3.2 Что значит "само-" в слове "самоубийство"?

Осмысление смерти пошло особенно успешно в Сибири, хотя и не только там. Как мы увидим, свободная от урбанистических оков Москвы, Петербурга и Урала природа Сибири оказалась как нельзя более созвучной тому, что тогда хотелось сказать всем участникам событий, не исключая и записных "горожан", вроде "Наутилуса". Даже сибирский "панк-рок" на удивление быстро переболел модой на антиэстетическое смакование подробностей разложения, индуцированной западными группами 80-х, а более "культурные" уральские группы этим и вовсе никогда не соблазнялись. Оба направления русского рока вскоре сошлись на чем-то очень близком.

Мне уже приходилось упоминать о параллелизме между "Офелией" Летова, 1992, и "Джульеттой" "Наутилуса", 1990 ⁴¹. Обе смерти - с сильнейшим привкусом самоубийства - оказываются восстановлением природной гармонии:

Нарядная Офелия текла через край Змеиный мед, малиновый яд Резиновый трамвайчик, оцинкованный май Просроченный билетик на повторный сеанс Влюбленная Офелия плыла себе вдаль Сияла ночь, звенела земля Стремительно спешили, никого не таясь Часы в свою нелепую смешную страну Послушная Офелия плыла на восток Чудесный плен, гранитный восторг Лимонная тропинка в апельсиновый лес Невидимый лифт на запредельный этаж

Джульетта лежит на зеленом лугу среди муравьев и среди стрекоз на бронзовой коже на нежной траве бежит серебро ее светлых волос тонкие пальцы вцепились в цветы и цветы поменяли свой цвет расколот как сердце на камне горит Джульетты пластмассовый красный браслет ........... Джульетта лежит на зеленом лугу среди муравьев и среди стрекоз муравьи соберут ее чистую кровь а стрекозы - нектар ее слез...

Разложение трупа - такой же естественный и даже жизнеутверждающий процесс, как и сама смерть, в которой теперь уже просто-напросто потеряно различие между насильственной смертью и самоубийством.

Впрочем, стоп: а откуда этому различию было взяться? Разве не оказалось на поверку "рокерское" отношение к действительности жестко детерминированным самоубийством - одновременно насильственным, коль скоро люди оказались заложниками собственной жизненной установки, но в то же время и вполне добровольным, коль скоро ему предшествовал свободный выбор в пользу свободы от окружающей действительности?

Где-то в начале 90-х об этом самоощущении спел Вадим Кузьмин (более известный как "Черный Лукич", - кстати, начинавший вместе с Егором Летовым и всей сибирской компанией "панк-рокеров", но затем перешедший на такие тексты и музыку, что его стали путать даже не с "Наутилусом", а с "бардами"!) ⁴². В довершение "натуральности", то есть "природности", "Черный Лукич" спел на народный лад, не очень-то похоже на стандартный "рок":

Трудно пить свободу из пустой бутылки.
Трудно есть свободу из пустой тарелки.
Трудно воевать, кончились патроны, кончились патроны.
Помоги советом, помоги рукою.
Помоги кастетом, помоги клюкою.
Добивай меня, кончились патроны, кончились патроны.
Там все голубое, там мне слишком тесно.
Там для нас с тобою, там для них нет места.
Так добивай скорей, кончились патроны, кончились патроны.

[Кончились патроны, "Ледяные каблучки", 1994]

Здесь идеально моделируется ситуация, когда война против действительности оборачивается самоубийством, а рок-культура теряет внутренние критерии для различения самоубийства и смерти в бою.

3.3 Смерть в живой природе

Но больше всех о "природности" такой смерти, в которой теряется грань между самоубийством, естественной смертью и гибелью, спела Янка Дягилева - самая смерть которой в 1991 году была официально зарегистрирована как "несчастный случай или самоубийство", а среди друзей до сих пор ходит третья версия - об убийстве.

