Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Быков-quickly | Режим | Столпник | Не в фокусе | Идея фикс | Злые улицы | Всё ок | Понедельник | Всюду жизнь | Из Рима в Рим
/ Колонки / Злые улицы < Вы здесь
Лев Толстой, который не дожил до самого страшного
Дата публикации:  4 Ноября 2004

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Оппозиция "прошлое - настоящее" недостаточно продумана. Во всяком случае любителем зрелищ, обывателем. Прошлое - то, что прошло и чего, следовательно, нигде и никогда нет. Прошлое - способ интерпретации, образ, подделка. Настоящее, напротив, следует понимать как всего лишь подлинное: разница не темпоральная, а качественная. В этом смысле любой кинофильм - по определению ненастоящее. Даже если действие развивается в 2004 году, сейчас. Даже если воссоздана так называемая достоверная среда. Кино - самый вызывающий, самый наглый способ подделывать.

Режиссер Дмитрий Месхиев успел с картиной "Свои" к последнему Московскому фестивалю и отхватил главный приз. Это фильм опытного постановщика по сценарию маститого сценариста Валентина Черных. Дело происходит во время Великой Отечественной, где-то на территории Белоруссии. Немцы внезапно прорывают фронт и захватывают наших расслабившихся бойцов с командирами. Во время движения пленных по пересеченной местности убегают трое самых решительных: Чекист, Снайпер и Политрук. Идея бежать тем более хороша, что неподалеку, в трех верстах - родная деревня Снайпера.

Там, в деревне начинаются проблемы, ведь Отец Снайпера выступает в роли прислужника оккупантов, в роли старосты. Сам из кулаков: был сослан, бежал, справил себе фальшивые документы, обосновался здесь еще до войны, затаил обиду. Теперь трое наших усталых бойцов зависят от его выбора: сдаст или спрячет? Гад или свой? Есть еще районный Полицай, соперник Снайпера в борьбе за соседскую девку. Полицай знает о побеге и подозревает старосту в пособничестве бойцам Красной Армии. Полицай берет в заложники двух дочерей старосты, сестер Снайпера. Ждет от старосты признания, а от ветреной девки - согласия на брак. Короче, налицо попытка разрушить идеологический железобетон, характерный для советских фильмов о войне и предъявить психологическую сложность.

Моя близкая родственница, малолетним ребенком пережившая оккупацию, вспоминала, как с прибауткой "матка, курки, яйки" немцы заползали в темную избу и как их веселые фонарики находили ее где-то на печке, под тулупчиком. Немцы вели себя корректно, не обижали и, видимо вспоминая собственных детей, неизменно одаривали девочку шоколадом. "А еще? Что было еще?!" - затаив дыхание, спрашивал я. В ответ звучала невнятная скороговорка, нечто вроде "Голод. Война. Детский дом". Конечно, реплика "матка, курки, яйки" тоже не своя, родом из идеологически выдержанного советского кино. Встроенный в память поколений коллективный фантазм. Единственная достоверная деталь - шоколад, а дальше падает железный занавес. Блокировка. Черная дыра. Немота. "Не помню". А как расскажешь? Каким языком? Языком психологической прозы? Но это всего-навсего "проза": безобидная грамотная речь. Мы с ходу узнаем ее красоты, восхищаемся изяществом слога. Над раненым князем Андреем расстилался голубой простор... Очень приятно! Будь здоров, Андрей! Короче, он пугает, а мне не страшно.

Или читаю в недавнем интервью Александра Зиновьева: "Я войну видел в самых ее глубинах. На одного Александра Матросова приходилось с десяток людей, стремившихся укрыться от фронта, отсидеться в тылу. В атаку же шли по команде, а не добровольно. Героизм был. Но он во многом был вынужденным. Героизм - временное явление" ("ЛГ" # 42). Что-нибудь видно? Хотя бы понятно - спасибо и на этом. Цифры, статистика, десять к одному; категория "трус" и категория "герой"; подвиг скоротечен, а повседневность неотчуждаема. Но "понятно" ведь было и до реплики заслуженного философа-фронтовика. И в цифры, и в кинофильм, потребляемый в режиме комфорта, предельный опыт равно не помещается. Предельный опыт непередаваем. Настоящее остается с частным наблюдателем, с испытателем. Кино о страшной войне - крайне рискованное предприятие. Как страшную войну обживать? По мне, картины о второй мировой непереносимы: их авторы берут на себя слишком много.

