истошно орет, погибая. Архетип "отсроченная опасность" используется сплошь и рядом. Вот в телевизоре американский боевичок "Гладиатор". Белого паренька, поселившегося в криминальном районе и расшвырявшего агрессивных афроамериканцев, в отместку стращают: "Эй, парень, мы с тобой еще встретимся!" Обещание слишком тревожит, потому что чрезмерно нагружает наше будущее, лишает будущее свободы.

Впрочем, я не собираюсь фиксироваться на хитросплетениях фабулы. Фабула Миике чрезмерна: хороший редактор не помешал бы. Много действующих лиц и дублирующих событий, маловато акцентов. Хидео Наката управлял мною куда увереннее. Все равно, "бессмысленный" с точки зрения наших грамотных фильм оставляет ощущение глубины, ощущение света. Почему? Вспомнить все - значит востребовать свои переживания во время просмотра. Далее: восстановить недоумения, а потом подобрать культурный механизм, который переработает недоумения в полезный продукт, именуемый смыслом.

У Хидео Накаты не было проблем с идентификацией протагониста, собиравшего безумное повествование во внятную историю. Но фильм Такаси Миике не таков. Поначалу кажется, что активная Юми, к которой подбирается страшная смерть, и есть единоличная героиня. Минут за пятнадцать до конца фильма Юми остается один на один с девочкой-призраком, которая будто бы воплощает генеральное зло. Однако преступность девочки доказана не вполне убедительно. Юми с детства боялась подглядывать в дырочку: давным-давно именно в дырочку увидела она погибшую бабушку, защищавшую ребенка от злобной Юминой матери. Вот и теперь, едва Юми приблизилась к дверному глазку, именно мы, зрители, актуализировали категорию страха. Следующий план: лестничная площадка и подозреваемая нами в инфернальности девочка. Непосредственной опасности в кадре нет, ее снова вчитали и приготовили мы. Закономерный следующий план: Юми едва успевает отскочить от глазка, из которого стремительно вылетел стальной штырь. Кто его вонзил? Тоже зритель. Вы, но может быть, я.

Непонятным образом маленькая злодейка оказывается в квартире, смертельно пугая героиню, но никак с ней не взаимодействуя. А была ли девочка? А было ли насилие?! Во всяком случае, запомним: девочку, если она была, и девушку Юми развели по разным клеткам, то бишь по разным "Я", а потом антагонизировали - мы, зрители.

В первой половине фильма встревоженной героине начинает помогать красавец мужчина, брат самой первой телефонной жертвы. Вот и теперь, испугавшись за симпатичную Юми, он проникает в ее квартиру. Юми поднимается парню навстречу, обнимает, неожиданно вонзает ему в живот нож. Теряющему кровь молодому человеку видится в зеркале та самая порочная девчонка, которая будто бы затеяла массовую резню. Но ведь в его объятиях - другая, куда более взрослая и желанная. Выходит, добропорядочная Юми и девочка-убийца скорее совпадают, нежели разнятся?!

Самое сильное впечатление производит то, как Миике обходится с категорией субъектности. Внимательного европейца ставит в тупик попрание повествовательных законов. Быть может, мои претензии к "чрезмерности" фабулы неуместны, потому что Миике реализует иную культурную парадигму?

Девочки слипаются с девушками, девушки - с женщинами. Одна судьба узнает себя в другой, одна индивидуальная история прорастает сквозь такую же "индивидуальную". Едва покажется, что сюжет преодолел некоторое расстояние, рационально себя разметил, закрепился на безымянной высоте и поименовал ее, как Миике предлагает новую "плохо мотивированную" сюжетную вибрацию, затевая очередное взаимоналожение персонажей и ситуаций. Если Юми и девочка-убийца не разложимы на составляющие, значит протагонистом является порезанный юноша, которому в финале Юми передоверяет злокозненный леденец смерти: изо рта в рот. Чья это, черт возьми, история, чья точка зрения и кому здесь следует верить? Эти вопросы вмонтированы в повествование, создают его объем и провоцируют смысл. Все вышесказанное - следствие работы, которую проделывает в фильме традиционная японская культура.

"Наш опыт говорит нам, что люди в своем поведении остаются "верны себе", - писала Рут Бенедикт. - Нам на Западе нелегко поверить в способность японцев переходить от одного стиля поведения к другому без психических срывов". В японском театре Но преобладают пьесы, распадающиеся на две части. В первой части протагонист зовется маэ-дзитэ и выступает не в своем подлинном облике. Во второй части, после смены маски и костюма, протагонист называется ноти-дзитэ и демонстрирует подлинную сущность. Иногда в первой части маэ-дзитэ выступает как реальный характер, предъявляя себя второстепенному герою, ваки. Но тогда во второй части ноти-дзитэ появляется как видение или сон ваки.

Далее, актер театра Но держит в руках предмет, характеризующий его героя: веер, ветку бамбука, четки, посох, удилище, факел. Предметы имеют символическое значение и не предназначены для практического применения. Таков в фильме Миике мобильный телефон: его роль в сравнении с коллизией субъектности - декоративна, ничтожна.

Кукольная традиция Дзерури предусматривает жесткие амплуа. Среди них мусмэ - молодая положительная девушка, красивая, благородная, идеальная возлюбленная и, допустим, комусмэ - девочка 11-12 лет. Нетрудно заметить, что обе героини растут из одного корня, это объясняет в картине Миике многое. Например: японские ужасы - не произвол возлюбивших кассовый успех драмоделов. То, что нашим постмодернистам представляется коммерческой вольницей, на деле строгая традиция.

Все, что потом вычитал в книгах, сначала пережил в зрительном зале. Мы жалели Юми, думали, девушка созрела, состоялась, а в ней между тем проснулась и ожила затаившаяся опасность, порожденная прошлым, гендером, бог его знает чем. Человек - сложная машинка. Ключевая японская добродетель, уподобляя человека мечу, предписывает ему нести ответственность за "ржавчину на своем теле". "Ибо в Японии постоянной целью является ЧЕСТЬ", - уточняет Рут Бенедикт.

Вернувшись из своих ментальных странствий на родину, я понял: народ - только те, кто несет ответственность за свою ржавчину. Все остальное - призраки. Они исчезнут, едва рассветет.