Тема смерти в творчестве Янки столь велика и обширна, что выходит за рамки настоящей работы. Тут главная проблема в том, что не имея соответствующих биографических данных, мы не можем решить, нужно ли рассматривать корпус Янкиных текстов в диахронии или в синхронии, - точнее, мы не можем решить, насколько все ее тексты были актуальны для нее самой. Почти все из них она продолжала петь до конца жизни, но ее жизнь была так коротка, что и песен, и стихов накопилось мало, - так что особого выбора у Янки не было. Можно быть уверенным, что все - практически - Янкины произведения сохраняли интерес для нее самой. Но каков был этот интерес - интерес ли читателя собственного дневника или еще и злоба сегодняшнего дня? Писала ли она все время об одном и том же, но с разных сторон, или же о разном? Чего окажется больше, если разложить траекторию развития на составляющие, - движения ли по окружности или движения поступательного?.. Не имея даже методики, позволяющей приблизиться к ответу на эти вопросы, лучше пока что оставить в стороне Янку как личность, а говорить лишь о Янке, видимой сквозь янтарь сохранившей ее рок-культуры. Последнее проще: здесь весь корпус Янкиных текстов нужно рассматривать как единое и вполне неподвижное синхронное целое.

Это целое, скорее всего, не вполне соответствует "исторической Янке", но зато в самую пору "Янке керигмы" рок-культуры, то есть той Янке, образ которой сформировался посмертно⁴³. Не будет особым преувеличением сказать, что это один рассказ об одной смерти, которая выглядит по-разному только в зависимости от точки зрения - то ли самоубийством, то ли естественным умиранием, то ли гибелью от врага. Можно надеяться, что в недалеком будущем мы получим соответствующее исследование из-под "пера" (гм... речь, конечно, о компьютере) Ю.В.Доманского, который дополнит очерком о Янке свои "Тексты смерти" русского рока". Поэтому я позволю себе ограничиться лишь одним текстом Янки - который имеет для нас сразу несколько преимуществ: он, несомненно, говорит о природе смерти, и, несомненно, передает сложную природу смерти и столь же очевидно по своему образному строю соединен с остальной рок-культурой, а, кроме того, он еще и не очень широко известен, так как это не песня, а стихотворение.

По свинцовому покою глубины моей
Нерастраченных страданий темно-синих дней
По шершавому бетону на коленях вниз
Разлететься, разогнаться - высота, карниз

..........

Разобраться в колеснице долгого огня
Расстараться - отоспаться за стеною Дня
За чертою отлетевших просветленных душ
За глазами с пятаками круга не нарушь

...........

Погляди, махни рукою, слабо улыбнись
Отойди, постой в сторонке, к лесу обернись
Забери с собою небо в крапинках утра
Заверни в свое дыханье - нам уже пора

Уходить за перелески проливным дождем
Оставляя за плечами беспокойный дом
Обрывать последний стебель красного цветка
Забывать о чистом звоне свежего глотка.⁴⁴

[Яна Дягилева, 1989]

Начавшись "стандартным" описанием самоубийства, стихотворение неожиданно заканчивается "красным цветком", что переворачивает всю картину. Гибель при попытке сорвать красный цветок - это гибель в борьбе с мировым злом. Безрассудная и даже сумасшедшая гибель в борьбе для внешнего наблюдателя всегда выглядит самоубийством, но внутренне это качественно иное... и даже не столь уж безрассудное.

...И, кроме того, - это и природный процесс, восстановление нормального порядка, которого никогда не было в "беспокойном доме" и который теперь уверенно восстановлен "уходящим за перелески" столь любимым Янкой "проливным дождем" (опять нельзя не вспомнить ее Столетний дождь!).

А вот теперь то же самое - но через несколько лет после Янки: "Черный Лукич", песня, услышав которую по радио, никто бы не признал рок, - по мелодии что-то среднее между детской песенкой и "бардами" (написано в начале 90-х):

У окна
Дождь расскажет мне тайком,
Как он жил вчера,
Как он будет жить потом.

Я найду
Путь, который я искал.
Дождь возьмет меня туда,
Где луна висит меж скал.

Я во сне
Буду счастлив и едва ль
Я проснусь, но мне
Будет вас немного жаль

Я вернусь
Тихим ласковым дождем.
Я навею грусть,
Чтоб навек уйти потом.

[Дождь, "Будет весело и страшно", 1996]

Ключевые слова - "...и едва ль / Я проснусь" - так разделены стихотворной строкой, что "с налету" вместо них читается (точнее, слышится) "Я проснусь, но мне / Будет вас немного жаль". В обратном свете от этих ключевых слов видно, что "потом" в первой строфе относится ко времени после моей смерти, а вся песня оказывается таким же предчувствием очень скорого собственного ухода дождем, как и стихотворение Янки.

