Предлагаемый текст мы расцениваем не как справедливую рецензию на выставку, которой никто из сотрудников редакции не видел. На наш взгляд, он является занимательным образцом традиционного для русской литературы описания художественного события глазами постороннего (так Наташа Ростова смотрела оперу, правда она не ругалась). Несмотря на то, что автор выказывает познания в области современного искусства, он смотрит на событие глазами профана, отказываясь принимать правила чужой игры. Возможно, кто-нибудь захочет ему ответить.
Редактор рубрики.

В поисках Золушки: философия предлога или некрофилия помоек?

Грандиозное трансросcийское мероприятие "Культурные герои XXI века", проводимое в рамках акции "Ты прав" "Союза правых сил", - очень своевременное и нужное для Новосибирска мероприятие. Его своевременность состоит в дополнительном психотерапевтическом эффекте, производимом на большинство здоровых посетителей культурных событий программы, часть из которых была продюсирована Э. Коротецкой (продюсерский центр "ИДЕМ!).

Открывала набор мероприятий выставка авангардного (?) искусства, организатором которой выступил авангардист-функционер (?) Д. Булныгин.

Оценить отдельные произведения не представляется возможным, поскольку их обособленная художественная ценность может существовать только в воспаленном воображении творца. Безусловно, в истории искусства были прецеденты, когда художник мог позволить себе идентифицировать как ценность подпись на чеке. Но надо сказать, что непосредственно с подписи или экскрементов под стеклянным колпаком (см. Лондон, галерея Тейт) не начинал никто.

Художники предстали перед нами как народ крайне ленивый и нелюбопытный. Изучая удивительно бездарно осуществленный подбор предметов, из всего многообразия художественных стилей, существующих в мировой культуре, можно с полной уверенность выделить только один. Причем, не стоит говорить о пережевываемых на протяжении века дадаизме, более молодом поп-арте или примыкающем к нему видео-арте. Достоверно удалось применить более глобальные принципы искусства. Его (искусство), как оказалось, проще делить на искусство, над которым "трудились", "не трудились" и "корячились".

Произведение, над которым трудились, подразумевает хотя бы минимальное мастерство исполнения, достигаемое ремеслом или тренировкой. Второе направление близко к понятию "дзэн", основано на моментальном озарении без длительного и упорного труда и таком же мгновенном исполнении. Все новосибирские объекты входят в третий класс искусства - именно оно было представлено в рамках программы, мило названной "В поисках Золушки". Представленные на всеобщее обозрение "золушки" оказались престарелыми, несколько потасканными и озабоченными вопросами самоидентификации.

Концепция "корячения в искусстве" состоит в том, что работа художника над объектом строится на фоне сопения и высасывания из пальца высокоумной сопроводиловки, почему он, к примеру, просто долго, криво и неумело приклеивал к картонке кусок пенопласта (Юлия Примак "Будущее ребенка в руках матери"), мучительно засовывал сухих, пыльных птичек и прошлогоднюю траву в картонные коробочки и перекладывал их ватой (Дмитрий Иванов, "Секреты") или банально фотографировал внутренности разрезанных груш и яблок (Владимир Колбин, "Без названия").

Чтобы окончательно закрыть теоретическую часть обзора и перейти к непосредственному описанию выставки, надо сразу отметить, что шокировать и эпатировать она могла только не в меру патриотичного и пьяного представителя самозваного казачества. Она была скучна, нелепа и наспех сляпана. В целом, как говорится, "по дерьмометру", она вполне заслуживает эпиграфа: "Зайцев, поди, мало, а дураков - много".

Теперь обратимся непосредственно к предметам т. н. "искусства".

Что поделаешь - новосибирский художник не только ленив и нелюбопытен, но и склонен к прикрытию собственной лени неумеренным и неумелым акустическим философствованием. Ему не нравится, когда то, что он с таким сопением доволок от свалки до ближайшего выставочного зала, признают вторичным внебрачным ублюдком дадаизма и выказывают явное нежелание строить ему "Фабрику", как Уорхолу. Именно по этой причине для него интересно, когда ему внимают профаны, желательно имеющее трепетное отношение к любому банному обмылку, прилепленному к стене неумелой рукой.

Стремясь хоть как-то преодолеть период безденежной неизвестности, сопровождаемый необходимостью работать руками, устроители акции пригласили многочисленных корреспондентов. И хотя в качестве приманки выкладывался Сергей Владиленович Кириенко, часть "регрессивно настроенной прессы, заранее извещенная об отсутствии халявы, просто "манкировала" мероприятие. Тем, кому не повезло, художники, долго и нудно пыжась, втолковывали смысл выставленных или не выставленных ("Я не выставляюсь принципиально - это мое творческое кредо...") произведений, то там, то сям, к месту и не к месту вставляя словечко "шоу".

Не принимая всерьез все то, что с таким упоением бубнили в продюсерский микрофон гении помоек, следовало воспринимать выставку как некий психиатрический тест. Если вас ничего не тронуло и не задело - вы здоровый и крепкий человек, у вас трезвый взгляд на жизнь.

А теперь, поскольку все художники, как один, настаивали, что выставленные произведения - суть отражение их внутреннего мира, попробуем разобраться с их "Коллективным Эго".

