Евгений Гришковец дал два спектакля в Москве - новый "ОдноврЕмЕнно" в рамках фестиваля NET и старый "Как я съел собаку" - и произвел обычный фурор. Он вновь доказал, что способен на невозможное - вышибать слезу из самых язвительных театральных критиков и обладать здоровым актерским простодушием, оставаясь при этом изощренным интеллектуалом. Он опять ускользнул от всех определений, бросив газетчикам на прощанье модное словосочетание "новая сентиментальность". Этот термин Гришковец, скорее всего, позаимствовал у Эпштейна. Он кое-что говорит о его текстах, но не дает понять его амплуа. В самом деле, кто такой Гришковец?

Единственный представитель популярнейшего англосаксонского жанра stand-by? Это когда профессиональный комик выступает с монологами и скетчами собственного сочинения, обычно по клубам, иногда - по фестивалям. У нас лучше всего знают Ленни Брюса: его слава в 60-е перекинулась за границы англоязычного мира, а в 70-е мы увидели фильм о нем с вполне аутентичным Дастином Хоффманом. Но от этой породы остряков и лицедеев Гришковца отличает классическая русская тоска и нежелание сковывать себя рамками жанра. Так же, как и американские коллеги, он не стесняется признаваться в собственных комплексах и заморочках, но это не всегда смешно. Иногда - трогательно, а сантименты - совсем не эстрадный жанр. Гришковец - эксгибиционист русской традиции. Он работает для зрителя, никогда не лежавшего на кушетке психоаналитика, поэтому его откровенность почти мучительна. Мы глядимся, как в зеркало, в его подслеповатые глаза, и порой это не очень весело.

Профессиональный драматург? Он пытался писать для Олега Меньшикова, но они, что называется, не сошлись характерами. Конечно, как будет киногерой играть маленького человека - по-настоящему маленького, смешного, приглуповатого? Сейчас новую пьесу Гришковца поставил Иосиф Райхельгауз ("Театр современной пьесы"). Я обязательно пойду на этот спектакль, но мне будет постоянно не хватать всех тех "м-м-м" и "э-э-э", которыми автор уснащает обычно свое чтение.

Актер, звезда поколения, выбравшего пепси и пелевина? Но я не вижу его ни в одном из московских театров. Хотя так здорово было бы сказать однажды сердечному другу: "А что ж мы никак на Гришковца не сходим?", и отправиться не в Калининград, а, скажем, на Арбат.

Живи он где-нибудь в Портленде, штат Мэн, и карьера его была бы обеспечена. Он гастролировал бы по клубам, подбираясь все ближе к "Большому Яблоку". Но здесь ему нравится сочинять грустные монологи. Он сам удивляется, когда публика смеется. В его спектаклях есть дивные сценки, которые при эстрадном исполнении смогли бы довести до истерики любой зал. Играя, например, "Одновременно", он рассказывает, как с детства мечтал спеть "как Элвис". Потом вооружается микрофоном и, беззвучно шевеля губами и поводя ручкой, изображает песню "Луч солнца золотого" из "Бременских музыкантов" в бессмертном исполнении Олега Анофриева. В эти минуты зал ведет себя просто неприлично - хрюкает, повизгивает, сползает со стульев. Но вырывать этот эпизод из цельного спектакля и показывать его по клубам и концертам было бы глупо.

Непонятно, что делать с его талантами - их, пожалуй, слишком много. Это даже раздражает.

Больше всего Гришковец изумляет меня тем, как ловко манипулирует моими эмоциями. Вот, пестуешь в себе годами профессиональную злость, гордишься репутацией ядовитого (или ядовитой?) писаки, а приходишь на Гришковца - и куда все подевалось? У него грация опытного взломщика. Гришковец моментально подбирает отмычки к нашим душам, отключает сигнализацию скепсиса, забирается в потайные комнаты подсознания, роется в кладовках памяти и вытаскивает на божий свет наши глубоко запрятанные мечты и страхи. Перебирая их, нежно и насмешливо, он держит наше внимание на протяжении полутора часов, нечувствительно переключая регистры от истерического веселья до неумолимой тоски. Получается это у него с невозможной легкостью: только что ты захлебывался смехом, наблюдая за его очередным этюдом, и вот уже грустишь, вспоминая с ним какой-нибудь военный фильм. Осознав, насколько ты зависишь от этого неуклюжего человечка, испытываешь неловкость. Он настолько сильный артист, что с ним неуютно.

Его театр одного актера больше всего похож на кино. Он так умеет рассказывать свои истории, что зритель видит происходящее чуть ли не воочию. Вон мальчишка маленький плетется в школу, темно, холодно, и окна школы светятся нехорошим светом. Вон летчик ведет самолет, где-то в тысячах километров отсюда, и музыка звучит какая-то космическая. Вон матросик открывает кингстоны на крейсере "Варяг". Мир, огромный и непонятный, непонятным образом втискивается в спектакли Гришковца. И это здорово, и печально, и очень странно. Живешь себе в полном убеждении, что театр - это скучно, а придешь на Гришковца, оказывается наоборот.

Короче, непонятно, что это за Гришковец такой. И что ему делать - играть, пьесы писать или и то и другое. И как к нему относиться: примешь всерьез - засмеют, а иронизировать просто не получается. Ясно одно: узнаете, что он приезжает в Москву, хватайте всех друзей и домашних и бегите на спектакль.