По продолжительности (три с половиной часа) спектакль действительно приближается к саге. С жанром дело обстоит гораздо сложнее. Хотя для подобной истории именно вопрос жанра должен быть ключевым - иначе как понять, с чего бы это вдруг современные молодые люди углубляются в такие исторические дебри? Несколько лет назад ученик Петра Фоменко Гарольд Стрелков уже ставил спектакль про Жанну д'Арк, но не про героические ее дни, а про детство. Именно тогда режиссера и игравшую Жанну Ингу Оболдину изголодавшаяся по молодым талантам театральная общественность приветила и обласкала. Со стилем и форматом тогда все вроде бы сложилось благополучно, тем более что со студентов и спрос был меньше. Спектакль, теперь расписанный в программке как первая часть дилогии, по жанру тяготел почти к житию святой, на роль которой готовилась девочка Жанна.

Если что с тех пор и осталось прежним, так это несомненный талант Инги Оболдиной. Можно было бы считать новый спектакль своего рода бенефисом, да только ведь столь молодым актрисам бенефисы не положены. Чтобы его заслужить, надо иметь длинный шлейф ролей. А госпожа Оболдина его не имеет. Хотя может на сцене действительно очень многое - даже тем, кто раньше ее на подмостках никогда не видел, талант становится очевидным уже на третьей минуте "Саги". Есть темперамент и органика, лирика и эксцентрика, собранность и свобода, хорошая техника и эмоциональная подвижность, то есть набор, редко кому даруемый совместными усилиями природы и школы. Да только расходуется он в истории про военные походы впустую.

Стиль, в котором поставлена большая часть "Саги о чуде, любви и вере", трудноопределим, но хорошо знаком советским школьникам. Во времена оны таким образом разыгрывались сценки для всесоюзных телеуроков по истории cредних веков: абстрактная театрализованность, деревянные подмостки, костюмы, красный бархат занавеса, простые диалоги, бесхитростные старания исполнителей (среди них вдруг мелькал кто-то "народный" или "заслуженный", так в "Саге" появляются Валерий Баринов и Рамзес Джабраилов) да какая-нибудь уместная закадровая мелодия. Эстетические задачи справедливо подмяты дидактическими: материал должен прежде всего хорошо усваиваться. Вот и на спектакле Стрелкова кажется, что сейчас на авансцене возникнет умный дядя в немодном пиджаке и добрым голосом расскажет о подлинном общественно-историческом значении проиллюстрированного актерами события.

Но дяди нет, и о подлинных намерениях режиссера гадать приходится самостоятельно. Подбавит Оболдина чуть-чуть иронии - ага, думаешь, где-то тут постмодернистская игра зарыта. Потом вспомнит дева про небесные голоса и святых - нет, люди собрались серьезные, а то и духовные, все-таки искренне тянут на житие. Подбавит кто-то из актеров лицедейского газа - ну, значит, просто праздник театра нам устраивают. Разыграют одну из сцен немым рапидом - ага, вспомнили о стилизации (тем более что одним из литературных источников наряду с Маркoм Твеном и загадочным(ой) М.Й.Круг фон Потурцин(ом) назван сценарий Глеба Панфилова). Учинит разгневанная Жанна жестокий и неправедный суд над солдатом - кажется, вот-вот появится в спектакле мораль, а заодно случится развитие характера. Однако тут все и кончается. Сцену сожжения девушки на костре зрителям не показывают - так что точно не триллер. За прочее ручаться трудно. Ясно вот что: никак не найдет молодежь внятную интонацию. Ну нет голосов свыше, что ж тут поделаешь.

(c) Роман Должанский, 2000

(c) ИД "Коммерсантъ", 2000