Опыт IV: Заметки из Калашного ряду

Месячный фестиваль старинной музыки в Петербурге выявил довольно коллизий внутри себя. К "противостоянию" клавесинистов Ричарда Игарра и Боба ван Асперена, которое уже описал ваш корр., прибавилось явление питерской публике Юрия Мартынова, исполнителя на молоточковом клавире. Парад ансамблей с участием Fretwork и Musica Petropolitana вполне достойно продолжила столичная The Pocket Symphony Назара Кожухаря (9 октября), менее достойно - Российский ансамбль старинной музыки Владимира Шуляковского (13 октября) и уже совершенно невразумительно - "Новая Голландия" Павла Андреева (6 октября).

Оба питерских ансамбля, хоть и очень разные по уровню ("Новая Голландия" была явным аутсайдером), страдают одним и тем же пороком: добросовестностью. Все у них правильно, местами споро, кое-где по-настоящему красиво. Только вот все эти местные прелести не распространяются дальше концертного зала. Вышел - и забыл, куда ходил. В культпоход что ли? Куда подевалась энергия, вполне свойственная музыке Марена Маре, Арканджело Корелли, Луиджи Боккерини, Антонио Солера? Это общая болезнь аутентизма: стремление к соблюдению правил. Их, вообще-то говоря, соблюсти трудно. Энергозатратно. Скажем, украшать мелодию мелким орнаментом и/или соблюдать ансамблевую дисциплину не только можно, но и должно; и эти вроде бы локальные задачи отнимают у музыкантов столько сил, что на совместное строительство музыкальной формы их уже не хватает. Не говоря о том, чтобы так вдарить коллективным биополем по привередливой башке критика, чтоб ему долго еще мало не казалось. (Но вдарил же тихо-благостный Fretwork! - см. "Русско-английская температура" в прошлом выпуске "Новостей культуры").

Венцом же месячника правильной игры (чуть не превратившим его в месячник правильного пения) стал приезд англичан - сопрано Эммы Керкби (Emma Kirkby) и лютниста Энтони Рули (Anthony Rooley) с программой "Мед из улья. Покровительство Елизаветы", составленной из песен современника Шекспира (то бишь графа Рэтленда) Джона Дауленда (конец XVI - начало XVII века). Эмма Керкби, пожалуй, наиболее титулованный участник фестиваля. Под занавес она, можно сказать, удостоила фестиваль своим присутствием. Занавес выдался на редкость тихий. После разнообразных клавирных страстей, после заочного соперничества ансамблей, православных вкраплений и прочего - явилось вдруг искусство вовсе удаленное ото всего нужного и полезного. Собственно, главное впечатление от вечера в Малом зале Филармонии 19 октября похоже на то, как если бы вы смотрели в бинокль не с той стороны и видели близкое и доступное как бы уменьшенным и словно более резко очерченным. Голос Керкби известен по множеству записей: это инструмент наслаждения, пронзающий насквозь. Он, кажется, имеет мало общего не только с классическим итальянским вокалом, но и с голосами коллег-аутентисток. Дуэт Керкби - Рули не обращал никакого внимания на кубатуру Малого зала, весьма просторную для субтильного звука лютни и игрушечного голоса. А затем я начал понимать: обращаться с вверенной музыкой как с бесконечно дорогой фамильной вещью, вся сила которой в ее родовитой бесполезности, - ведь это установка такая. И она есть полная метафора традиции. Пространство маневра узко, как голос Керкби; свобода внутри его абсолютна, как акустика Малого зала (лучшего в России для камерной музыки). Песни Дауленда - о тщете, о смерти, о дамских уловках, о суете, о несуетности, о фаворитах, о себе самих, об авторе.

Всеобъемлемость уместилась в крайний аскетизм простых куплетных или строфических форм. И нашла себе соответствие в игре и пении. Исполнители будто скупились на красочные подробности. Взамен они обретают полноту давно ушедшей жизни и любви Джона Дауленда. Энергии сосредоточиваются в малом. Совершенные мелодические кривые распираются изнутри прямым дистиллированно-чувственным звуком Керкби. На его поверхности (15-й класс чистоты в металлообработке) актерская игра во время пения - как рябь. На лютневых гармонических опорах, тонких, как слононожки в "Искушении св. Антония" Дали, натянуты упругие полотна, темы полотен см. выше. Почему-то обо всем поражающем в музыке хочется говорить не иначе как в терминах несмежных наук. Потому что это - чистая музыка. Она как кислота: нестерпима. "И МНЕ в ушную полость влил настой".

Однако все эти увлекательные перипетии, несмотря на свою по большей части художественную небесспорность дающие пищу сердцу и уму, едва ли не меркнут в сравнении с другим соседством. Надо же было случиться, чтобы как раз на время фестиваля пришлась премьера проекта Малого зала Филармонии и Петербург-концерта "Итальянский ренессанс. Предчувствие оперы"!

Ясно, что чем исторически дальше отстоит от нас музыка, тем труднее ее не то чтобы реконструировать, а придать ей такой вид, чтобы она ожила - хотя бы условно. Так вот, предчувствие оперы томило итальянцев в конце XVI века. Из всей музыки, звучавшей на фестивале, старше этих томительных внефестивальных итальянцев были только некоторые трепетные англичане XVI века в исполнении Fretwork'а - Майкла Чанса и Эммы Керкби - Энтони Рули. Как известно, первая в истории опера (Якопо Пери и Джулио Каччини, "Эвридика") была создана в 1600 году. Навстречу славному 400-летию Малый зал и идет с серией концертов, а вышеупомянутый проект - только ее начало. Ожидаются ранние, до XVIII века, оперы. А пока - "Амфипарнас", мадригальная комедия Орацио Векки (1594), и фрагменты балетов с пением Клаудио Монтеверди (начало XVII века).

