Однако тенденция: куча претендующих на оригинальность произведений с одним и тем же нехитрым сюжетом - эксперименты над людьми, проектирование нового человека. Секретные лаборатории, тайный умысел особистов, неограниченная злодейская власть анонимного государства. В этом мотивном круге и "4" Хржановского-Сорокина, и "Фантастика" Акунина, и кое-что еще. Зато "Прямохождение" Евгения Юфита с "Пылью" Сергея Лобана - только об этом. Две очень важные полнометражные картины. В смысле симптоматичные, показательные. Своего рода подарок судьбы.

Снятая за полкопейки, переведенная с видеоносителя на кинопленку "Пыль" была по-взрослому показана во внеконкурсной программе минувшего Московского фестиваля. Отечественные кинокритики вручили ей свой почетный приз. Ну и правильно. Я бы тоже поощрил, но лишь за три первые - по-настоящему шедевральные - минуты. За гениально точный эпизод в магазинчике, где властная советская бабуля, кстати вдова диссидента, вместе с продвинутыми продавщицами выбирает своему великовозрастному увальню-внуку летнюю маечку. Вот бы и дальше эдак - смешно, беспощадно, страшновато! К сожалению, фильм постепенно деградирует, заканчиваясь безразмерным, труднопереносимым монологом небезызвестного Петра Мамонова.

Я отношусь к Мамонову нормально, средне, то есть никак. Когда Мамонова нет ни в поле зрения, ни в ушах, я нисколько о нем не сожалею. Зато когда его не по делу много - скорблю. На глянцевой рекламной открыточке и на афишах: "Петр Мамонов в фильме "Пыль"!" Зато другой натурщик, Алексей Подольский, как раз и занятый в роли 25-летнего внука, щеголяющего в маечке с нарисованным в области живота пушистым котиком, указан мелкими буквами, впроброс. Почему такая подмена? Подольский - главный, его много, на него любопытно смотреть, на нем, извините, все и держится. То есть что, Мамонов теперь официальное лицо, беззастенчиво распихивающее начинающих? Мамонов - чин? Так сказать, примадонна?! Ему-то самому приятно, не стыдно?

Но это так, к слову. Просто не люблю всех без исключения детей перестройки, не верю им ни на грош. Мне уже тогда было ясно, что в недалеком будущем детей ожидают министерские портфели и привилегии. "Перемен, мы ждем перемен!" - в отчетном фильме опять звучит старая требовательная песня самого талантливого из них. Того, который по-честному, вовремя ушел. Прочие, и не одни только претенциозно-безголосые "певцы", чем дальше, тем больше вызывают чувство неловкости. Кто им внушил, что они умеют? Впрочем, может, я преувеличиваю, может, на деле Мамонов самый человечный человек и просто не уследил за рекламной кампанией, может, теперь рвет волосы? Очень надеюсь.

Евгений Юфит, автор самопальных короткометражек, воскресивших в середине 80-х дух немого комического кино на материале жизни трупаков, создатель среднеметражных "Рыцарей поднебесья", где доводилась до логического предела ленивая манера Тарковского, - кончился на первой же полнометражной ленте "Папа, умер Дед Мороз". Эта картина еще хороша, еще дышит, но после случилась беда: начались гранты. Надо признать, прогрессивная западная общественность из лучших побуждений испортила множество наших людей. Сартр неосторожно похвалил что-то в "Ивановом детстве", кто-то другой заметил нечто духоподъемное в "Рублеве". Были справедливо выделены удачные моменты, но вместо того, чтобы развиваться, Тарковский принялся усугублять и консервировать эти вот захваленные частности. То же с Юфитом. Запад дает грант (это есть в титрах) - Юфит снимает фильм, так сказать, осваивает инвестиции. На автомате. Потом, как я понимаю, несет пленку продюсеру Сельянову - и тот ставит свое громкое имя. На экраны выходит очередное "экспериментальное кино". С чем оно экспериментирует, с нашим терпением?