Присутствует и традиционная тема неразличимости смерти и самоубийства⁴⁵. Размышления о собственной смерти именно "у окна" (эти слова занимают в тексте очень сильную, заглавную позицию) - да еще и с надеждой куда-то улететь вместе с дождем ("Дождь возьмет меня туда, / Где луна висит меж скал") - это неброско, но зато весьма твердо заявленная суицидальная позиция. "Путь, который я искал".

Водная стихия вообще особенно подходит для слияния с природой. Вот еще один пример из Янки:

...Через час оживу разноцветной рекой
Под дождем
Мелким ветром пройду над живой темнотой...

[Чужой дом, "Ангедония", 1989, написано в 1988]

А вот - из очень раннего Летова:

Глаза свернулись, как ежи, из горла хлещет кровь
Все тело превратилось в дождь, и я схожу с ума

[Не смешно, "Поганая молодежь", 1985]

И еще, из него же, уже цитированное: "пахнет летним дождем - кто-то только что умер" [Оптимизм, "Оптимизм", 1985].

Примеры можно умножить (чего стоит одна только Янкина Придет вода, 1990). Но не нужно.

Мы, собственно, говорили о том, что такая странная смерть, в которой теряется отличие трагической/героической гибели от самоубийства, является частью жизни - но жизни природы, а не индивидуума.

Это общий вывод "русского рока" рубежа 80-х и 90-х, одинаково характерный и для "панков", и для "артистов", сиречь и для "почвенников", и для "западников". "Западнических" отличий было тут очень мало (если считать по идеям, а не по образному строю). Даже стихии у "западников" те же - вода у "Наутилуса"⁴⁶, ветер у "Агаты Кристи"⁴⁷... В самом урбанистическом пейзаже - все равно то же самое:

Ищи меня бродящим под дождем
Среди седых дворов
Ищи меня в экранных новостях
И в цифрах номеров
Ищи меня, когда пройдет полдня,
Как завтрак был готов...

[Tequilajazzz, Я вышел..., "Авиация и Артиллерия", 1997]

И, наконец, вполне закономерно - в песне той же "Текилы", посвященной Янке, "естественная" символика дождя вполне сливается с урбанистической:

...Такая же, как и я,
Осенним небом довольна вполне
Всем это странно, но только не мне

.................

"Дожди в Ленинграде" - сказало нам радио
Нужно расслабиться медленно падая
Бархатным пеплом на стол, где полно стекла
Мимо пепельниц падая вниз
Мы с тобой пронеслись и укрылись страницами
Книг телефонных, где сотни имен всех таких же, как я
Но только ты так могла
Медленно падать сгорая дотла
Бархатным пеплом на стол, где полно стекла

[Tequilajazzz, Такая же, как и я, "150 миллиардов шагов", 1999]

3.4 Итоговый документ.

Внутри бросающейся в глаза тенденции русского рока 90-х - отхода от какого-либо определенного типа музыки и других "рок-стандартов" - мы имели случай отметить еще одну более частную тенденцию, не всеобщую, но достаточно распространенную (она есть не только у "Черного Лукича", но и у БГ в 90-е годы, у "Наутилуса"): "рок-содержание" маскируется, почти зашифровывается - так что песня, почти до конца уже прочитанная в каком-то одном направлении, в определенный момент резко выворачивается наизнанку. И обычно "замаскированным" содержанием оказывается именно смерть - точно так, как она же оказывается главным, хотя и замаскированным содержанием человеческой жизни вообще. Конечно, основным средством "маскировки" выступает музыка⁴⁸, но тенденция постепенно распространяется и на слова.

Теперь мы обратимся к такому тексту (словесному и музыкальному) ⁴⁹, который мог возникнуть не раньше, чем подобная традиция укоренилась и стала приносить ощутимые плоды.

Умка, Тихая охота, "Кино из одуванчиков", 2000 г.:

Он знает места
Ест свежий снег с куста
Он видит незримый свет
Слышит бесшумный звон
Он хочет быть сном
И он уже сон

Там шорох лесных страниц
Там танец маленьких лиц
Там вертится в небесах
Сонное колесо
Он хочет быть всем
И он уже все

Ноги на вершок от земного праха
Тихая охота, на плече птаха
Чтобы не обидели, следи, кроха
Быть телохранителем - поди, плохо
Разве это тело - одно название
А душа пропела: до свидания

... ... ... ... ... ... ... ... ... ...

