Большой театр с конца лета стал клондайком коллег-критиков и первополосных газетных ньюсмейкеров. В самом деле, возникает впечатление, что в стране не тонут лодки, не голодают пенсионеры, не умирают от безрукой медицины дети. Всем интересно, что происходит в Большом, - видимо, хочется чего-то большого и красивого, золота-бархата. А что, собственно, происходит? Да ничего - тот самый фарс после трагедии. Торжественный марш по граблям под музыку сусанинского "Сла-авься, славься!..".

Действующие лица. Демон, он же Воланд, отвергнутый небесами - во-первых, за свободный полет мысли; во-вторых, за соглашательство с темными силами. Иван-дурак, получивший царство за здорово живешь. Интеллигентный босс, страдающий от балета головными болями; от Большого балета у него прямо мигрень. Демон по ходу действия в зависимости от обстоятельств превращается в Злого гения (см. "Лебединое озеро") или в папу Карло, дона Карлеоне, благородного рыцаря в изгнании etc. Трогательный Иван-дурак мутит, куролесит, пишет гимн, берется ставить оперу, блаженно с царством не справляется и - теряет его так же, за здорово живешь. Вельможи плетут интриги. Народ безмолвствует.

Григорович. Замечено не сегодня, что балет хронически отстает от общего течения времени в искусстве. От жизни - тем более. К зависти руководителей партий и правительств, танцующий люд и живет, и, умостившись в кресло, правит обычно очень долго - въевшаяся в жилы привычка держаться в форме дает твердый торс и твердый форс. Перестройка в монархии Большого свершилась в 1992-м, после дружного залпа тогдашней передовой критики. К этому моменту 30 лет самодержавный Григорович уже не обладал полнотой власти, сосуществуя с кланом Плисецкой, Васильева, лобби Мариуса Лиепы, набирающим очки кланом Ананиашвили. Кормчему вменяли в вину творческую импотентность последних лет и контроль за доступом к сцене; словом, все зло мира сосредоточилось в Григоровиче (он же Григ, он же папа), аноде соцреалистических ценностей главного музыкального театра. Грига скинули. Но за долгие годы самодержавия его собственное имя раскрутилось всем госпиаром одной шестой. В результате одной только строчки в афише стало достаточно, чтобы не бог весть какой театр с небогатой паствой - Якутский или Краснодарский - собрал кассу. Автору - авторские, почет и уважение. С заграницей дела шли похуже - пафосный стиль Большого плохо "ложится" на мировые труппы. Хотя его не худшая на свете хореография в почетной тройке жанра усимфоненного драмбалета. После выстроенных страстей лучших опусов Грига - "Легенды о любви" и "Спартака" - политкорректные истории сэра Кеннета Макмиллана выглядят соевым продуктом, не говоря уже о пресных "Мейстерзингерах" Венской оперы или аляповатого броунова балетного движения Майкла Морриса. Баланчин - это про другое, Килиан - тоже про другое, Бежар (для любителей вкусных совпадений - одногодка Григоровича) - про третье. Форсайт - иконка личная, стараюсь всуе не поминать. Впрочем, куда меня занесло - дебри, дерби, кто лучше, прямо IХ Международный балетный конкурс, о возвращении которого на сцену Большого уже успел громко объявить его бессменный глава.

Дело в масштабе - понятие ныне немодное, но и на блошином рынке среди кучи бывалых вещей иные выделяются классом. Масштаб Григоровича - большой; Большой. Эдакий талант - порождение нашего всего, который, с одной стороны, ковали старой закваски петербургские учителя (в роли старика Державина - Федор Лопухов), а с другой - разборы творческих полетов на партхудсобраниях. Вопрос: осталось ли в масштабной личности креативного запала на нечто большее, чем пара возобновлений (в планах - восстановление "Лебединого озера", некогда не прошедшего фурцевский ГОСТ, и "Легенды о любви", тихо удушенной Васильевым)? И хватит ли воли любыми путями (в нашей стране они частенько "любые") привлекать в Большой то, что существует в мире отдельно от нас?

Без Григоровича. Что происходило в Большом восемь лет "без Грига"? Худрук всего театра Васильев пригласил на должность худрука балета Вячеслава Гордеева, который, отбивая поклоны наследию, поставил собственный провальный спектакль. Другой худрук Александр Богатырев умер, ничем особым не запятнавшись. Бэкграунд Ананиашвили к этому моменту укрепился настолько, что смог протолкнуть в худруки своего ставленника, "большебалетника" во втором поколении и надежного партнера Алексея Фадеечева. Подобный феномен - со всеми оговорками - уже имел место быть в прошлом веке на сцене Мариинского. Специально на приму Матильду Кшесинскую ставили спектакли, которые превращались в события художественной жизни. Мариинский гремел. Все довольны. Ну, почти все - балетная геронтология отлична от общегуманной.

