Неофициальность, независимость от системы давал не какой-то тотальный бойкот системы - это бы, пожалуй, была зависимость отрицательная, - а отграничение и отстаивание своих прав - своего дела, своего творчества, своего понимания. Умения. И, конечно же, на самом-то деле кого-кого, а И.И.Кабакова учить этому всему - только портить... Но как же быть, что делать, если И.И.Кабаков сам не устает портить и портить дело какими-то странно, монотонно неуравновешенными заявлениями? Стоит ли увлекаться играми в героическое сопротивление и тотальное неприятие наперед - подавно задним числом. Неприятие, скажем так, предстояло нажить. Советский режим при Сталине и режим после него - т.е. в наше время - все-таки не одно и то же. Да, он оставался тоталитарным по сути, но, между прочим, сам не признавал по отношению к себе этого слова. Велись какие-то речи об открытости и т.п. - т.е. врала система беспардонно, водила за нос десятилетиями, но все равно закрывать, захлопывать дверь и все шансы - это было, как хотите, не наше дело. И ведь именно у нас на глазах кое-кто из авторов, делавших свою работу для себя на зависть всем нам, вынудили и их, вот этих самых их - принять-признать-таки эту свою работу... Впервые за долгое время. Такой момент был.

Плохо ли было официализироваться так, как ре-официализировался хоть Тышлер? Кабаков с друзьями бы отказался? Правда? А я не против был, как хотя бы Мартынов, официализироваться, не официализируя того, что пишу. Дело в этом.

С такими примерно настроениями и намерениями я, кстати, пытался докучать тем же "Малышу", "Детгизу", где работал Кабаков, приблизительно в одно с ним время. Лет поболе двадцати. Мои попытки встроиться нехитры были предельно - я просто предлагал, как детские, стихи, отобранные из своих самых обыкновенных, только написанных без лишнего - чего-то, обо что малолетний может споткнуться. Собственно, таким именно способом лет с сотню - до Чуковского - и подбиралось у нас детское чтение; и из классиков, и из полуклассиков - тогдашних современников. И отобранное во многом остается в обороте и сейчас, наряду с тем же Чуковским...

От детской же специфики, к которой честно старались приобщить мудрые редактора, отпихивался глухо, но упорно, в ней и видя для себя как раз ту самую официализацию именно того, что пишу. Другое дело - уже написанное. Для себя. Короче, стихи портить нипочем не хотелось - и самыми утонченными путями. Да был уже и кое-какой отрицательный опыт... И единственный, по сути, результат такой моей политики - детгизовский сборник 76 года "Между летом и зимой", мной составленный из стихов, написанных разными современниками и в т.ч. самим составителем - и целиком оформленный Кабаковым.

Тогда говорили, хорошая книжка (писали-печатали, кстати, тоже - но это отдельная история; она - в "Пакете"). Мне говорили. Кабакову говорили. Кабаков мне говорил. И я говорил Кабакову спасибо... А на самом-то деле-то тогда Кабаков-то, выходит, "...вот и на этот раз "провел", опять сошло благополучно." Ка-кой... Провел, кинул... И Кабакову "все это представлялось трудным, принудительным и необязательным..." А все-то говорили...А мы-то думали... Нет, ну говорю же: обидно...

Ладно, ну а как же Сапгир, его книжка в твердой обложке, считавшаяся, помню, центральным достижением прогрессивных сил изд-ва "Детская литература"? И тоже вся с кабаковским оформлением... Вообще-то детский Сапгир, на мой взгляд, все же не совсем то, что лучший взрослый нормальный Сапгир. Вполне без детской специфики. Но как бы ни было, а Сапгиру и детскому - тому, что поудачней, - думаю, далеко до чего-то принудительного, необязательного... А в такую книжку и старались собрать, что поудачней. И оформить соответственно. Художественно. Отсюда и Кабаков. Раздраконивший Сапгира своими контурами, казалось, явно не без воодушевления... Ан, значит, и Сапгира он кинул. Провел. Кинул и не икнул. Вона как. Положим, кто Сапгира проведет, тот... Тому бы я не завидовал, но вот как теперь насчет Кабакова? Ильи Иосифовича? Как понимать?