Мадригальная комедия - нечто среднее между собранием любовных песнопений на четыре-пять (много шесть) голосов и сценическим действием с пением. То есть вместо привычных нам оперных арий - мадригалы, звучащие то на несколько певческих голосов, то в виде сольного номера с сопровождением. На веселых картинках того времени мадригальную комедию ломают немногочисленные игрецы, они же певцы, они же, когда надо, подыгрывают себе актерски.

На филармонической сцене разноцветными гроздьями висят софиты (художник по свету Глеб Фильштинский). Остроумные декорации представляют венецианский городской пейзаж. Нет, скорей натюрморт с непременным львом им. Св. Марка (сценография Петра Окунева и Ольги Шаишмелашвили). Чудо как хороши костюмы. Живая и яркая хореография (Наталья Кайдановская). Вроде бы красивое действо.

Все остальное есть противодейство и ниже всякой критики. В "Амфипарнасе"-СПб это самое действо представляют пантомимически, а хор поет за немых балетных их реплики. И хорошо бы, и интересно - идея рассечения персонажа на части весьма плодотворна и используется в современном музыкальном театре. (Например, в цикле опер Штокхаузена "Свет" каждый из трех главных персонажей обретается в трех нераздельных ипостасях - певец, инструменталист и танцовщик.) Но дело в том, что целый час музыки одного рода современный слушатель, привыкший к контрастам, ко всякому там развитию, мог бы выдержать именно в том случае, если бы музпостановщики учли практику той эпохи и придали в помощь голосам хоть немного инструментов. Ведь известно, что уже в то время в фарсах и комедиях тембры инструментов характеристически сопутствовали героям. Но нет, ансамбль солистов хора "Россика" п/у Валентины Копыловой под клавесин (которого, кстати, тогда вообще не существовало) "изображает народ" и прямо отсылает к хору старых большевиков. Фальшиво, инертно, слов не слышно вовсе. К тому же что за дикость: петь вдвадцатером мадригалы, где каждый голос подразумевает исполнение одним певцом? О смене темпов, которая дает дыхание мадригальной форме, речи вообще нет.

В балетах Монтеверди незаконный хор, слава подземным богам, скрылся. Пели солисты (неплохо, но опять же безо всякой оглядки на стиль). Пели в сопровождении "Ансамбля старинной музыки" под началом Петра Айду. Ну, понятно, нет инструментов, бытовавших тогда: всяких там китарронов, теорб (роды лютни), поммеров, шалмеев, цинков, корнетов (это духовые на полпути от деревянных к медным и обратно). Даже и виол нету (почти). И ладно бы! Да вот беда: похоже, П. Айду имеет мало понятия о характерных и совершенно обязательных приемах исполнения итальянской ренессансной музыки (которые, естественно, не обозначены в нотах и которые надобно познавать путем изучения тогдашней практики). Оттого звучит она плоско, скучно и однообразно. Кстати, основу составили члены провалившегося на фестивальном концерте ансамбля "Новая Голландия".

Не специалист я в балете, но подозреваю, что замысел хореографа Натальи Кайдановской был значительно лучше его выполнения артистами балета петербургских театров. И даже мне, профану в режиссуре, были заметны непрофессионализм и беспомощная разводка персонажей Рината Дулмаганова.

Каково же идейное обоснование "Предчувствия оперы"? "Идея современной постановки... заключается не в музейном воссоздании. Мы возрождаем к жизни маленькие шедевры, которые..." и так дальше, пишут идеологи постановки. Стало быть, музейно воссоздать и возродить к жизни - разные вещи. Да нет же, глубокоуваж. Филармония! (Вот, кстати, причина нелюбви молодого поколения, о котором заботится Филармония, к "классической музыке" и уж тем паче к тому, что было до нее: оно просто не слыхало всего этого в настоящем, аутентичном виде.) Возродить к жизни - и значит музейно воссоздать. Потому что 400 лет - слишком большая дистанция, чтобы можно было пренебречь естеством, средой возникновения и обитания хрупких цветочков. Эх, цветочки засохшие, безуханные... Это только в России богатейший музей музыкальных инструментов не имеет средств на реставрацию своих экспонатов, чтобы на них можно было играть тот же итальянский ренессанс. Вот и пылятся они безгласные. Вот и дают прилагательному "музейный" нехороший оттенок. А все разговоры, что, мол, не стремились воссоздавать - это про "зелен виноград". Уж если невозможно воссоздать (нет ни инструментов, ни знания традиции) - надо бы возрождать так, чтоб не было мучительно больно. Например, петь чисто. А образцы филармоническому руководству проекта стоило бы послушать в филармоническом магазине CD. Любая качественная аутентичная запись много ближе к живым Векки и Монтеверди. Много полнее. Притом безо всякого видеоряда, очевидно дорогого и удавшегося на славу, но - оказавшегося питательным гарниром к оберточной бумаге.

Вывод: известно, дешево купить можно только факт общественной жизни, но не произведение искусства. Нашлась денежка на произв. иск-ва - отлично! - да ведь надо еще знать, как ее потратить. Интересно, что дороже: постановка "Амфипарнаса" или визит Эммы Керкби? В смысле, что СЕРДЦУ дороже...