Благодаря желанию Ананиашвили танцевать лучшую в мире хореографию и встречному желанию Фонда Баланчина осваивать закрытый прежде рынок, в Большом произошла грандиозная премьера - "Агон" и "Симфония до мажор" Баланчина. Как обычно - вопреки всему. Труппа учила сложнейшие танцпартитуры за три (три!) недели, оптимистов не помню, иронистов - тьмы и тьмы. Но случилось! Баланчина танцуют в бастионе квасного патриотизма! Васильев тем временем с подачи Майи Плисецкой дал семь месяцев репетиций молодому недоталанту-эстраднику на "Конька-Горбунка". Которого и ругать было неловко - залпом по мухам. Далее. Молодая автономия приглашает в Большой французскую знаменитость Пьера Лякотта для восстановления "Дочери фараона" Мариуса Петипа. Ревнивец Питер прислал эмиссаров - сама помогала пробираться в Большой. Опять с оговорками, но - премьера грандиозна, с Лякоттом заключает контракт Гранд Опера, а "Дочь фараона" становится коготком, от которого... начинает общение с балетом новый худрук театра Геннадий Рождественский. Осталось три спектакля, спешите, кто не видел, - скоро снимут с афиши.

Тутти. Усмирив Госкино, интеллигентный босс сосредоточился на Большом театре. Васильев получил эпитафии. Геннадий Рождественский познакомился с труппой. Нина Ананиашвили уехала танцевать в American Ballet Theatre. Сидящий на вулкане Алексей Фадеечев дал истеричную пресс-конференцию. Истерия понятна - у театра горят гастроли: в Лондоне, где суточная оплата равна среднемесячной кордебалетной в родных пенатах, десятинедельные в Америке. Горит тур в Египет, где планировалось танцевать "Дочь фараона" на фоне натуральных пирамид - по мне, эти гастроли стоило устраивать даже только ради картинки. Для нормальных продюсеров наши соображения высшего порядка проходят по разделу "загадочная русская душа" - выгодные контракты подготовлены, перспективы намечены, дела идут - и вдруг... Кому высоко нести знамя Большого балета?!

Балет - искусство по плоти настолько консервативное, что даже образованному прагматику министру изменяет здравый смысл. Я не о философском "нельзя дважды в одну реку". К балету рыночная экономика применима в той же степени и с теми же ремарками, что и к остальному прочему искусству. Ему это только на пользу. Нам, зрителям и налогоплательщикам, - тоже на пользу. В моем тяжелом детстве в английской спецшколе заставляли зубрить идиомы. Тогда и запомнила, что их common sense у нас вовсе не common, а только "здравый". То есть редко встречаемый.

Снова Григорович. Говорят, бинарные оппозиции нынче не в моде. А у нас, балетных, если не Васильев, то Григорович. Липучее слово "харизма" не липло ни к одному из теперь уже бывших шефов Большого балета. Узурпировано Григом. Клака и в худшие для него времена сохраняла верность "папе". Что до молодежи, которая, кажется, должна быть недовольна, то пиетет к самому главному из главных балетмейстеров воспитывается в училище (пардон, Академии) с малолетства. Чтобы иконка из детства превратилась в реальное, тебе подобное существо, надо много читать, много видеть и немного думать. У ныне действующих солистов здравого реализма уже не будет. У следующих амбициозных выпускников будут проблемы с экстрапатриотизмом - зачем участвовать в революционно-художественной возне в Большом, когда можно зарабатывать, танцуя то, что нравится, где-нибудь в более уютном месте? Например, в Дании?

Так мы подобрались к имени, что изредка всплывает в разговорах о Большом. Алексей Ратманский, бывший москвич, которого автономия Ананиашвили привела в Большой и чей единственный балет "Сны о Японии" из афиши сегодня изымают. Танцует в Датском королевском балете, ставит по контракту в Мариинском - "Поцелуй феи", "Средний дуэт", "Поэма экстаза". На сегодня уникальный хореограф младше сорока, талант которого заслуживает внимания, - еще один камень преткновения между Большим и удачливым соперником Мариинским. Альтернативы ему пока нет - с новыми хореографами в балете всегда плохо, плоть препятствует: все больше твердим зады, укрепляем тылы, щелкаем по носу выскочек. Еще недавно выпускницы, с позволения сказать, хореографической Академии одного года ходили по театру стайкой - из трепета, уважения к старослужащим и инстинкта самосохранения. Учись, армия! Здесь же все красиво, веночки и пуанты атласные! Добровольно и с танцем! Есть хорошее конструктивное правило - критикуя, предлагай. Здесь мой запал заканчивается, поскольку тянет на страницы какого-нибудь специализированного атавистического органа, провести профрасследование на тему "Почему не родятся хореографы". Хотя, в конечном счете, все сведется к скучному про то, что дурно у нас живется, господа.

Формальное разрешение ситуации случилось. Премьерные планы предыдущей дирекции упразднены, гастроли зависли. На должность худрука балета Большого театра назначен Борис Акимов, народный СССР, человек с хорошей репутацией среди коллег, уникальный тип балетного интеллигента. Настоящий "большевик" - в труппе сразу после окончания Московского хореографического училища. Перетанцевал всю классику, особо обозначился в ролях Злого гения и боярина-интеллектуала Курбского. Пишет музыку - говорят, неплохую для любителя. Отличный педагог, который на собраниях труппы говорит тихо и, будучи "народным", до сих пор не решил проклятый квартирный вопрос. Он устраивает в первую очередь Григоровича, посему устраивает министерство культуры, более-менее устраивает труппу. За что любят интеллигента? За умение внашиваться в любую обувь. Ближайшие три года, до истечения срока царствования Геннадия Рождественского, расклад сил в Большом балете уже не изменится. Всем нам остается тоже - внашиваться.