Выставка "Се человек" в Пушкинском музее, развернутая в параллель фестивалю "Декабрьские вечера", объединяет религиозную деревянную скульптуру, созданную в разное время мастерами Западной Европы и Перми. Немецкая и нидерландская часть экспозиции прибыла из Берлинского музея, как раз удачно закрывшегося на ремонт. Русская - из Пермской художественной галереи, коллекция которой хранит одну из главных уральских достопримечательностей. Кроме того, что и та, и другая скульптура, представленная на выставке, выполнена из дерева и посвящена евангельским темам, эстетически между двумя слагаемыми экспозиции, казалось бы, нет ничего общего. Замысел музейщиков был смел и дерзок, хотя подход к работе - уже испытанный:

"Выставка построена по фирменному принципу Пушкинского музея - сведение в одну экспозицию работ западных и русских художников". (Кирилл Ильющенко, "Время МН".) "Пушкинский музей, давно отвергший банальные приемы, основанные на хронологии и последовательности, уже долгое время отдает предпочтение параллельному выстраиванию экспозиций, сопоставлению и поиску взаимосвязей". (Майя Одина, "Сегодня")

Были у критиков и небезосновательные опасения:

"Идея соединить в одной экспозиции изящную, продолжающую многовековую учебно-ремесленническую традицию немецкую деревянную скульптуру времен позднего, внутренне экзальтированного северного Возрождения и близкую архаике и примитиву наивную деревянную пермскую скульптуру казалась опасной. Неказистые русские деревенские ангелы могли показаться грубыми и неотесанными рядом с кудрявыми, румяными и упитанными немецкими ангелочками. Прелестные, тонколицые, покойные германские мадонны в многоскладчатых, виртуозно вырезанных, прихотливо ниспадающих одеждах обещали смотреться надменными деревянными куклами рядом с сумрачными, плосколицыми и узкоглазыми, похожими на древних идолов изваяниями Христа-страдальца с ликами, поражающими выражением неизбывной степной тоски и запредельной мученической покорности". (Ольга Кабанова, "Известия".)

"Сопоставление "ученого" искусства Нидерландов и Германии XV-XVI веков и пермских "примитивов" XVIII-XIX веков само по себе достаточно рискованно. Еще каких-нибудь двадцать лет назад ни один искусствовед не позволил бы себе ставить их на одну доску. Поскольку сравнение оказалось бы подтверждением тезиса об "отсталости" русского искусства по сравнению с европейским". (Милена Орлова, "КоммерсантЪ".)

Различие между двумя частями выставки критики вывели по многим статьям: "Там - католичество и протестантизм, здесь - православие. Там - в эпоху Возрождения, здесь - уже только в эпоху железных дорог. Там - богословские трактаты, здесь - фольклор. Там штихель, здесь - топор. Там - столичные мастера, здесь - провинциальные умельцы". (Милена Орлова, "КоммерсантЪ".) "Немцы чаще режут из твердого дуба или ореха, а пермяки - из мягкой липы, сосны и березы". (Кирилл Ильющенко, "Время МН".)

Некоторые из критиков не сочли нужным скрыть свое предпочтение тому или иному разделу выставки. Майя Одина ("Сегодня") нашла, что "ученое" нидерландско-немецкое искусство с его изящностью и проработанностью формы, когда приглядевшись можно заметить кокетливый каблучок низкорослого святого или узор на подушке умирающей Богоматери, бесконечно далеко от исступленного, хмурого и мощного русского творчества. Если немецкие ангелы дружно пляшут и музицируют, то русские - истово трубят. Светские мадонны с младенцами, святые Варвары из Верхней Швабии, Утрехта, Таубербишофсхайма кажутся легкомысленными кокетками рядом с Христом в темнице из села Усть-Косьва или ангелами Никона Кирьянова из деревни Габово. Но на их фоне как-то вдруг проясняется тайна загадочной русской души, которая никак не дает покоя самим русским и так интригует европейцев".

Словно предвидя такую реакцию, Кирилл Ильющенко ("Время МН") предостерег: "Эмоциональность пермской скульптуры наверняка вызовет в зрителях больший отклик, чем строгий профессионализм европейцев. Ведь мы до сих пор ценим искренность выше точности, и у нас никогда не приживется немецкая пословица "Вся суть - в деталях".

Но кто бы что ни предпочел, выставка оказалась убедительной в целом:

"Сегодня все эти противопоставления кажутся несущественными.

И дело не только в том, что для человека эпохи массовой культуры любая ручная работа почти откровение. Это откровение на тему, составляющую сердцевину европейской цивилизации, поражает силой религиозного чувства. Грубая фактура растрескавшегося дерева служит как бы доказательством истинности переживания - вот что без труда и натяжек объединяет Пермь и Германию". (Милена Орлова, "КоммерсантЪ".)

