Французский театр "Нантер-Амандье" показал в России "Игру любви и случая"

Французы, как всегда, умеют играть любовь. Но этого им мало. Прошли времена, когда французские гастролеры брали публику за горло отточенностью жеста и элегантностью страсти. Сегодня французский театр предельно интеллектуален и ангажирован. Гастроли "Нантер-Амандье" начались с пропагандистской артподготовки: всемирно известная театроведка Анн Юберсфельд прочитала журналистам лекцию о творчестве Мариво. Выяснилось, что напрасно мы так легкомысленно относились к его любовным комедиям. Томные взоры, галантные ухажеры, игра любви и случая, капризная Марианна, позирующая Ватто, - этого, оказывается, совершенно недостаточно, чтобы понять острый галльский ум. Новейшие изыскания в области театроведения доказали, что Мариво был штурманом будущей бури. Раз господа и слуги в его пьесах меняются одеждой, значит, драматург подвергает сомнению саму социальную иерархию. А раз так, значит, он пророчит Великую революцию, разразившуюся аккурат через шестьдесят лет после премьеры "Игры любви и случая".

Ошеломленные, мы отправились на спектакль Жан-Пьера Венсана, ожидая увидеть Свободу на Баррикадах и Гавроша с патронами. И не увидели. По сцене порхали все те же "мужчина и женщина", и оттого, что они носили дореволюционные парики, дело не менялось. Они вели бесконечную пленительную болтовню о свойствах страсти, изящно препирались и таяли от благородства чувств. В какой-то момент возникало ощущение безвременья - настолько абстрактными были все эти рассуждения: благороден ли Дорант, покладиста ли Сильвия. Любой французский фильм - будь то классические "Мужчина и женщина" или скандальный "Романс", сентиментальныe "Шербурские зонтики" или глубокомысленные "Любовники" - перенасыщен подобными куртуазными диалогами и меланхоличными монологами.

Мариво предусмотрел впечатление интеллигентного занудства, которое может произвести его пьеса, и придумал влюбленным пару их слуг, работающую на комическом контрасте. Господа, переодевшись в ливреи, томятся и воздыхают, слуги, разодевшись в атлас, обжимаются и хихикают. Но Венсан почему-то проигнорировал этот контраст - хотя чего уж революционнее? Его субретка немногим уступает госпоже, а лакей, впадающий в меланхолию, вообще похож на Гамлета.

Наверное, что-то было еще в этом изящном спектакле. Память о галантных празднествах Ватто. Отголоски верленовских стихов. Обрывки моцартовских мелодий. Но почувствовать контекст не удавалось - приходилось его додумывать. Как и достраивать в воображении минималистский декор: ржавчина, въевшаяся в зеркало, багровый потек над дверью - не они ли призваны намекать на близящуюся катастрофу? Экзистенциальную тревогу можно было придумать - спасибо Анн Юберсфельд, но отыграть ее французские актеры решительно не умели. И Каролин Пруст (Сильвия), и Жером Киршер (Дорант) подробно и с удовольствием передают все оттенки нежных чувств, ни на секунду не задумываясь о будущей буре. Еще реже вспоминают о ней Лизетта с Арлекином.

Странное дело, французы гастролируют по Европе давно и славно, их всегда принимали с восторгом и пристрастно сравнивали с достижениями отечественного театра. Противопоставление "французская игра - национальная манера" было актуальным и в Англии, и в Германии, и в России. Но сегодня их театральное искусство разделилось на два полюса - бесшабашно демократичный балаган Олимпийских игр, внятный любому скифу, и предельно замкнутый разговорный театр для своих. Наблюдая за открытием зимних игр в Альбертсвилле, население земного шара с удовольствием разглядывало инопланетных чудищ и шествия сказочных тварей. И слова были не нужны в этом ярком, заснеженном действе. Приходя на французский драматический спектакль, чувствуешь себя чужим на этом празднике слов.

При этом у Венсана замечательное чутье на позу, жест, эффектную разводку персонажей. Когда Дорант тянется запросто поцеловать Сильвию (она же в фартуке горничной) и вдруг отводит губы (ведь смотрит она строго, как благородная), - маленькое движение говорит не меньше, чем крупный план у того же Трюффо. Венсан мог бы стать мастером пантомимы, но пренебрег простонародным развлечением. А жаль: сегодня "широкому зрителю" охотнее посоветуешь "Мужчину и женщину", чем "Игру любви и случая".