Какая-то ерунда творится в Европе. Хочется бежать туда и всех спасать. Раздуть пожар мировой революции, что ли. Иль "землю в Гранаде крестьянам отдать". А то, глядишь, и богом спасаемое население стран Бенилюкса, а также большой семерки вымрет от невыносимой усталости, навалившейся на Европу в конце века. На такие озабоченные мысли наводит Панорама европейского кино.

В самой организации этой панорамы чудилась меланхолическая гримаса агонизирующего века. Лучшие фильмы Европы последних лет, среди которых была и знаменитая "Розетта", обставившая в Канне-99 самого Альмодовара, можно было смотреть задаром. Так запросто. Затовариться бесплатными приглашениями в библиотеке иностранной литературы и ходить себе в Дом кино. Благотворительность - это прекрасно, культуртрегерство - это святое, но зачем уж так-то? Словно кино, растеряв все амбиции ХХ века, скромно предлагает себя ленивой публике. Не настаивает на своем видении. Вежливо тушуется перед своим зрителем и мягко формулирует неутешительные выводы. Стоило вспомнить помпезную премьеру нового голливудского хита, какого-нибудь очередного "Крика", с лотереями, концертами, фуршетом и розыгрышем джипа-чероки, как становилось мучительно стыдно за европейское кино, которое разучилось даже подавать себя как следует.

А ведь фильмы показывали хорошие. Та же "Розетта" братьев Дарденнов оказалась сделана весьма добротно, в лучших традициях натуральной школы. "Маленький Тони" Алекса Ван Вармердама поражал редкой формальной отточенностью: режиссер поставил камерную психологическую драму в стиле немого кино. Криминальная история в духе О'Нила обрела тот налет неуловимой странности, который отличает все фильмы Вармердама. Тяжеловесные страсти туповатых фермеров, поданные с холодным театральным юморком, оказались хитом Панорамы. Тройку модных лидеров замыкали "Модели" Ульриха Зайдля - нарочито растянутое, беспросветно документальное повествование о труженицах подиума. Снятый в режиме реального времени, сыгранный самими моделями, бессюжетный фильм искупал свое занудство политкорректной концептуальностью. Вот, мол, и они тоже люди - эти странные замороченные существа, беспрестанно соскребающие целлюлит, ставящие себе клизму, принимающие ванны с травами, нюхающие кокаин, ослепленные вспышками фотокамер. Есть и такое меньшинство на планете. Познавательно, как "В мире животных".

Но общее впечатление от Панорамы все равно оставалось безысходным. В европейском авторском кино сегодня принято страдать. Причем не навзрыд, со всхлипами "нате!" и эффектной истерикой, а тихо и занудно. Герои Панорамы терзаются примерно так же, как интеллигент Достоевского, мающийся зубной болью: на третий, примерно, день своих страданий он начинает стонать уже не так, как раньше - просто от боли, - а с вывертом. Мол, чувствуйте, окружающие, как мне плохо. И подвывает противно. А-а, тошно слушать? Ну так я еще руладу пущу.

Очень характерный фильм в этом смысле - "Осень". Его постановщица Нина ди Маджо сама написала сценарий и сыграла одну из главных ролей - истеричную студентку литинститута, воплощение фрустрации, провинциальную Медузу Горгону, при одном взгляде на которую хочется бежать, куда глаза глядят. Студентка, кстати, талантлива: рассказ, с которым она носится на протяжении всего фильма, в финале получает первую премию на литературном конкурсе. Но даже успех не в силах вытянуть мрачную девицу из пучины депрессии. Впрочем, там, в пучине, ей не одиноко. Все персонажи "Осени" живут навзрыд, истекая слезами под аккомпанемент осеннего дождика. Подросток, пришибленный деспотичной матерью, трясется от страха, разбив ее любимую чашку. Тетенька в летах никак не может уйти от негодяя-мужа к давно влюбленному в нее профессору. Владельцы соседних магазинов балансируют на грани разорения. Все существуют, словно пробираясь по кочкам Гринпенской трясины - только оступись и болото тоски поглотит тебя.