И что Илья Иосифович в эту самую минуту этим вот своим текстом, "Записками о неофициальной жизни...", не проводит - не кидает - не лапошит - не надувает и не нагревает хоть и нас с вами - местами частично или на добрую долю - ручается кто-нибудь? Не я, во всяком случае. Нас с вами, а то и себя самого.

И опять же, обратите внимание, насколько же глубоко Кабаков копнуть может, не побоится: "...Разведенность, несводимость для "них" и "для себя", окончательная и полная, была уже заложена в школе и институте. Постепенно, как у дрессированного зайца, выработалась ясность того, что "им" от меня нужно, и, таким образом, само рисование, которое по видимости делал "я", было целиком "их" делом, делом педагогов и других образцов, включая Рафаэля и Рембрандта. Все это делалось и изготавливалось мною "для них", но как бы совсем помимо меня".

Эмансипация окончательная и полная, предельно радикально тотальная универсальная круговая ото всех и вся, включая Рафаэля и Рембрандта. Копнул так глубоко, как никто - вроде бы так надо тут написать; подталкивает как бы и сам автор "Записок"... Но спохватываешься - да нет, ну как же "никто" - а "сбросить с парохода современности"?.. Пушкина, Толстого и Достоевского... Хотя бы... Бывало, было уже что-то подобное в нашем этом деле - правда, вроде бы у людей не в том возрасте и не на этом этапе... Похоже, так копнул И.И.Кабаков, так заглубил, что вышел сразу, считай, с той стороны опять на ту же поверхность. Как будто отталкивание от образцов - не нормальная, если не неизбежная ступенька. Какую, собственно, информацию несла бы фраза: "Да, Кабаков таки не Рембрандт"?.. Другое дело, если: "Да, Кабаков таки Кабаков"... И вся эмансипация - только для самоидентификации... А она в искусстве - дело практическое. Каждый раз в зависимости от результата.

Испокон веку искусство и копит опыт, и освобождается от него. В физике такое называют динамическим равновесием, и оно в природе не диво. Любой автор и опирается на чужой опыт, и отталкивается от него - и так наживает свой. Это банально, рутина; но банальная рутина - вынужденный ответ на банальную новацию. Если концептуализм занимается техническим описанием рефлексии искусства или, во всяком случае, подразумевает, имеет в виду такое описание, это еще никак не может значить, что искусство он как-то разоблачает, превосходит, вообще и вправду от него избавляется: концептуализм сам - просто одно из направлений все того же искусства, хотя и с труднопроизносимым названием. И как и всякое направление, он - в принципе для того, чтоб с ним работать, а не чтоб им злоупотреблять. Извините.

Извините, но, право же, не оставляет ощущение, что утверждаемый, кажется, уже отцом и хозяином этого самого русского концептуализма И.И.Кабаков как-то не всегда склонен видеть эту простую разницу.

Илья Иосифович Кабаков - не как какие-нибудь, знаете, рембрандты-рафаэли, Илья Иосифович Кабаков - он Кабаков Илья Иосифович. "Он - как все. Он - сам по себе..." Как все мы, кто этих самых академиев не кончали. Правда, Илья-то Иосифович как раз и кончал, и даже очень, но вон ведь как мучился, оказывается, пока кончил. Кончал, но они его не испортили, как некоторых, и он остался, как был. Простой, искренний и весь в букваре. В картинке в рамке. Ну, это положим.

А если не Рембрандт, а просто сосед-коллега. Тогда как? Например, вот как:

"Собственно, Штейнберг и есть лучший пример того, что я имею в виду. Тот особый свет, который идет от его картин и составляет "главное действующее лицо", главную их среду, точнее всего передает состояние метафизического переживания, о котором идет речь". (стр. 32)

"...Поэтому для меня картины Э.Штейнберга двойственны. Я по-прежнему полон пиетета (?) перед "фоном-потоком" его картин и испытываю скуку и досаду от "многозначительных" элементов, палочек, кружочков и квадратов, изображенных на их поверхностях". (стр. 56)

Как - поздоровится от этаких похвал?..

