Год завершается. Как мы ни пыжились подводить итоги ХХ века, для развития визуальной культуры очень важного, - одно искусство народилось и совершенствовалось (кино), другое расцвело и зачахло (фотография, ныне себя совершенно художественно исчерпавшая), экранная картинка (телевидение и Интернет) овладела глазами масс всего мира, - ничего прояснить не удалось. Слишком грандиозные случились перемены. К ним просто так не подступишься.

Но в контексте приближающегося милленниума выяснять, какая выставка оказалась получше других, - как-то скучно. Все думается о большем. По крайней мере в рамках собственной зрительской биографии.

Последнее впечатление - выставка Глазунова в Манеже - неожиданно вывела из состояния уныния. Не сам, конечно, Глазунов. Он и его картинки - по-прежнему страшная гадость, даже пуще прежнего - гадость. Кликушество крепчает, живопись становится все грязнее и неряшливее, старческое сладострастие - все отвратительнее, речи - сбивчивее и злобнее. Похоже, что ужасы блокады (увидев в детстве, как вокруг постепенно умирают все близкие, невозможно, наверное, остаться нормальным), нищенская юность, мания величия, близость к властям и КГБ привели самого популярного художника СССР к полному маразму и мракобесию. Теперь кажется удивительным, даже невозможным, что еще десять лет назад о Глазунове говорили серьезно. Передовая искусствоведческая интеллигенция боролась с ним и его успехом, уличая в фашизме, национализме и спекуляции на низменных зрительских инстинктах. Нынче Глазунов не страшен, а смешон. Зрителей у него нет, кроме убогих. Может, кто-то и стоит по инерции или скудоумию в очереди в Манеж, но больше, понятно, стоять не будут. Весь грандиозный, когда-то просто фантастический успех Глазунова оказался обусловлен только закрытостью советского общества. И именно глазуновский пример заставил вспомнить, как хорошо, как славно мы теперь зажили.

Последнее десятилетие ознаменовалось в России мощнейшим оздоровлением ума и глаза. Зрители ускоренными темпами увидели все, что не могли увидеть многие годы. Вся история визуальных искусств ХХ века пролетела перед глазами кратким курсом, фрагментами - на выставках, в книжных иллюстрациях, на экранах компьютера, на видаках. И главное - в путешествиях. Кино, реклама, дизайн, музыкальные клипы изменили саму природу видения. Мы научились воспринимать изображение как информацию, а не как иллюстрацию. Традиционному российскому логоцентризму был нанесен заметный урон.

Так стоит ли нам, помня обо всем этом, печалиться, что год в общем-то прошел скучно, что наша московская художественная жизнь - только скромный проект нормальной столичной художественной жизни, если сравнивать ее с жизнью парижской, берлинской или нью-йоркской. Вроде все есть, да всего мало и убого. Что музейные выставки старого классического искусства камерны и сделаны без фантазии. Одна случайная отрада - "Се человек" в Пушкинском. Что современного искусства мы видим мало, да и то в основном отечественное, вторичное. Что не привозят к нам из больших музеев шедевры, потому что страховка дорога. Что деньги все ушли в этом году на бессмысленно отгроханный пушкинский юбилей. Что к концу ХХ века мы не посмотрели ни одной итоговой выставки - ни про модернизм, ни про тоталитарное искусство. Что эти два феномена уходящего века так пока и не осмыслены. Что великий упаковщик Кристо не завернул ленинского мавзолея в саван. А двухтысячное Рождество не будет отмечено выставкой русских икон.

Все же не с Глазуновым, не с Церетели, не с архитектурой лужковской Москвы мы войдем в следующее столетие. Мы и о другом знаем, другое хотим. А раз хотим, то, значит, скоро получим.