"Прямохождение" - вторичная (даже третичная!), унылая черно-белая картина про то, как интеллигентный художник-анималист покупает заброшенный деревенский дом, где хранится архив старинного советского эксперимента по превращению то ли обезьян в людей, то ли людей в обезьян, не понял. Звучат термины "гибридизация", "новый человек". В конце концов анималист догадывается, что он и есть гибрид, плод того самого эксперимента. Бросив семью, - голый, дикий, счастливый, - убегает в поля. У Сергея Лобана загадочный эксперимент осуществляют не в 30-е, а прямо сегодня. В каком-то заурядном, стилизованном под клинику московском подвале. Научный руководитель - самовлюбленный гений, гинеколог по специальности, его-то и играет Мамонов. Заказчик - ФСБ. Мешкообразный герой Подольского попадает в темную комнату, где в результате облучения обретает новое мускулистое тело. Но лишь на время сеанса. После ходит, мучается, требует вернуть ему прекрасные мускулы. В обоих фильмах меня заинтересовала органическая связь сюжета и способа его реализации с нашей социокультурной обстановкой.

Во-первых, все эти неумные намеки на "эксперимент", который анонимные темные силы будто бы осуществляют над анонимным же населением, вызывают у меня тошноту, даже злобу. Сюжет "эксперимент" донельзя инфантилен, он мистифицирует и народ, и элиту. Оставляет все как есть, блокирует понимание, то бишь движение. "Эксперимент" - ведь это такая неоязыческая религия, ритуал. Не случайно эксперимент - это по определению лишь то, что можно воспроизвести, повторить, растиражировать. На эксперимент молятся мазохисты. Анонимный массовидный сюжет - ясельный лепет, позор. На самом деле, взрослые всегда знают кто, где, зачем и почем, а взрослая культура предпочитает частные истории с личностными мотивировками. В мае 1993 года, играя в футбол, я повредил правое колено. Что-то хрястнуло с внешней стороны, два часа я вовсе не мог двигаться, а после нога перестала разгибаться и слушаться. Зав. ортопедическим отделением тульской горбольницы уверенно заявил, что это мениск, что "будем спокойненько резать" и что максимум через две недели пациент выбежит из больницы на волю. Наивный я - поверил, а зря.

Провел в больнице два месяца, и после еще долго ходил с палочкой. Колено почему-то взрезали не с внешней стороны, а с внутренней, там, где ничего не болело! Пару лет спустя меня осматривал московский терапевт, который изумленно спросил: откуда такой варварский шов на коленной чашечке?! Да это, говорю, один пьяный тульский доктор N дал попрактиковаться своему только что закончившему мединститут сынуле. (Тульский N взаправду по-черному пил, в стиле анекдота "Спирт, спирт, огурец!", а его сынуля, на мою беду, как раз приехал обмывать диплом, тайком прокрался в операционную и там наконец разобрался, как устроен человеческий коленный сустав.) Нога плохо работает до сих пор, однако мне не приходит в голову обвинять в этом младореформаторов, Ельцина или наркома здравоохранения Семашко, хотя какая-то метафизическая связь между этими и теми несомненна. В сюжете "Медицинский эксперимент над Манцовым" принимали участие совершенно конкретные люди: два сумасшедших хирурга, наивно-неосведомленная жертва и еще старенькая медсестра, которая трогательно дышала мне в ухо еще при поступлении в больницу: "Не режьте, зачем вам это надо, будет только хуже!" Уверяю, в приснопамятные 30-е все отечественные эксперименты над людьми осуществлялись ровно по такой же вот схеме, будемте наконец реалистами! Каждый фигурант решал свои маленькие сиюминутные проблемы (об этом, кстати, хорошо у Акунина в "Шпионском романе"). Нарратив, положенный в основу обеих отчетных картин, не что иное, как плохая литература, фальшивка, дурь. И никакая ирония нейтрализовать эту дурь не способна. Вдобавок у наших авторов с иронией плоховато. Ведь они слишком увлечены собственной "режиссурой". А первый признак самодовольной режиссуры - статичные натурщики вместо реактивно-пластичных актеров.