Выставку открывают две компакт-инсталляции. Первая: "Yellow" Р. Ватолкина, представляющая из себя размазанные по стене и пронумерованные останки дохлой коровы, обрамляющие криво вмазанное гипсом название - на правой стене. На левой стене, так сказать, в "концептуальной оппозиции" - "Основной Инстинкт" В. Поливанова, выполненный в виде спешно приклеенных к картону конторских счетов. Чуть поодаль от "Дохлой коровы" пришпилено произведение М. Зонова "С днем рождения" - что-то вроде пионерского, намазанного гуашью (?) тетрадного листочка в дар глубоко презираемой учительнице.

Там костяшки и сям костяшки. Тут они висят и пронумерованы, а там они посчитаны и на палках. Это, пожалуй, самая креативная идея устроителей - на все остальное у них не хватило воображения.

Хотя сразу бросался в глаза некий эротическо-мемориальный подтекст. Вечный огонь - непрерывно струящийся в поставленном на торец телевизоре; подобие памятника (Г. Арбатский, "Без названия"), выполненного из велосипедной камеры, повешенной на старую, рогатую вешалку, густо побеленных известью постамента и таблички: "Это похоже на произведение современного искусства"; фаллически поставленный "на попа" реактивный двигатель, перетащенный из экспозиции музея Кондратюка, с приклеенной наивно-трогательно бумажкой: "Андрей Поливанов, "Мои 2000". Дополняли мемориальность истерические стенания Ю. Примак ("Будущее ребенка в руках матери-1", картон, раскрашенный темперой, и приклеенный пенопласт; "Будущее ребенка в руках матери-2", фотографии инсталляции: два ряда стульев на заснеженной улице, тетки на одном ряду, сковороды с яичницей на другом).

Все жидко перемешано с мазохистским видео (К. Скотников, "Все художники любят молчать", звук прописан плохо, слушать не стоит), на котором "художник" с мучительной миной залеплял рот скрепками, используя степлер, мазохистской фотографией (В. Мизин, "Мое содержание", мучительное лицо художника плюс вставленные в ноздри свежие куриные ножки, "Играй баян", мучительное лицо художника и руки художника, сжимающие и разжимающее мучительное лицо художника; К. Скотников, "Русский национальный червяк", мучительное лицо художника и стакан земляных червей, вываленный на это мучительное лицо, "Симфаллический кошелек", крайне мучительное лицо К. Скотникова, рот которого набивают купюрами мелкого достоинства). Экспозиция логически перетекает в лесбийско-фетишистские фотографическо-компьютерные агитплакатики с беременным гермафродитом (К.Гайдай, "Hypothetic") и фотоотчет о пугливо-напряженном шествии двух перезрелых девиц с дильдо китайского производства в руках по Красному проспекту - на первой части диптиха, и натужно-физкультурном изображении страсти с тем же китайским предметом - на второй части диптиха, больше похожего на раскадровку мук престарелых акробаток, репетирующих невыполнимый трюк (Анна Полуй, Алиса Зражевская, "Самоидентификация или преодоление пола"). Все вместе снабжено стыдливым письменным самооправданием не-бисексуальности, вставленным в рамочку, создающую иллюзию гостиничного распорядка советских времен.

Апогеем брутальности стали два параллельных подобия прозекторских столов, торопливо сляпанных из арматурных прутьев и черного пластика, на которых лениво махали недощипанными электрифицированными протезами крыльев синюшные цыплята (В. Мизин, "Новые русские кебабы"), якобы стремящиеся к стене с пришпиленными бумажными имитациями эмалевых табличек памятников дорогим сердцу художника персонам и предметам (В. Мизин, "Дом для суперзвезды"). Может и есть подтекст, но искать не столько лень, сколько нет желания нарваться на очередную порцию банальностей.

В целом экспозиция представляет из себя сумбурный навал из двадцати одного набора предметов, большая часть которых была найдена на ближайшей помойке, и оставляет впечатление чего-то многократно пережеванного и выплюнутого.

Поскольку на пресс-конференции упор делался исключительно на разницу в возрасте художников, "шоу", "отсутствие геронтофилии", - то все, что можно было видеть на выставке, укладывалось в канву помоечной некрофилии с элементами мазохизма.

Что, впрочем, подтверждается текстом розданного при открытии выставки пресс-релиза "ФЕСИВАЛЯ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА" (орфография сохранена), выпущенного "продюсерским центром "ИДЕМ!" под руководством Э. Коротецкой. В нем с пионерской прямотой продекларировано стремление "оживить художественную жизнь России". Хотя не удалось получить ответа, что подразумевается под "оживлением" - придание дополнительной живости или гальванизация трупа.

Если последнее - то кто констатировал смерть? И является ли нетрадиционный секс методом оживления "дохлого искусства"? А главное, кто им это все посоветовал?

Хотя если сопоставить, так сказать "в оппозите", халявную мрачность выставленных на всеобщее обозрение предметов с бодро-озабоченными лицами организаторов, то состояние "современного новосибирского художника" ближе всего к перманентной радости сидящего на пне и дергающего за расщепу медведя. Гудение расщепы ублажает слух, а вибрация, передаваемая пнем чуть пониже спины, очевидно, возбуждает и создает некую иллюзию общественной и культурной жизни. Да и профанов хватает.