А когда среди множества любезных слов о живописи Краснопевцева проскакивает смертяшкин колорит, любезности обертываются издевательством - и не уверен даже, что согласно намерениям автора, И.И.Кабакова. Просто, ну, не удержался автор - с разгона как бы, по какой-то привычке общего характера... А так, по-моему, не очень вышло удобно для автора и не очень надежно-выгодно. Конечно, тут дело вкуса - как, наверно, и в остальных случаях - но чересчур, по-моему, хороший все же Краснопевцев художник - прочный, твердый. И кость - как и металл, камень - просто то, что в основе. Для этого и колорит, и рисунок; и тут, как посмотреть, очевидно: твердость = смерть, или основа для всего остального. Исходя из позднекубистской жесткости, он не то что поставил ее на службу сюжету, а открыл целый мир находимого равновесия между таким языком и сюжетом натюрморта, когда натюрмортом может быть и созвездие, сконструированное так вот - лаконично, определенно и равновесно....

"Самый лучший Краснопевцев; такой - благородный", - помню, обмолвился как-то Рабин о подборе коллекции - кажется, Сановича. Ее я, правда, не видел.

В Э.Штейнберге же не вижу никакой интриги-загадки - и настолько, что опять-таки не могу поверить: неужто правда видится она тут многоопытному Кабакову? И не один я не вижу, и не с одним Штейнбергом подобный случай. Пока старался Штейнберг, у Штейнберга получалось интересно - получался и тот самый свет, фон-поток - такая была у Штейнберга живопись. Когда же (и уже довольно давно) объяснили Штейнбергу, что теперь вся сила не в живописи, но в метафизическом переживании, стараться необязательно, и Штейнберг таки усвоил это - постепенно, но по-настоящему - тут-то переживание и ушло. Стал не фон-поток, а фон Шифферс - в значении родительного падежа в немецком языке - наиболее метафизическом, как известно. Метафизикой и ведал тут философ Е.Шифферс, предтеча Б.Гройса. Э.Штейнберг же не философ-метафизик, а художник-практик - и так оно все и вышло с Э.А.Штейнбергом, примерно как с Н.В.Гоголем в свое время. Чем-то похоже.

И как свидетель былого Илья Иосифович выглядит тоже - когда как. "Сейчас 81-й и возможности для приватной жизни<...> кажутся более реальными" - это, знаете, кому как показывалось. Привет от Ю.В.Андропова. (стр. 114) Еще пример капризного историзма - стр.130.

"Социальные характеристики 60-х годов следующие: инфляция того рая и совершившегося счастья, которые к тому времени уже были как бы объявлены. <...>

Сегодня (23 июня 86 года - В.Н.) по радио спокойно говорят, что где-то у нас что-то "не так". Тогда в 60-х мы бы даже не поверили, услышав такое". (Курсив мой - В.Н.)

Ну уж... И слушали, и верили и в 50-х. Момент был... Да и слушали не одну же Москву.

"Люди, о которых я говорю, - те самые "невыметаемые" обстоятельствами. У них психология "угольного" существования; и топографически в Москве они были размещены именно так - "незаметно". Я сейчас вспоминаю, как такой персонаж шел из своей мастерской в другую - это были перебежки небольшого существа, желающего быстро пересечь освещенный участок поля, чтобы добраться за плинтус к приятелю, и там уже, в относительной безопасности, долго и возбужденно рассказывать о творческих замыслах, читать стихи и т.д." (стр.152)

Автор, И.И.Кабаков, создал, что называется, образ, как из сказки. К чему бы только такие сказки? К чему, к кому бы они подошли больше? А то еще была сказка про небольшое существо, вздумавшее вдаться в анализ, как это оно управляется со всеми своими конечностями, - и самообездвижевшееся тут же... А не было ли там продолжения, своего рода выхода из положения - как оно тогда шлеп на спинку, и задвигало всеми сорока уже в отрыве от опоры, чтобы не мешала... Вполне беспрепятственно, беспорядочно, но очень оживленно. И заразительно...