Он знает места
Темный лес читает с листа
Он видит бесшумный звон
Слышит незримый свет
Он хочет не быть
И вот его нет

Тихая охота пуще неволи
Ангелы не знают ни заботы, ни боли
Ангелы не знают ни злобы, ни страха
Ноги на версту от земного праха
Разве это тело - одно название
А душа пропела: до свидания

При беглом прочтении (прослушивании), когда видишь лишь самое заметное, текст воспринимается как романтический сюжет о ком-то, живущем в единении с природой, - и так праведно, что кажется (или на самом деле?), будто он не ступает по земле ("ноги на вершок от земного праха") и проводит время в обществе ангелов. Сюжет - о какой-то "охоте" по типу соколиной, но вместо сокола на руке - "на плече птаха", которая служит "телохранителем" самому хозяину, а вместо убитых зверей или хотя бы сорванных ягод - "ест свежий снег с куста". "Тихой охотой" иногда называют и поход за грибами⁵⁰, - а "он" как раз "знает места"...

Все это - "отвлекающий маневр", которому, вдобавок, эффективно содействует музыка.

При более внимательном прочтении проступает иная картина: повесившийся человек в зимнем лесу, лицо задрано вверх и в открытый рот с веток ссыпается снег⁵¹, на плече, действительно, сидит птица, труп от ветра поворачивается туда-сюда вокруг своей оси ("Там вертится в небесах / Сонное колесо" - в системе координат, центром которой является сам повесившийся, это должно выглядеть примерно так). "Охота", о которой поется, оказывается охотой на самого себя. Такова первая часть произведения (я отделил ее от второй пустой строкой). Вторая часть воспринимается теперь как экспликация первой на "мистическом" уровне. Теперь оказывается, что с ангелами собеседует не живой человек, а мертвый. Картина все равно, в каком-то смысле, идиллическая - но лишь в качестве апологии самоубийства: человек хотел очень многого, даже "быть всем", и он это получил... Художественная "теория самоубийства" выдержана в лучших традициях рок-культуры и с такой чистотой, которой, пожалуй, сама прежняя рок-культура не знала - ведь в рок-культуре размышления на подобные темы обычно сопровождались сомнениями и обсуждениями альтернатив, а здесь идеальная "правильность" самоубийства вне сомнений... И как раз это настораживает.

Теперь предлагается прочитать тот же текст с третьего захода - когда глаз начинают колоть там и сям какие-то нехорошие намеки. Почему желания "быть сном" и "быть всем" сбываются тогда, когда поется о трупе, а не о его душе, но зато желание "не быть" сбывается как раз там, где ему сбываться, вроде бы, не положено - в компании ангелов? Это читается как намек на растворение трупа в природе (классическая, можно сказать, тема), на исключение души из хорошей компании за гробом. Еще худший намек - в игре омонимов заключительной "объясняющей" строфы: "Тихая охота пуще неволи". "Охота пуще неволи" - это ведь как раз та враждебная необходимость, о которой мы тут все время говорим, - которая загоняет носителей определенного мироощущения в самоубийство. Получается, что речь идет не о свободном прорыве из тисков действительности, а о принудительном заклании, подобном закланию скота: предмет охоты - повесившийся, но охотник уже отнюдь не он сам... После всех этих соображений в названии "Тихая охота" совершенно явственно проступает имеющееся у всех на слуху и несущее весьма отрицательные коннотации (хотя нельзя сразу сказать, какие именно) выражение "дикая охота".

Где-то здесь внимательный читатель-слушатель принужден остановиться, но ему уже понятно, что вместо апологии самоубийства здесь какое-то разоблачение обмана, которым самоубийство является.

Литературовед, однако, может продвинуться еще дальше. Памятуя, что окончательный диагноз ставится только при вскрытии, он может поискать подходящий инструмент в ближайшем культурном контексте изучаемого произведения. Заранее ясно, что нужно найти непосредственный источник слишком многозначного выражения "дикая охота": если такой источник есть, - а это априори всегда наиболее вероятно, - то можно будет определить круг авторских ассоциаций, легших в основу замысла.

Источник находится - это альбом "Nigredo" (1994) Сергея Калугина и эфемерной группы "Дикая Охота", в записи которого участвовала подруга автора данного текста Ольга Арефьева. Альбому предпосылается предисловие Сергея Калугина⁵², которое, собственно, и является искомым источником (если и не совсем в буквальном смысле - то в том смысле, что именно "ту самую" "дикую охоту" имела в виду Умка):

- Что такое Дикая Охота?

