Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/19991125_myrli.html

О чем спорим-то?
Ширли МакМырли

Дата публикации:  25 Ноября 1999

Станиславский победил Брехта по очкам: читатели Русского Журнала отдали нашему режиссеру в три раза больше голосов, чем досталось его конкуренту. Эти конкурсы на тему "а слон кита сборет?", не претендуя на истину, дают вполне четкую картину модных умонастроений. За Станиславского голосуют, улавливая в нем ту ненавязчивость, которая так ценится в современных спектаклях. Волевая режиссура Брехта, перекраивавшего классические тексты и многовековые зрительские привычки, выглядит сегодня совершенно неуместной. Понятно, что и Станиславский в свое время эпатировал публику и раздражал критику, но это все было так давно и быльем поросло. "Система" была канонизирована, театр основоположника стал его мавзолеем, восточные техники медитации и расширения сознания забылись, а вот то, что режиссер должен умереть в актере - это осталось. Это на века.

Станиславский, придумав этот тезис, словно позабыл про собственные амбиции и сформулировал закон театральной традиции. Век режиссуры действительно оказался недолог, и вкусы масс восторжествовали над интеллектуальными экспериментами. Широкая публика всегда ходила в театр, чтобы рассматривать бархатный занавес, траченный молью, и фигурку Офелии. Никакие экспериментаторы - будь то Станиславский или Брехт - ничего не могли поделать с этой вредной зрительской привычкой. Они насаждали свои идеи, экспериментировали с актерами и публикой, а зритель продолжал любить в театре "самое главное" - традицию, рутину.

Брехт на самом деле тоже связан с животворной рутиной. Его творчество очень многим обязано кабаре и всяким безымянным хохмачам, потешавшим публику на площадях и в кабачках. Но тихий шепот театральной традиции внятен, наверное, только немцам. Для нас Брехт - одно имя чего стоит! - это что-то жесткое, неудобоваримое, гортанное, как немецкая речь в советских фильмах о войне. Лучше всех его манеру воспринял у нас Юрий Любимов, но так, как Любимов, тоже уже больше не ставят. Самоуверенный постановщик действует публике на нервы. Современные режиссеры предпочитают тушеваться, без остатка растворяясь в актерах. Идея Станиславского насчет смерти режиссера лучше всего реализовалась в современной антрепризе. Посмотрите на афишу: аршинными буквами она сообщает о том, что главную роль исполняет артистка Х, и меленько-меленько, где-то в уголке указывает фамилию постановщика. Так что Станиславский действительно опередил свое время, угадав, что все новации будут съедены всесильной рутиной. Брехт на фоне его исторических прозрений выглядит наивным несмышленышем.

Есть и еще одна точка расхождения России с Брехтом. Высшее достижение славянской актерской школы - это, выражаясь музыкальным жаргоном, "туше". Умение нежно прикасаться к струнам зрительской души и ласково перебирать наши нервные окончания. Почему-то - может, потому, что Станиславского "назначили" ответственным за психологизм, - этот мягкий актерский стиль считается его педагогическим достижением. Но во всяком случае брехтовская техника бескомпромиссного "отстранения" нашим актерам противопоказана. Они, конечно, могут сыграть и по Брехту, но это будет уже не совсем то: появятся нюансы, оттенки, шуточки, и жесткое противопоставление себя и персонажа исчезнет в компромиссах.

Кабаретно-милитаристская эстетика Брехта осталась в своем времени. Сам он, правда, эмигрировав из Германии, пытался устроиться в Голливуде, писал и проталкивал сценарии, но ничего из этого не вышло. Станиславский же в 50-е годы умудрился попасть в гущу кинопроцесса. Его "система", по-американски "метод", оказалась задействована Голливудом. С тех пор как Ли Страсберг приспособил ее для нужд киноиндустрии, все суперзвезды Америки - будь то Мерил Стрип или Дастин Хоффман, Аль Пачино или Марлон Брандо - играют отчасти "по Станиславскому". Обычно зритель никак не связывает "Крестного отца" и знаменитое "Не верю!" Но на самом деле метод "вживания" в роль оказался чрезвычайно выгодным для кино с его техникой крупных планов, внутренних монологов и прочих приемов, недоступных на сцене. Подробный, вдумчивый психологизм оказался ценен не столько для театра - там как раз более эффектно выглядят брехтовские штучки, - сколько для кино

Так что спор шел, как оказалось, не о театральных режиссерах, а о кино и театре. В лице Станиславского победило кино. Он, наверное, немало был бы этим поражен.

Остается только один вопрос - а так ли уж на самом деле нужны эти режиссеры? Разве мало мы знаем актеров, которые одним движением бровей способны снести любые постановочные концепции и педагогические системы? Поэтому предлагаем вам выбрать...


Кто главный киногерой ХХ века?
Чаплин
Штирлиц (он же Джеймс Бонд)