"Вообще атмосфера 60-х годов была заряжена таким огромным шизофреническим сообщением: все невероятно были уверены, что излагается какая-то истинная правда, но в действительности излагали свои представления о мире и о разных проблемах с абсолютной уверенностью, что это истина чуть не в последней инстанции, каждый пылал огнем своей истины". (стр.231)

Что ж. Может, оно и так - по крайней мере, так автору помнится. Но у нас-то разговор вроде был об искусстве, а в нем свои представления излагаются вроде бы в виде своих произведений. Произведения остаются - хотя бы некоторые, можно и взглянуть. Чем ставить диагнозы и выкликать не то обличения, не то извинения - глянуть - проверить чужие представления и собственные свои впечатления. Воспоминания. Что там истина и что там не истина. Казалось бы, за чем дело стало?

"Сейчас мало кто вспоминает об Оскаре в этом качестве, но, по-моему, он был равен Третьякову, который собирал все, независимо от того, питал ли он симпатию к Сурикову или к "мирискусникам", считая своим долгом собрать все лучшее. Такое "отцовское" спокойствие и внимание Рабина всех нас поражало на фоне общей доброжелательности, но, в сущности, равнодушия к работам, которое царило между художниками". (стр.155)

И вдруг там же, но несколько ниже читаем:

"Он приходил ко мне в мастерскую, и я поражался его равнодушию к самому художественному изделию. Я бы сказал, что он интересовался общей стратегией художественной жизни как деятельности. Но какого сорта выходит продукт, какого типа художественное изделие - Оскара это оставляло равнодушным. С чем это связано, я не могу сказать, но это было явно: он не интересовался эстетическими тенденциями, но все внимание обращал на функционирование самой художественой среды".

"У этой школы (лианозовской - В.Н.) имелся свой "отец", свой родоначальник. Это Евгений Леонидович Кропивницкий, отец Вали, жены Рабина. Он представляется тем "генотипом", из которого и развилась вся лианозовская школа. Это во всех отношениях "генотип": и поэтический, и литературный, и изобразительный, и по четкому формированию позиции в отношении к жизни.

Самое главное в нем - это образец житейско-культурного поведения: он - принципиальный аутсайдер, маргинал, который вообще ни к чему не прикасается, он - ни "за" ни "против", он находится на краю, никого не задевает, наблюдает, но не участвует". (стр.140)

Скорей всего, И.И., отроду не бывав в самом Лианозово, просто смутно себе представляет как эту топографию, так и само происхождение названия. "Группу" назвали по Лианозово, в Лианозово жил именно Рабин, и к нему, его поведению вышеприведенное рассуждение подходит, что называется, с точностью до наоборот. А именно таким поведением (практически открытые воскресные показы работ с чтением стихов - и это с 58 года) и приобрело Лианозово тогда известность, да и само название группы. Об этом И.И. - ни гу-гу, хотя слов И.И. для Рабина не жалеет:

"Это же я могу сказать и в смысле отношения к акции Рабина в 1974 году, хотя убежден, что это был настоящий подвиг, и что я видел в своей жизни действительно общественный подвиг Настоящего человека". (стр.62)

"Оскар идеально представлял собой социально-протестующее искусство 60-х годов. Как в любой сильной личности, в нем сочетаются одновременно и художественная практика, и личное поведение... и твердость, и очень большая последовательность, то есть, это цельная, активно существующая личность, для меня почти возрожденческого характера". (стр.135)

"...Мне трудно разобраться в таинственной и во многом героической психологии Оскара". (стр.208)

Словно бы принципиальная неуравновешенность, перехлест как метод; пере-перехлест и контрперехлест в обратную сторону. Позиция ерзает, люфтует.

Люфт руля - необходимая вещь; езда, сжав зубы, езда без люфта - мучение и просто нереальна: без какой-то слабины, без допуска на люфт не бывает.

Но когда люфт зашкаливает за 36 градусов, тут, гляди, и сжимать ничего не придется - в два счета останешься без руля, и без зубов, и без средства передвижения.

А если сделать люфт 180?.. Как мы видели... Езда сразу и туда и обратно. Во все стороны езда - это если один в поле. А если на дороге и не один?..

Русское искусство. Сочетание слов может малость потрескивать, но именно это сочетание выбрала, не оставив сейчас выбора нам, немецкая художественная общественность, когда давала на свой салтык устроенной здесь в 92 году в ЦДХ выставке именно такое название: РУССКОЕ ИСКУССТВО ОКОЛО 90 ГОДА.