"Неожиданное соседство только подчеркивает общее между русским чувством и европейским мастерством. Общее - в абсолютной самодостаточности, одухотворенности, цельности каждой деревянной скульптуры, распятия и алтарной композиции. Богоматерь из Таубербишофсхайма, созданная в мастерской Тильмана Рименшнайдера в 1520 году, - один из шедевров немецкой части выставки - кажется совершенной, она женственна, утонченна и благородна. А Николай Чудотворец из Чердыни, вырезанный неизвестным мастером в начале 1700-х годов, - один из шедевров русской половины экспозиции - совершенен в своей условности, монументальности и эпичности". (Ольга Кабанова, "Известия".)

От себя замечу, что немецкая скульптура хранит неутраченное ощущение современности, благодаря простоте и силе переживания, в ней заключенного. Маленький Иисус, сидючи на коленях у матери и нимало не подозревая о своем предназначении, треплет страницы свежеизданной книги (в представлении скульптора это был, наверное, Ветхий Завет) точно так же, как это делает сейчас мой маленький сын, вырывая из рук отца упорно обозреваемые последним газетные полосы. Что до Пермской скульптуры, то всего несколько дней назад я был в Перми и собрался было ее всю посмотреть, но половина коллекции уже была отправлена в Москву - однако и оставшаяся часть была так феноменальна, что я жалею лишь о недостатке места в Пушкинском музее, где не уместился весь этаж Пермской галереи и, конечно, огромный и мрачный тамошний иконостас. Но и отобранных произведений оказалось достаточно, чтобы московские критики сделали важные наблюдения:

"То, что привезено из Перми, - плод удивительного союза неистребленной языческой пластики (Пермь стала православной только в XV веке) и нарядного нарышкинского барокко. Странным образом пермская скульптура смотрится на выставке старше немецкой, хотя сделана на два-три века позже. Видимо, лучшими соседями для нее была бы романская или раннеготическая скульптура - похожий продукт эстетической реакции неиспорченных дикарей на чудеса античного искусства". (Кирилл Ильющенко, "Время МН".)

Не сговариваясь с коллегой, то же самое заметила и Милена Орлова ("КоммерсантЪ"): "Пермские работы, более грубые и оттого более острые в художественном эффекте, кажутся более "изначальными", чем европейские, как будто все началось в Перми, а потом развивалось в Европе".

Все согласились в том, что, делая свою последнюю в этом веке экспозицию, музейные кураторы одержали победу:

"Пушкинский музей отметил двухтысячное Рождество выставкой (как и сопутствующей ей музыкальной программой), безупречной по замыслу и исполнению. Религия и культура существуют на ней вне трагических противоречий (которые всем хорошо известны), в своем идеальном единстве, в божественной гармонии. Все показанное здесь намолено дважды - прихожанами церквей, для которых создавалась столетия назад эта скульптура, и посетителями музеев, почитателями культурных реликвий. Взяв из огромной летописи христианского искусства несколько далеко отстоящих друг от друга, но замечательных, лучших страниц, авторы выставки заставили прочесть их на еденном дыхании, трепетно, с восхищением и благодарностью". (Ольга Кабанова, "Известия".)

"Никогда еще разные фрагменты выставки не были так несочетаемы, а общая концепция - так удачна". (Майя Одина, "Сегодня".)

Критики отметили также и значение второстепенных компонентов выставки, и уровень ее профессионального исполнения:

"Цитаты на евангельские темы из поэзии XX века развешены рядом с покоящимися в своих экспозиционных нишах скульптурами. Хрестоматийные и, увы, заезженные строфы из Ахматовой, Пастернака, Набокова, Бродского, Кушнера, Маяковского оказались не то чтобы уместными в экспозиции, а независимыми от нее. Избранные строфы большой поэзии столь же самодостаточны в своем совершенстве, сколь и шедевры деревянной скульптуры. Они существуют сами по себе и от многократного повторения, как и от любого соседства, абсолютного поэтического качества не теряют". (Ольга Кабанова, "Известия".)

"Удовольствию немало способствует грамотный выставочный дизайн (каждая скульптура имеет свое особое пространство и специально выставленный свет)". (Милена Орлова, "КоммерсантЪ".)

В заключение главы обзора приведу заголовки рецензий, из которых мне особенно нравится последний:

"Европа началась с Перми" ("КоммерсантЪ").

"Восток и Запад в деревянном исполнении" ("Сегодня").

"Всякое дыхание да славит Господа" ("Известия").

"Лесное барокко" ("Время МН").