- Это образ из скандинавского и германского фольклора. Где-то с образом Дикой Охоты связывалось полярное сияние. Выражаясь достаточно заумно, это амбивалентный образ - то есть, с одной стороны, под Дикой Охотой подразумевались души, следующие в Ад, и их проводник назывался Дикий Охотник. Эта самая Дикая Охота ужасная с диким воем и гиканьем проносилась в темном небе над средневековой Германией. Вообще образ очень древний, уходящий в мглу столетий. <...>⁵³.

Теперь мы размотали до конца катушку ярких ниток и у нас осталась голая деревяшка: сюжет "Тихой охоты" - о том, как душу самоубийцы забрали в ад.

Впрочем, как раз деревяшка-то нам и не нужна: нас ведь не интересуют религиозные воззрения лично Умки или кого бы то ни было, а интересует лишь то, что можно отнести к рок-культуре в целом.

Поэтому мы остановимся на "третьем прочтении": картина самоубийства, выписанная по лучшим канонам более чем десятилетней традиции (для русского рока - совсем немало!), включая неприятный привкус, который "должны" (в этой традиции) оставлять подобные "правильные" (то есть наиболее логичные в этой же традиции) сцены.

На этом уровне - что бы ни решил автор сам для себя - так и останется непонятным, насколько "само"-убийство бывает добровольным: "тихая охота - пуще неволи"...

4. "Святые пустые места"

Несколько неожиданно для автора этих строк Умка оказалась его Вергилием в потусторонней реальности, сопредельной русскому року. Некоторое объяснение этому можно придумать задним числом: Умка была участником почти всех тех процессов, о которых здесь говорилось (не с конца 70-х, но уже с начала 80-х), но в то же время ее взгляд всегда был и взглядом со стороны, - то ли она немного чувствовала себя участником фольклористической экспедиции, то ли просто - эдаким ирландским скальдом при дворе норвежских конунгов... Во всяком случае, похоже (эту гипотезу следовало бы проверить в исследовании, для которого Умка уже давно стала весьма многообещающим материалом), что творчество Умки - не вполне "первично", а является чем-то вроде зрелой саморефлексии самой русской рок-культуры.

Как бы там ни было, мы еще раз вспомним Умкины слова, вынесенные в эпиграф к этой работе, - "а кто-то в это время вышел покурить на балкон┘". Так, приблизительно, задумывался "рок-н-ролл" рубежа 70-х и 80-х годов. Будучи петербуржцем, трудно не вспомнить даже не балкон, а крышу на улице так называемой Софьи Перовской (Малой Конюшенной), на которую выходили обитатели квартиры Гребенщикова и их многочисленные гости (если кто-то, как я, не бывал там лично, то уж непременно имел знакомых, которые бывали, и регулярно)... Но дальше ситуация развивалась именно по Умке - совсем не так, как ожидали: "...и чует: ветер дует сразу со всех сторон".

Как сказал о тогдашних событиях Егор Летов:

Мир пробудился от тяжелого сна
И вот наступила еще большая весна

В этом весеннем урагане конца 80-х годов сформировался тот русский рок 90-х, который мы знаем и в котором все предметы завертелись вокруг одного - смерти. Появились произведения и даже авторы ("Черный Лукич"), у которых тема смерти (в ее специфической для рока трактовке) остается едва ли не единственным признаком принадлежности к рок-культуре.

Рок-культура выработала определенное понятие о смерти, но так и не выработала - и не могла выработать - собственного понимания смерти.

В понятии смерти потерялись из виду грани, отличающие гибель героя от самоубийцы и жертвы несчастной судьбы. "Потерялись из виду" - не означает, что сами эти грани исчезли. Просто рок-культура не имела собственных критериев, чтобы их различить. Это и означает, что в рок-культуре не выработалось общего понимания смерти. Здесь каждый оставался предоставлен сам себе, своим личным верованиям относительно потустороннего мира.

Эти верования, как известно всякому, бывали очень и очень разными. Теоретически верование было, возможно, и православное - хотя практически на деле таковым не являлось ⁵⁴. Была, впрочем, некоторая попытка интуитивного прорыва куда-то в сторону Православия, и я более всего связываю эту попытку с Янкой Дягилевой. Фактически, именно Янка сформулировала альтернативу, против которой возразить невозможно: Православие или самоубийство:

Святые пустые места - это в небо с моста⁵⁵

Примечания:

⁴¹ Иером. Григорий (В. М. Лурье). "Попробуем здесь"...; и его же "Правда всегда одна", но она не здесь, или Что видно из "Наутилуса" // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Сб. 4. Тверь, 2000. 114-125.