Тем более, считаю, нет выбора у меня. Когда я делился соображениями-впечатлениями и насчет этой выставки без Булатова и Васильева, но с Приговым, и насчет франкфуртского издания МАНИ - Московского Архива Нового Искусства 79-84 годов без них же и без меня, да насчет и кое-каких других эпизодов в том же роде с немецкой аудиторией (год 92) - из немецкой аудитории раздался возглас: "Так что же, это, по-вашему: заговор против русского искусства?!

Понятно, я стал возражать. Но сейчас, поразмыслив и понаблюдав, все меньше нахожу доводов против такой формулировки. Она утрирует, зато проясняет. Невзначай или нет - это уже не самое существенное. А существенно, что ведь и впрямь странно было бы, не окажись у нас тут своего искусства, в чем-то да отходящего от усредненно мировых стандартов - хотя бы в такой мере, в какой отходило от них - и их изменяло - в свое время американское искусство поп-арта.

Скорей же всего - рассуждая пока умозрительно, априорно - отходящего от них и сильнее, поскольку куда сильней отличалась и сама наша жизнь. И сперва это отличие было только дефектно, чистый минус, уродство. Людей коверкали, и коверканные люди стряпали коверканное искусство соцреализма. Оно-то, конечно, отличалось - по определению, именно вот этому. Отличалось, как ему и велено было. Отличалось дефектом.

(И, что интересно, эта заведомая дефектность как специфика-экзотика, слышно, не так плохо сейчас, бывает, котируется на рынке этих самых стандартов...)

Но время шло, жизнь менялась. Происходила история. И после Сталина отличие изменилось качественно - из простого минуса оно стало сложным явлением: минус плюс устойчивое неприятие минуса... А это уже - как посмотреть. Это уже при всем минусе и массе прекрасно осознаваемых минусов по сравнению с "западным" (мировым) укладом давало и такой ясный вектор и тонус, заряд такой долговременный - на два поколения - хотя едва ли и сознаваемый плюс, какой вряд ли мог быть где б то ни было еще - поскольку речь именно об искусстве - уж так тут вышло: хватило таки Коллективного Разума с ним бороться 3/4 века... Слава КПСС.

Вот и с русским изобразительным искусством что-то в том же роде. Мало не полвека оно тут жило - как только его перестали попросту уничтожать. Жило, но не как люди. Хуже, в общем-то; но в чем-то и лучше. И вот это что-то, то самое, чем все-таки лучше при каких угодно оговорках, и составляет, очевидно, особенность, специфику русского искусства - или что, надо выискивать другие обозначения?

И не позорную особенность, специфичность этого непозорного русского искусства я попробовал бы определить как именно минимум специфичности, сохраняемый при стремлении к максимуму дисциплины языка и чистоты мышления. Осваиваемом и отстаиваемом в конфликте с искусством позорным, "соцреалистическим", всячески цеплявшимся за родимую расхристанность, непременную "реалистическую" рутину, произвол и безответственность именно как традиционные русско-советские черты.

И правда: какая уж чистота мышления в искусстве при партийном руководстве искусством. И наоборот...

Но дело не в попытках определений, а в факте наличия таких художников, как Оскар Рабин, Эрик Булатов, Олег Васильев - в порядке проявления их в "другом", не позорном русском искусстве. Да, не видно, видно, нет в нем все-таки своего Бойса, своего Поллока. К сожалению. Но, к счастью, и кроме вышеперечисленных имеется, скажем, Рогинский. Краснопевцев. Инфантэ. Чуйков. Немухин. Яковлев. - Не в том дело, чтоб обойму набить, а чтоб уяснить тенденцию: на первый план тут выходит все-таки не степень очистки самой по себе, не тяга к демонстрации мышления как такового, при всем здешнем дефиците, остром нашем интересе именно к такому искусству. Собственное, однако, лучше получается, когда искомая чистота художественного мышления достигается только не за счет художественного, никак его не тесня. Самый ясный (но не единственный) случай - при понимании художественного просто как изобразительного. Как у первых троих. Первым делом. Органикой, силой и своеобразием языка (Рабин), развитой и принципиальной рефлексией (Булатов, Васильев) они, в общем, отличаются от фона, здешних традиций, к которым сами же как бы отсылают, и вместе с тем эти выраженные особенности играют в их искусстве - даже и в искусстве Булатова - в сущности, служебную роль. Они пишут картины...