Иные договариваются до того, что у нас "антинародный режим", но это чепуха. Я сейчас живу в самой народной гуще и утверждаю, что все: от Петросяна, которым пугает зрителя Сергей Лобан, до якобы непопулярной монетизации льгот - заказывает именно наша масса. Этой постсоветской, развращенной верхами массе приятно сознавать, что ее трахнули, и не раз. Это, кстати, просочилось в отчетные картины: оба протагониста - и внучок с котиком на животике, и анималист с печатью интеллекта на лбу - тянутся к эксперименту, тоскуют по эксперименту, мечтают в эксперимент вернуться. Сюжет, который имеет дело не с частными людьми, а с абстракциями, как-то: "народ", "интелигенция", "мы", "эксперимент", - не провоцирует внутреннего движения и поэтому требует натурщиков, которые никуда не развиваются, а лишь медленно, но выразительно таращат глаза.

Показали интервью Анатолия Эфроса, где он говорит: больше всего люблю актеров, но не в узко профессиональном смысле, нет; актеры - лучшие из людей, мне интересно общаться только с актерами, с ними одними могу дружить. Очень понимаю Эфроса: никого, ничего прекраснее актеров нет! Актер воплощает идею движения вкупе с идеей развития. Он так устроен, он - чудо природы, актер словно удваивает живое. Случайно поймал в телевизоре монолог Леонида Броневого. Сидит старичок Броневой, не в образе. Диван, лысина, еле слышное балабольство. Несет какую-то ахинею из своей прошлой жизни, а от него невозможно оторваться! По какому праву, по какому закону это внешне статичное существо организует мое дыхание и обеспечивает мою внезапную внутреннюю скорость?! Почему он много больше своего монолога, своего, извините, дискурса? Старик сидит - время идет, Мир изменяется на глазах; вот что такое Актер.

Натурщики же воплощают идею консервации, идею статистики. Натурщики обобщают, типизируют, и только. Актуализируют идею эксперимента - идею события, раз за разом искусственным образом повторяемого в строго определенных условиях. Натурщики не люди, а деревяшки. Деревяшечки. Во дворе дрова. Бывают обаятельные, да. Но в конце эпизода и даже фильма они ровно такие же, как в начале. Иногда того хуже: обгорели, обуглились, сморщились. Стали золой, пылью. За полтора-два часа сюжет поднакопил недоразумений и мы, зрители, великодушно перекодировали натурщика, подарив ему псевдопонимание с псевдозначением. Все эти медленные истории про безличное - отвратительны. Они манифестируют идею деревянного, идею мертвого.

Прочитал в интервью Ларисы Садиловой: "Постепенно, думаю, кино вообще откажется от актеров. Важен типаж - его поведение, его глаза". Ерунда, никакого вменяемого кино без актеров быть не может. Иранец Аббас Киаростами неизменно подсаживает в кадр к своим натурщикам с типажами - Актера, который, настраивая разнородные голоса, и собирает художественное целое. Об этом же в конечном счете грандиозный "Настройщик" Муратовой: две виртуозные актрисы (Демидова, Русланова) - против двух одномерных натурщиков (Делиев, Литвинова). Муратова дала блестящее метаописание нашей ситуации: молодые мертвые натурщики обманывают бесконечно живых актрис, причастных к высокой, но отринутой обществом культуре. И вот когда кажется, что победа эта окончательна и что фильм себя исчерпал, Муратова не спешит ставить точку. Новорусские обманщики, чья общеупотребимая фабула закончилась, исчезают, зато актрисы еще долго одушевляют кадр: организуя движение времени и тем самым изменяя Мир.

Кинематограф, суперзвездами которого являются такие одномерно-статичные фигуры, как Гоша Куценко, Рената Литвинова или Петр Мамонов, не обещает стране движения. Страна окончательно перешла на консервы. Однако, едва этот неприкосновенный запас советского образца закончится, стране снова придется жить. Тогда никому не придет в голову искать причину собственных неурядиц в некоем злоумышленном социальном "эксперименте". Массы повзрослеют, актеры вытеснят натурщиков, младшего N с позором отлучат от профессии. Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.