В "Розетте" мучения героини хоть как-то обоснованы житейски. Ну не везет девушке по жизни - ни работы, ни семьи, ни романа завалящего. Куда ни сунется - везде получит по шее. Живет в трейлере. Электричество отключают за неуплату. Захочет газом отравиться - газ перекрыли. Жизнь, полная лишений и гонений, вполне оправдывает пессимистический колорит "Розетты" и затравленный взгляд каннской победительницы Эмиль Декенн. Но чего надо героиням тех же "Моделей", я в толк не возьму. Каждое утро они тревожно глядят в зеркало, прикидывая, что бы еще сделать с этим носом, с этой грудью, с этими ногами. До седьмого пота вкалывают на тренажерах, подвергают себя эпиляции, шейпингу, подтяжкам, усушке, утруске и каким-то еще неведомым процедурам. Заигрывают с фотографами: авось, те сделают их суперзвездами. В кратком перерыве между кастингами нюхают кокаин и напиваются до блева. При этом испытывают вечный стресс. То прыщ вскочит, то случайный знакомый трахнет без презерватива, то мамаша позвонит и гадостей наговорит. Ужас. У этих хорошеньких девушек на физиономиях написан такой страх бытия, что просто мороз по коже подирает. Да расслабьтесь вы, милые, - хочется им сказать.

Кажется, в Панораме был только один фильм, автор которого искренне любит жизнь с ее маленькими радостями. Это "In vino veritas" Отара Иоселиани. Но это легкое, нежное, импрессионистичное кино так не похоже на все, что предъявляли нам европейские режиссеры, что заслуживает отдельного разговора. Выйдет оно в прокат - мы с удовольствием о нем расскажем.

Панорама же толкала к более угрюмым думам. Чем пить вино и ухаживать за девушками, ее герои предпочитали надрывно рефлектировать. Подтекст этих переживаний, наверное, очень внятен в Европе, но совершенно не проходит в московском Доме кино. Подтекст этот - усталость от нажитого, и в материальном, и в культурном, и в психологическом смысле. Европейские киношники всерьез полагают, что вся более или менее интересная жизнь протекает на обочине общества, среди диких сердцем маргиналов. Туда они и отправляют за правдой своих чистеньких героев. Так сделал, например, Мигель Хермозо, автор фильма "Как молния", пославший семнадцатилетнего паренька на поиски своего отца. Отец нашелся на Канарах - спившийся, вечно небритый ведущий радиоконцерта по заявкам слушателей. Чего-то мальчик хотел узнать от этого опустившегося типа, поэтому начал таскаться с ним по барам и ночевать на пляже. И узнал. Оказывается, все самое важное в жизни происходит с нами "как молния". Ослепит и оставит ошеломленным. Это поведал ему папаша между четвертой и пятой бутылкой сангрии в половине пятого утра на городском пляже. Ради этого потрясающего вывода мы и смотрели это доброе кино. Ради этой соломоновой премудрости и бросал пацан колледж и преуспевающую мамашу. Неисповедима все-таки премудрость маргиналов, что живут как птицы небесные.

Самым унылым свойством Панорамы оказалось полное отсутствие куража. Хоть бы эти режиссеры-шопенгауэры возмущались общим порядком дел, хоть бы выкрикивали какие-нибудь глупости. Так ведь нет. На баррикады не лезут, партий не сколачивают. Так, посиживают себе перед камином и вздыхают о том, куда катится век. Впрочем, может, оно и к лучшему. Как ни странно, насмотревшись этого упаднического кино, чувствуешь приятную меланхолию. Постаревшая десятая муза даже не пытается замазать морщины. Что ж, так и должен уходить век кино, так и должны выглядеть фильмы сегодня. Люблю я медленное киношки умиранье...