В самом полном, максимальном смысле слова; добиваясь не разделения, а именно сведения воедино картины-поверхности и картины-изображения, картины как предмета, конструкта - и картины как окошка; окошка в живой, переживаемый мир, отчетливости аналитического вычленения той или иной закономерности этого мира- картины и непосредственности ощущения этого мира - так, чтобы одно естественно подкрепляло другое. Лирики-аналитики. Булатов, Васильев - объективные лирики, Рабин - лирик гротесковый, но все они именно сильнейшие лирики в современном изобразительном искусстве - и этим-то, думаю, они и представляют особенно убедительно ведущую тенденцию именно современного русского искусства.

Если это и не принято, не удобно для теории искусства, и потому плохо и для счастья-удачи искусства - то плохо ли это для самого искусства? Ну нет у нас своего Поллока. Джаспера Джонса. Бойса. К сожалению. Но все-таки - а у них есть свой Рабин? Васильев? Булатов? Или, как ни странно, Инфантэ. Есть еще где Инфантэ? Кто знает?.. (И лирики ли, не лирики ли - не в обозначении суть, а в явлении. А оно налицо. Возможно, термин и не годится, но я-то, собственно, не по этому вопросу.)

Это все - как бы исходя из предварительных рассуждений, и это вроде бы совпадает с "Записками" Кабакова: думается, при всей их разноречивости - словно и нарочитой - прочитавший их запомнит прежде всего тоже эти три имени - они выделены и характеристиками, а бывшие коллеги Кабакова Булатов и Васильев еще и тем, что представлены и собственными текстами-эссе; Васильев даже двумя.

Но еще уверенней можно отличить именно этих троих не по словам и рассуждениям - Кабакова, моим, чьим угодно - а по фактам. По очевидному факту отсутствия именно этих художников вот в этом именно, какое нам здесь показывают, современном русском искусстве. При непременном присутствии в нем И.И.Кабакова. Уж тут не предварительные рассуждения, скорей - заключительные выводы. И выводы - да. Увы. Сговор-заговор просто не может не иметь места. Может, и неосознанный - не знаю: бывает неосознанный заговор?.. Допустим. Будем думать так. Получается, что да, заговор. Против русского искусства. А какого же? Конечно уж, не какой-то специально немецкий заговор: просто при немецкой отчетливости все особенно вылазит наружу.

Дело не в персональном отсутствии всех троих в стране - двое в Париже, один в Штатах - как и Кабаков. Хотя личное отсутствие (двое сюда даже не суются), наверно уж, не случайно. Дело в образцовом взаимопонимании и взаимовыручке, в том, как на диво плотно и слаженно, по-большевистски дисциплинированно должна была работать вся система художественной общественности, чтоб обеспечить практически полный, глухой молчок хотя бы лианозовским программам 91 и 92 в Литмузее на Петровке, с выставками, на которых полней всего представлены были как раз эти трое, а у одного - Рабина - две недели была первая и единственная в Москве по сей день персональная выставка... Система малость перехватила в своей спаянности, и молчок получился оглушительный; с тех пор лет семь я не устаю вопрошать авторов и участников молчка - например, деятелей прессы (с десяток замеченных на этих выставках перечислены хоть в том же "Пакете") - вот что бы они могли сказать по этому поводу, не хотели бы они тут что-либо откомментировать?..

Вопрошаю в том числе и печатно. Пока что безрезультатно.

Хотя - как посмотреть, что считать результатом. Будь эти деятели поумней, натруси они хоть чуть в свое время своей словесной прелой соломки, не вышло бы такого четкого звука - минус-звука - как молчок. Молчок - факт. Такой, в который теперь их тыкать носом и тыкать, факт поотчетливее и немецкого "Русского искусства около 90 года", факт, где, как в капле, насквозь видно: до чего не случайно практическое отсутствие этих художников - лучших художников в художественной нашей жизни последних десяти лет. Притом, что и сверх всяких оценок - "лучшие"-не "лучшие" - они из первых давно заслужили ясное право и на признание, и просто на знание их искусства уже своим стажем в том самом "другом" искусстве - в Лианозово, в "А - Я", в МАНИ... Стажем, у каждого примерно в три или четыре приговских...