Лучшие ленты о коллективном насилии из тех, что я видел, принадлежат венгерскому режиссеру Миклошу Янчо. В частности, в конце 60-х он снял гениальный фильм "Красные и белые", который получил в нашем прокате дурацкое название "Звезды и солдаты". То было совместное производство: наши актеры, наша гражданская война, не наша только образная система. Визионер Янчо наплевал на традиции психологического анализа и превратил натуралистичную братоубийственную бойню, какой мы знаем гражданскую по советскому кино, в абсурдный "балет", в безупречные пластические этюды и непрестанное кружение камеры вокруг агрессивных бойцов. С тех самых пор, как его фильм попался на глаза, я примерно представляю себе, что такое война. Ни об одной отечественной картине военного жанра ничего подобного сказать не могу. Наши капризно настаивают: было именно так, как показано, мы воспроизвели прошлое в деталях. Помилуйте, как можно воспроизвести то, чего не существует в природе?

Итак, в чем художественный подвиг Миклоша Янчо? В то время как персонажи наших картин демонстрировали, что человеческая психика способна и вместить, и осмыслить предельный ужас, Янчо отказывался выдавать свое игровое кино за настоящее, отказывался стилизовать картинку в достоверном духе. Он предъявил свою образную систему как всего-навсего версию. Как необходимую условность. Он будто бы говорил: никто и никогда не сможет рассказать об этом адекватно. Речь выдерживает лишь те нагрузки, которые не разрушительны для разума: в основном это сладкое. Иногда это шоколад.

Прямо на среднерусской равнине, среди холмов, перелесков, заливных лугов его герои, красные и белые, ставят под сомнение мыслящего, рассуждающего, подвластного собственному разуму героя. В самом деле, откуда взяться разуму в самом сердце циклона, в аду? Здесь и красные, и белые не принимают решений, не спорят до хрипоты, не ищут смысла жизни или предателей. Скачут или стреляют. Падают. Некоторые, впрочем, навсегда. В любом случае без пафоса и без паники. Янчо предлагает взгляд частного человека, который не надеется приватизировать прошлое, подобно нашим коммунистам и нашим же либералам. Янчо отказывается спекулировать эмоцией. Не продает домотканый ужас прямо с лотка, то бишь с экрана, а выращивает его внутри зрителя. Его версия индивидуальна, оттого достоверна.

Месхиеву и Черных частный взгляд не удается. Ввели множественные различия, напрягли отношения между всеми персонажами. Русский Чекист ненавидит подкулачника Снайпера, побаивается снайперова Отца, сомневается в еврее Политруке. Частный собственник Отец защищает кровнородственные интересы и от немцев, и от Советов: для него существуют лишь дочери, сын, сожительница и ее будущий ребенок, сию минуту зачатый от брутального Чекиста. Полицай готов закрыть глаза на вернувшегося Снайпера, если Отец поможет его браку с соседской девкой, прежней снайперовой невестой. Последней, в свою очередь, достаточно простого бабьего счастья, и она удовлетворяется тем, кто имеется в наличии: Снайпером, Полицаем, снова Снайпером. Все эти водевильные хитросплетения, вся эта квазипсихология вызывали бы умеренную брезгливость, когда бы авторы не замахнулись на ревизию советского мифа, в котором народ монолитен и непобедим, а предатель единичен и слаб. "Интересного сюжета" закономерно не получилось, ибо за последние 15 лет миф никуда не делся, нисколько не ослабел, но лишь обзавелся негативными коннотациями. Получилась мелочная возня с абсолютно предсказуемыми сюжетными поворотами. Возня на территории несвободы, каковой является всякий национальный миф. Несвобода мстит: ловил себя на том, что никого из картонных героев не жалко.