⁴² В знаменитой интернетной Библиотеке Мошкова его тексты перенесли из раздела "рок" в раздел "барды". Это лишний раз доказывает условность для так называемого "русского рока" каких бы то ни было стилистических признаков. В принадлежности нынешнего "Черного Лукича" к традиции "рока" можно убедиться только вчитываясь в тексты песен, - по крайней мере, в каждом из последних альбомов найдется несколько таких ключевых песен, которые отбросят свет на все остальные. (Об альбоме как характерной для русской рок-поэзии форме поэтического цикла см.: Ю.В.Доманский. Циклизация в русском роке // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Сб. 3. Тверь, 2000. 99-122). Сам "Лукич" говорит так: "...И даже сейчас, записав в 1996 году "Девочка и рысь", я считаю это панк-роком, несмотря на то, что чисто формально там нет панк-рока, музыкально" (интервью О.Аксютиной от 25.12.98 // О.Аксютина. Панк-вирус в России. С. 270).

⁴³ По-моему, это тот случай, когда научный аппарат Бультмана можно использовать в мирных целях, а не для стрельбы по Новому Завету. Замечу уж заодно, что изучение разного рода светских "культовых фигур" очень много теряет от невостребованности таких методик, как критической агиографии болландистов или протестантской новозаветной критики.

⁴⁴ Егор Летов, Яна Дягилева, Константин Рябинов. Русское поле экспериментов / Подготовка текстов Марины Тимашевой. М., 1994. 216. Цитирую с исправлением опечаток, в том числе одной, особенно досадной, т. к. ее повторяют в многочисленных переизданиях в Интернете: должно быть "за глазами с пятаками" (имеется в виду народный обычай класть пятаки на глаза умершим), а напечатано - "пятками".

⁴⁵ Благодарю Т.А.Сенину, которая привлекла мое внимание к этому смыслу песни.

⁴⁶ Особенно в "Музыке на песке" ("Наугад", 1990) и в 20000 ("Титаник", 1994).

⁴⁷ Особенно в "Ковре вертолете" ("Чудеса", 1998), который теперь воспринимается как что-то вроде прощального слова автора музыки, скончавшегося 1 марта 2001 г. Александра Козлова (1960-2001).

⁴⁸ Наиболее стандартный прием - выбор беззаботных мелодий и даже музыкальных цитат для наиболее "тяжелых" текстов. Это черта была свойственна не только питерскому и уральскому року, но и сибирскому: ср., например, "Детские песенки" Егора Летова (с таким подзаголовком вышел альбом Прыг-скок, 1990 г.).

⁴⁹ К сожалению или счастью, но моя неспособность анализировать музыку превосходит неспособность нашей компьютерной техники свободно оперировать музыкальными файлами. Но все же мне жаль, что я лишен возможности процитировать 3,74 МВ музыки.

⁵⁰ Благодарю О.В.Митренину, обратившую на это мое внимание.

⁵¹ Как мне любезно указала О.В.Митренина, лицо повешенного должно быть обращено вниз. Однако, если настаивать на фотографической точности всей картины, то фраза "ест свежий снег с куста" предполагает труп с обращенным кверху открытым ртом. Вероятно, мы имеем здесь небольшую поэтическую вольность: все интересы повесившегося были направлены "вверх", что передалось и его поэтическому образу.

⁵² Цитирую по сетевой публикации: http://vinnitsk.chat.ru/nigredo.htm.

⁵³ Продолжение этого текста не может иметь отношения к нашему случаю, и потому я процитирую его только для порядка: "Существовала и христианская трактовка этого образа, и в христианстве этот символ толковался, наоборот, как достаточно светлый - образ Дикого Охотника часто связывался с королем Артуром".

⁵⁴ Это тоже, готов сознаться, спорный тезис. Я изложил свою точку зрения подробно в статье "Попробуем здесь...".

⁵⁵ Янка Дягилева, Ангедония, 1989. Более полная цитата: "Святые пустые места - это в небо с моста / Это давка на транспорт по горло забитый тоской...". Если "святые места" оказываются пустыми, а в реальности вместо этой пустоты есть только "давка на транспорт", - то путь "в небо" (в то, что тогда заменяет Небо) давно уже указан Кирилловым из "Бесов" Достоевского. Сама Янка была, однако, верующей... Впрочем, вынужден признать гипотетичность всех своих мыслей о религиозности Янки Дягилевой - по причинам, указанным выше (разд. 3.3).