Картина - ярче не бывает. Собственно, не такую ли интенсивную организацию отсутствия чаще зовут проще - воровством. Налицо, я говорю, десятилетняя - как минимум - политика воровства чужого места. А как иначе сказать?

И сразу скажем для ясности: лично-непосредственно И.И.Кабакова к этим делам причастным счесть нельзя. Персональной, канонизирующей выставки в Третьяковке не было и у Кабакова - так же как и у Рабина, Булатова, Олега Васильева.

Остается только пожелать, чтоб поскорей случились все четыре: Булатов-Васильев-Кабаков - однокашники, ровесники и коллеги. Рабин постарше - и стажем, и годами; и у него кроме замолчанной литмузейской (где, впрочем, на двух других экспозициях были среди других и Булатов, и Васильев, и Кабаков; Кабакова, правда, не много - выставили, чем располагали) персональная официальная выставка была - только не в Москве, где он жил и работал, а в питерском Русском музее в 93 году; и там же, в Русском музее, но попозже была и у Кабакова - на пару с Приговым...

Т.е., считая формально, все почти на одном положении, но, глядя нормально, счесть так не получится: И.И.Кабакова у нас где только не видно, где только об И.И.Кабакове не слышно и не печатано... Как, к слову сказать, и о Д.И.Пригове. Будь все в русском искусстве около 90... Скажем так - где-то около 86 - 91 года будь все в русском искусстве в более-менее равной стартовой позиции (а такие возможности в русском искусстве как раз тогда и обозначились), сейчас, лет через 10, странно было бы, наверно, пытаться как-то оспаривать обстановку на дорожке. Но в том-то и дело, что такого момента не было - условия и правила сложились (или их сложили) странные - с самого начала и еще раньше, и участнику, в итоге всех этих дел получившему здоровенную фору, казалось бы, в самый раз всем этим обеспокоиться. Прояснить что-то. Чтоб исключить последующие, что ни говорить, не исключающиеся осложнения: незачет, штраф и т.п. - зачем, кому все это нужно?..

И некоторое цеховое и товарищеское здоровое беспокойство, действительно, можно усмотреть и в том, что Кабаков здесь же, под обложкой своей книги, помещает и текст Э.Булатова "Поверхность - свет", а О.Васильева даже два текста: "Память в области контакта с окружающим" и "Осенний портрет". По-моему, спасибо ему за это. К сожалению, однако, в целом "Записки о неофициальной жизни" на самом деле очень трудно заподозрить в стремлении в чем-то и правда разобраться, что-то попробовать как-то прояснить, привести в какой-то порядок и расставить по своим местам. Нет, в "Записках" немало и искреннего, даже трогательного. Но...

С неподдельной благодарностью Кабаков пишет о человеке, построившем ему - и отнюдь не ему одному - мастерскую: "Давиде-строителе", как его называли художники. Мне когда-то передавали сценку, разговор, случившийся у этого старого строителя с молодым сравнительно клиентом-художником - назовем его Толиком:

Строитель: Толик, а когда ты мне отдашь деньги?

Толик: Ой, сейчас, Давид Григорьич, вот сейчас вот тут вот были же... (достает из кармана комок десяток и пятерок, их расправляет. Торопится).

Строитель: Толик...

Художник: Вот... А!.. И вот, Давид Григорьич! (достает из другого кармана комок пятерок и трешек. Беспокоится.) И вот!..

Строитель: Ой, Толик...

Художник: Давид Григорьич, и вот! Вот!...(Ныряет в третий карман, достает комок трешек и рублей, волнуясь, выворачивает карманы). Вот...(Пауза)...

Строитель: Ой, Толик!.. Ты такой большой-большой!.. А хочешь быть, как маленький-маленький... (Пьет воду. Уходит и приходит в себя постепенно.)