Игорь Ларин разделался с "Пиковой дамой" на свой манер: вдоволь наиздевался над персонажами, ернически переиначил классические строки, превратил мхатовскую сцену в эстраду дешевого кабака, забросав ее пошлыми конфетти, озарив ее новогодними фонариками, и вышел на эстраду в серебряном фраке. Сбылась мечта пижона: стою я перед вами, весь такой красивый, и ломающимся фальцетом рассказываю о чокнутом Германе. Как это он там говорил - "Я не могу жертвовать необходимым в расчете приобрести излишнее"? Нет, ну вы подумайте! Не может он!

Потом Ларину надоедает играть воплощение светской черни, он сбрасывает серебряный фрак и начинает говорить своим нормальным голосом - тягучим, хрипловатым баритоном, который звучит так, словно обладатель его, перед тем как выйти на сцену, без просыпа пил неделю. Ларин поворачивается к залу профилем, задирает нос - и готово дело: доморощенный Наполеон, мечта истерических барышень.

Эта игра оборотней, которую Ларин умеет вести как никто, могла бы манить публику не хуже его знаменитых спектаклей - "Чайки" или "Буратино. Большая жизнь". Но в "Пиковой даме" Ларин-режиссер впервые одолел Ларина-актера. Главреж театра "Монплезир" (кое-что о "Монплезире") впервые озаботился судьбой своих артистов: в результате в "Пиковой даме" занято аж три человека. Дама помоложе играет Лизаньку, дама постарше - графиню, а сам Ларин шустрит между ними, прикидываясь то Германом, то Томским, то Сен-Жерменом. Количество трюков и аксессуаров зашкаливает. Если раньше Ларин успешно обходился пустой сценой, то сейчас он выстраивает какие-то ширмы, за которыми можно переодеться, придумывает люстру, которая может ездить во всех направлениях, игриво подмигивая лампочками, одевает своих дам во взятые напрокат кринолины.

Но главная проблема все-таки не в этом. В лучших своих моноспектаклях Ларин веселился "бездны мрачной на краю". Память текста - будь то А.Н.Толстой или А.С.Пушкин - кралась за ним, словно тайная недоброжелательность. Традиция, над которой он так лихо издевался, пряталась в тени его залихватских пародий и бормотала что-то свое. Именно поэтому его спектакли и не были просто пародиями. Веселясь и бравируя, Ларин с легким ужасом поглядывал на громаду хрестоматийного текста: а вдруг этот медный всадник сейчас оживет? Он умел серьезно относиться к своим авторам. В лучшие моменты его гомерически смешных спектаклей на сцену прорывалась стихийная тоска и затопляла доверчивых зрителей. Это производило оглушающий эффект: только что ты радостно хохотал над глупостями, которых так много оказалось в "Евгении Онегине", и вот затихаешь, смирившись перед неизбывным величием стиха. Только что ты потешался над туповатым Буратино, и вот вместе с ним мурлычешь под нос "Вейся песня на просторе" и мучительно жалеешь себя, песню, затерявшуюся на просторе, злого Карабаса и даже А.Н.Толстого.

В "Пиковой даме" загрустить невозможно: гэги наслаиваются друг на друга, пихают друг друга в спину, реплики выворачиваются наизнанку, сюжет совершает смертельное сальто, а мы все смеемся, смеемся, устало растягивая губы, превращаясь помаленьку в мрачного Квазимодо. Конечно, Ларин ломается не всерьез. Прикидываясь романтическим дурачком, каким-то Эдиком Лимоновым времен Бонапарта, он не забывает подбрасывать интеллигентные ассоциации в костерок зрительского воображения. Ставя "Пиковую даму", он усердно вдохновлялся творчеством Феллини. Прежде всего "Казановой", и эти отсылки - дамы-куклы, механические перемещения актеров, опасные связи - выглядят совершенно естественными и оправданными. Но Ларину всегда мало. Ни к селу ни к городу он вдруг вспоминает лейтмотив "Дороги" и заставляет пиковую даму стрелять в Германа под этот трогательный мотив. Пистолет оказывается заряженным. Ах, все это так смешно, что даже грустно. Этот водоворот цитат, эти вечные ухмылки, от которых уже болят скулы - и зрителя и самого Ларина, - "Пиковая дама" слишком много говорит уму и ничего не говорит сердцу.

Самым эффектным элементом ларинского шоу стал финал. На сцену вышли два работника министерства культуры - господин и дама, произнесли прочувствованные спичи и вручили Ларину дипломы за долгое и плодотворное сотрудничество в области чего-то там и особенное усердие в насаждении пушкинских текстов. Дело в том, что "Пиковая дама" шла в Москве в рамках театрального фестиваля "Пушкинская сцена" (Программа) и была несомненным enfant terrible этого чинного юбилейного мероприятия. На фоне скучноватого "Бориса Годунова" питерского БДТ и изящного "Царя Емельяна Пугачева" Омского "Пятого театра" ларинское шоу смотрелось жутким вампиром, который сосет кровь из текстов нашего первого поэта и тем обеспечивает себе бодрость и жизнелюбие. Конечно, этот энергичный художественный поиск стоило поощрить - но разве такими унылыми формулировками?

Странно заканчивается десятилетняя карьера Игоря Ларина. Им перестали пугать детей, скоро его начнут насаждать, как картошку. Один из самых демонических артистов постперестройки, как примерный школьник, получает благодарность из рук того самого истеблишмента, который всегда по долгу службы ужасался его эскападам. Мхатовская сцена принимает волка-одиночку. Вот здесь - впервые на "Пиковой даме" - хочется вздохнуть. Секунда меланхолии искупает бессмысленное веселье ларинского спектакля, придавая ему задним числом и смысл, и красоту.