"Для памяти" - так называется проект художника Даниэля Шлиера (Страсбург, Франция), выполненный для Мемориального музея-квартиры Андрея Дмитриевича Сахарова в Нижнем Новгороде. Проект был задуман Шлиером в период подготовки выставки европейского искусства 1990-х годов "Безумный двойник" (Россия: Москва, Нижний Новгород, Самара, Екатеринбург; Франция: Уарон), когда в 1998 году он посетил российскую провинцию. По словам Шлиера, выставка "Безумный двойник" обретает критический смысл именно в этом городе - бывшем закрытом городе Горьком.

Музей-квартира Сахарова находится на первом этаже многоэтажного дома, в большом микрорайоне Щербинки, на проспекте Гагарина - самой напряженной городской магистрали города, перетекающей в дорогу на Арзамас, Саров, Болдино. Бледно-желтая кирпичная девятиэтажка, "про которую ничего такого не подумаешь", с ветвистыми кустами-деревьями у подножья, - здесь и жил академик в опале. На лестничной площадке постоянно дежурил милиционер, в доме напротив, из окон напротив - охраняли госбезопасность служивые люди, а в одну из комнат квартиры ежедневно на работу соглядатаем приходила молчаливая тетка, отпиравшая дверь в квартиру своими ключами. И так - 6 лет.

Было бы неправдой сказать, что мемориальный музей теперь играет большую роль в культурной жизни Нижнего. Приезжие бывают в нем гораздо чаще нижегородцев. У местных жителей вообще к музею вполне объяснимое противоречивое отношение: приятно, что Щербинки притягивают мысленные взоры всех честных людей планеты, обидно думать, что живешь там, куда других отправляют в ссылку.

Это противоречие, похоже, заложено и в экспозиции музея-квартиры: "пыточная камера" оформлена в широком стилистическом диапазоне. Есть фрагмент ЖЭКа с необязательной выставкой детского рисунка, с неопределенно выраженной темой "Мои права". Уголок "евроремонта" - гардероб музея. Мебель - не та, но такая же. Кухня со стенами, покрытыми зеленым "дефицитным" пластиком, напоминающая о прежней принадлежности квартиры одному из НИИ (в качестве мини-гостиницы).

В экспозиции две выставки: своя и привозная. На одной - фотографии родственников Андрея Дмитриевича, начиная от дореволюционно красивых бабушки и дедушки. На другой - материалы акции, проведенной правозащитниками в США в поддержку Сахарова. Но надо признаться, что рядовой посетитель музея не в силах примерить на себя биографию Сахарова. А никто и не заставляет. Сначала отсутствие полновесной "музейности" вызывает недоумение, потом замечаешь отдельные частности (из шести десятков писем из-за рубежа Сахарову и Боннер дошло только одно!), но ускользает общий смысл. Без него интерес к квартире переходит в сугубо бытовой: как бы я приспособил неглупую планировку для своей семьи. Четыре комнаты, большая кухня, чуланчик - класс!

Но тут и появился француз со своим художественным прочувствованием, и беззаботное любопытство сменилось тревогой.

Шлиер разместил в углах комнат - там, где бы положено быть иконам - мужские носовые платки с изображенными на них видеокамерами, а на столе в рабочем кабинете академика - карту юга России с нарисованным на месте Чечни прокопченным младенцем. И эти бесхитростные, на первый взгляд, придумки неожиданно вызывают полное смятение чувств.

Фокусы объективов невозможно рассчитать - платки провисают, и направление окуляров почти случайное. Они ни на что, ни на кого не направлены, но они присутствуют! Навык раздражения по поводу присутствия видеокамер многими приобретен: когда ретивые родители снимают на видео детский утренник (выпускной бал, награждение, свадебное шествие), закрывая своими спинами от вас вашего ребенка. Присутствие видеокамеры - это радость, отложенная на потом, или - вычтенная из вашей сегодняшней... Но в этой квартире непонятно, что, собственно, вычитается из твоей сегодняшней жизни, и потому причину беспокойства невозможно устранить. Камера на платке - это не сам предмет, а знак вторжения. Вторжения грубого и жесткого, ведь платок - к слезам, горести и болезни. Тем более, если это платок мужской - отнюдь не сентиментальная дамская галантерея.

Возникновение двух не связанных друг с другом ассоциаций заставляет усомниться в правильности опыта вижу = знаю. Вплоть до того, что хочется заглянуть за платок: а вдруг там - камера настоящая? Ведь в каждом углу, в каждой комнате - по платку, не сумасшедшие же это сделали. Не сумасшедшие. Значит, что-то не в порядке со мной... Хотя вовсе и не значит, если есть силы отстраниться от состояния подопытного. Силы есть, если знаешь, что можешь просто уйти и перебороть эту внезапную оторопь. Труднее - если, как Сахарову, уйти не дают, а главные разговоры без свидетелей возможны только во время посещения могилы дальнего родственника на кладбище неподалеку от Щербинок.

Вдобавок - черный ребенок, на месте сердца которого - Грозный. Даниэль Шлиер сначала просто хотел стереть Чечню с карты специальным растворителем. Контуры пятна оказались похожи на силуэт младенца. Художник вылепил прокопченное тельце на карте пальцем, обмакнув его в краску. "Детская" тема, ассоциативно возникавшая с видеокамерами, теперь получила предметное обозначение. Тревога усилилась.

Экскурсоводы - профессиональные лингвисты - подхватили каждое слово Шлиера, высказанное на вернисаже, чтобы по-своему заполнить пустоту, в которую попадает всякий входящий в музей. "Ребенок - это наша боль, символ нашей озабоченности за будущее своих сыновей"... И многим теперь известно, например, что впечатлительный Даниэль, вернувшись два года назад домой из Нижнего, внес упорядоченность и определенность в свою личную жизнь: оформил отношения с матерью своих детей. Эти рассказы компенсируют кажущийся недостаток вербальной информации и еще раз демонстрируют недоверие к информации визуальной. Если все рассказать, то уже не так страшно - и больше похоже на игру.

"Правила игры" предложены Государственным центром современного искусства при содействии Французского культурного центра (Москва) и Администрации Нижнего Новгорода. Впервые проект для нижегородского музея выполнил иностранный художник.