В Музее Кино неторопливо идет ретроспектива британского кино под пышным названием "Надежда и слава". Тонкость, правда, в том, что одноименный фильм Джона Бурмена рассказывает не столько о подвигах британского народа, сколько о его размеренной повседневной жизни, где мужество неуловимо переплетено с трусостью, а отчаяние со смехом. "Надежда и слава" посвящена войне, но война увидена глазами ребенка, которому разрывы бомб представляются сказочным фейерверком. Бурмен честно снял, что помнил сам о второй мировой. Получилось забавно и печально, много жизни, много любви, и только на заднем плане что-то нехорошо погромыхивает. Совсем недавно Черчилль пообещал соотечественникам кровь, пот и слезы, и они исправно выполняют свой долг. Но каким-то чудом у них находится время и на выпивку, и на интрижку, и на традиционную чашку чая. Нас, привыкших к мазохистской отечественной традиции изображения бедствий войны, такое легкомыслие даже коробит. Но только уяснив смысл этой чашки чая, можно понять, как старейшая в мире демократия выживала в 40-е и продолжает выживать теперь.

Главной сценой "Надежды и славы" стала та, в которой мамаша героя, только что закрутившая любовь с дружком своего мужа-фронтовика, рассматривает баночку с немецким джемом. Жизнь без чая немыслима, чай без джема - нонсенс, но баночка-то немецкая. Гамлетовская морщинка ложится на ясный мамин лоб. Кто его знает, что там враги подложили. "Немцы знают, что мы жить не можем без джема..." "Пить или не пить?" Вот в чем, получается, вся надежда и слава - в правильной пропорции чая и джема. Двусмысленность бурменовского фильма устроители ретроспективы, осознав, отыграли по полной программе. В названии - главная обманка ретроспективы: пообещав помпезные киношедевры, она знакомит нас со скромными и приличными образчиками британского кино 80-х. В этом и главная ее прелесть.

В XX веке тысячелетнюю историю Англии словно отмотали назад - в ускоренном темпе. Как в обратной съемке, всесильная империя превратилась в скромное, не отягощенное амбициями островное государство, скептичного соседа континентальной Европы. На глазах последнего поколения скукожилась и исчезла сложная, веками выстраивавшаяся система социальных различий. Жители бывших колоний нахлынули в метрополию, заставив соотечественников Шекспира объясняться с ними на пиджин-инглиш. Тридцать лет назад состоялась историческая потасовка в полуподпольном лондонском гей-клубе, когда полиция пересчитала ребра нескольким представителям секс-меньшинства, а в позапрошлом году англичане с чувством глубокого удовлетворения отметили увеличение числа "открытых" гомосексуалистов в кабинете министров. Мир не успевает отслеживать эти изменения. На уроках английского детей до сих пор учат, что, мол, любой англичанин способен по выговору собеседника определить, в каком тот графстве родился и какой университет закончил. Но что можно определить, если выпускник Кембриджа родился в Пакистане, а уроженец Лондона живет в индийском квартале и незаметно обогащает свой могучий и прекрасный чужеродным сленгом. Эти катаклизмы - штука посильнее мировой войны, но англичане переживают их, не выпендриваясь по поводу своего особого пути. Они старательно пытаются угнаться за временем и снимают про это честное кино.

Сверхсюжет британской ретроспективы - человек в чуждом, порой невыносимом социальном окружении. Порядочный мужик работает шофером у дорогой проститутки - "Мона Лиза" Нила Джордана. Парочка голубых пытается построить свой вариант ячейки общества - "Навострите ваши уши" Стивена Фрирза. Девушку из низов пользует пара аристократов - "Квартет" Джеймса Айвори. Экономическая депрессия медленно перемалывает население маленького городка - "Невиновный" Джона Маккензи. Больше всего поражает в этих лентах отсутствие пафоса.

Ведь как обычно снимают социальное кино? Страстно, размашисто, злоупотребляя назидательным монтажом и учительской интонацией. Так получались саркастичные ленты Фасбиндера и жесткие манифесты Годара. Чего далеко ходить - социальным катаклизмам было посвящено чуть не все великое русское кино. Мы, собственно, и научили Европу, как решать эти проблемы - на экране, по крайней мере. Мясо протухло - выбросить корабельного врача за борт. Монархия сгнила - долой царя. И так далее. Но аккурат в то время, когда страна советов пыталась одним махом решить вечные проблемы и снимала "про это" эпохальные фильмы, англичане начали скучно, педантично и добросовестно решать те же самые проблемы. Но не сразу, а постепенно. Тихое упорство человека, пытающегося выстроить нормальную среду обитания в невозможных, казалось бы, условиях, определило интонацию английской жизни и английского кино.

Конечно, неловко как-то работать шофером у проститутки. Не умеешь ни одеться как надо, ни вести себя, как принято. А впрочем, кто его знает, как принято? Или жить семьей двум мужчинам тоже как-то непривычно. Вроде никто вокруг так не живет. Да еще один из них подает надежды, а другой - нет. А потом вдруг из подававшего надежды выходит пар, а другой выбивается в гении. Тоже проблема. Но ведь уживаются как-то. Люди пытаются жить вместе - во всех смыслах этого слова. Сколько ни повторяй заезженное "мой дом - моя крепость", именно в Англии демократия становится высоким искусством сожительства. Право на приватность невозможно без обязанности поддерживать добрососедские отношения, будь твой сосед хоть негр преклонных годов, хоть юный косяк, хоть профессиональная шлюха. Причем вовсе не обязательно, что налаженные отношения разрешатся идиллией. Дело может кончиться и дракой, и убийством, и самоубийством. Но кто сказал, что будет легко? Только не Черчилль.

Мягкая, вся на полутонах, игра актеров - а в ретроспективе собрались асы британского театра - как нельзя лучше подходит этому стилю отношений, этому трудному пути к взаимопониманию. Английская актерская школа славится не только своей утонченностью - тут и русским, и французам есть чем щегольнуть, - но и редкой протеичностью, способностью менять жанр, метод и масштаб. Гэри Олдмен, так остро сыгравший в "Навострите ваши уши", уверенно освоил амплуа главного голливудского злодея. Хелена Бонэм-Картер, открывшая череду своих костюмных ролей в "Комнате с видом", только что снялась в провокационном, суперсовременном триллере Дэвида Финчера "Бойцовский клуб". Лайем Нисон снабжает своей харизмой и изощренного Нила Джордана, европейца до мозга костей, и Яна де Бонта, давно продавшего право авторского первородства Голливуду.

Все они начинали свою карьеру на сцене, деля свои роли между Чеховым и Шекспиром. До сих пор каждый из них умеет выдать проницательный взгляд из-под пьяно припухших век а-ля Астров или вымученно смелые интонации Заречной. Глядя на этих английских интеллигентов, невольно приходит в голову, что наш классик погорячился. Можно было и не вырубать вишневый сад. Можно было сдавать его дачникам, устраивать там гулянья для мужиков. И вовсе не стоило поступаться ради этого интеллигентностью и небом в алмазах. Чуть-чуть такта, немного терпения, и, глядишь, обошлось бы вообще без драм. Но для этого, наверное, нужно быть англичанином и уметь боготворить чашку чая.