Более того, выделить эмансипированного героя из коллективного советского тела так и не удалось. Ведь поначалу, присматриваясь, мы пытались угадать протагониста в ком-то из троих бежавших бойцов. Постепенно, однако, бойцы представляются все менее значительными, теряют вес с авторитетом и к финалу уступают пальму первенства Отцу. Любопытно, что авторы педалируют сексуальную неудовлетворенность, даже ненасытность всех мужчин и женщин сюжета, кроме старосты, который, будучи независим от плотских страстей и страха смерти, стремительно превращается во всеобщего Отца. Таким образом, поход за эмансипированными героями заканчивается трагикомически. Персонажи, заявленные как разнокачественные индивиды, к финалу благополучно слипаются в прежнее коллективное тело, но теперь однородность этого тела обеспечена не социально, как прежде, а биологически: все они "хотят", и ничего кроме этого "хотят" авторы им предложить не могут. Зато староста благополучно занимает место Отца Народов и Отца-Колдуна.

По первому снегу, прямиком из Тулы я приду в Ясную Поляну и помолчу: "Ты думал, что психологическим образом можно объяснить все самое страшное. Однако же по-настоящему страшное случилось уже после тебя. Твоя речепорождающая машина сломалась, застряла в нашем травматическом прошлом ровно так же, как импортный бумер из одноименного фильма Петра Буслова увяз в проблематичном русском болоте. Ты видишь это оттуда? Рядом с нами, незадолго до нас ходят-бродят десятки миллионов чувствительных невротиков, теперь уже не только в котелках и смокингах, но также в зипунах и лаптях. Громко переругиваясь, они решают вопросы "кем быть?", "что делать?", "с кем вы, мастера культуры?", "кому на Руси жить хорошо?" и, конечно, "как нам обустроить Россию?". А ведь настоящее, подлинное - это теплокровный человек, который дышит, пыхтит и скорее всего - о ужас! - ни о чем таком не думает".

Вот что я передам Льву Николаевичу Толстому, человеку, который хотел Родине только хорошего.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Игорь Манцов, Разное /27.10/
"Чужой против Хищника" - остроумный комментарий к "Любовнику" Валерия Тодоровского. Забавно прочитать американский боевик как фантазм нашей героини, мечтающей о том, чтобы саблезубые мужчины рвали друг друга в клочья из-за нее. Только не дождется! Наши - дружатся. Они же домашние, земные.
Игорь Манцов, Добрый барин /21.10/
Американцы не предали поколение, искренне верившее, что летчик - высшая ступень эволюции. Они выжали из технократической утопии минувшего столетия максимум возможного. "Небесный Капитан и мир будущего" - своего рода клятва в верности, передача эстафеты.
Игорь Манцов, Скарлетт Йоханссон, которая умеет молчать и улыбаться /14.10/
Литвинова вовсе не актриса, у нее недостаточная внутренняя моторика, плохо организован канал "нутро - лицо". Кроме имени за нее работает комикс-портрет, выполненный в свое время под чутким руководством Киры Муратовой, гениально эксплуатировавшей Литвинову в качестве героини эпизода.
Игорь Манцов, Похвала глупости /06.10/
По последним данным, супруга покойного Стэнли Кубрика таки призналась: репортаж о высадке американцев на Луну срежиссировал автор "Космической одиссеи". Сценарист и постановщик "Хроник Риддика" Дэвид Туи - не Кубрик, но свой творческий почерк есть и у него.
Игорь Манцов, Привкус несчастья и дыма /29.09/
"Деревня" М.Найта Шьямалана - не столько искусство, сколько социология с антропологией. Наши Старшие тоже выгородили себе уютную зону политкорректного протокола, загнав нас в зону молчания, в зону аффектов. Они хотели как лучше, но с некоторых пор русский воздух пахнет предательством.
предыдущая в начало следующая
Игорь Манцов
Игорь
МАНЦОВ
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Злые улицы' на Subscribe.ru