Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / < Вы здесь
Эмиграция, которая не меняет художника
Писатели и поэты говорят о своем эмигрантском опыте

Дата публикации:  27 Ноября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Эмиграция для русского художника - все равно что творческая командировка. В cмысле регулярности, почти обыденности, но не простоты ощущений, которые, конечно, всякий раз - индивидуальные.

"РЖ" обратился к мастерам искусств с вопросами, касающимися опыта эмиграции:

1. Считаете ли вы, что опыт эмиграции является непременным рубежом в творчестве? Явилась ли эмиграция таким рубежом для вас?

2. Меняет ли иной язык и другая языковая среда язык самого писателя (в широком смысле - художника)?

Михаил Козаков, народный артист России:

1. Нет, я не считаю, что эмиграция является непременным рубежом в творчестве. Конечно, в каком-то аспекте этот опыт может быть полезен, он высвобождает скрытые ресурсы. Но в принципе - все зависит от меры таланта, и все находится в руках Бога. Во многом это вопрос карьеры. Ведь говорят, что "нет пророка в своем отечестве". А успех "там" отражается уже на положении "здесь".

2. Чужой язык и языковой барьер, конечно, накладывают отпечаток. Поэтому редко кому удается состояться. Набоков с детства знал английский язык, он был воспитан в традициях западной культуры, поэтому ему удалось состояться как западному писателю. Или - Бродский, который стал английским эссеистом. А в основном - теряют в родном языке и ничего не приобретают в новом качестве.

Юрий Кублановский, поэт:


1. Не только для меня, для любого человека, особенно для поэта, эмиграция - это, безусловно, рубеж. Человек сталкивается с новой языковой средой и психологическими трудностями. И многие поэты состоялись именно уже в эмиграции. Я имею в виду Георгия Иванова, а отчасти и Ходасевича. Сборник "Европейские ночи" перевернул представления о нем. То же и с Георгием Ивановым, чье виньеточно-буколическое творчество не предвещало такого развития.

2. Языковой барьер заставляет тщательнее вслушиваться в свой родной язык. В эмиграции приходится слушать чужую речь или общаться с эмигрантами, которые сохранили язык дистиллированным, не разжиженным советизмами. Так было в моем случае, когда я жил в Париже. При этом свой язык тоже развивается параллельно с языком оставленной Родины, получая информацию, например, из прессы. И из этих новых отношений вырастают совершенно другие фонетические и семантические перспективы.

Андрей Кучаев, писатель:

1. Как показывает предыдущее поколение, опыт эмиграции позволил выдвинуться целому поколению писателей. Подозреваю, что этот опыт вообще необходим для приобщения к европейской культуре. Поколение шестидесятников состоялось во многом именно благодаря эмигрантскому опыту. Тем, кто не прошел этой школы мытарств, не повезло, им не хватило травли, например, Киму или Битову. Факт наличия влияния на творчество неопровержим. Причем процесс этот - разнонаправленный, то есть опыт эмиграции одних влияет на творчество других здесь. Это - результат не только перемен, которые позволили свободно перемещаться по миру. В связи с чем протестная литература больше не имеет объекта, и интерес к ней со стороны западной культуры тоже постепенно исчез. Если будущая власть будет ставить препоны, то эта литература снова станет насущно необходима. Представители западной культуры предвзято относятся к нашим художественным свершениям, и по-прежнему их интересует только наша классическая литература, балет, причем от Петипа, классическая музыка, какие-то отдельные театральные проекты, идущие, по их мнению, от Станиславского. Изобразительное искусство наше для них закончилось на Кандинском... Хотя в кругах знатоков, славистов, филологов, преподавателей с большим интересом и уважением относятся к молодым, к тем, кто выдвинулся только в России, и имена Сорокина, Пелевина, в какой-то степени и Пепперштейна там очень известны. Нам необходимо стать частью общеевропейской культуры, а не быть таким медведем с поводырем на ярмарке. Попытки развить византийскую ветвь в рамках нашей культуры очень уважительны. Но есть, что почерпнуть и у латинян, и вряд ли Византия от этого пострадает.

2. В принципе, конечно. Набоков, будучи уже глубоким стариком, там, в Швейцарии, давая кому-то интервью, сказал: "Напрасно я уехал, я был бы сейчас другим писателем". У литератора нет другого языка кроме родного, другого инструмента. Примеры овладения чужим языком до уровня наррации уникальны: Набоков, Бродский. В Германии недавно в тридцатидвухлетнем возрасте на немецком языке книгой "Russendisko" дебютировал писатель по фамилии Каминер. Говорят, он ведет встречи с читателями на немецком. Знатоки, переводчики говорят, что этот немецкий оставляет желать лучшего. Но это умиляет, немцев это веселит, удивляет, что это - такой же человек, общительный, остроумный, но... как если бы заговорил заяц. А на культурный процесс они смотрят скептически. И многое сейчас в руках молодых. Например, Мария Рыбакова, внучка Анатолия Рыбакова, дочь Натальи Ивановой, написала блестящую книгу "Анна Гром и ее призрак". Выпускница МГУ, отучившаяся в нескольких европейских университетах, специалист по классической филологии, она постоянно живет в Голландии, оставаясь русским писателем. Это - пример взаимопроникновения культур. Очень важно овладение корнями, тогда становится возможным доведения языка до уровня переводимости. Конечно, какие-то глубинные вещи непереводимы. Они не отдадут нам своего Хемингуэя, мы им - Платонова и Пильняка. Но есть эссеистика, литературная критика, лингвистика, они многое могут сделать для сближения культур. Побывав в промежуточной зоне, можно больше понять. Язык как атрибут культуры и как ее инструмент необходимо отстаивать. Когда государство никнет, теряет имперские черты, язык тоже блекнет, как было, например, с британцами.

Джон Фридман, переводчик, театральный критик (живет и работает в России):

1. Этот рубеж не непременный, но очень желательный. Это важно не столько для самого творчества, сколько для познания мира и самого себя (что неминуемо оборачивается пользой для творческого человека).

2. Язык меняется, и тут есть два аспекта. Первое: родной язык теряется и меняется уже этим. Человек пытается, старается вернуть то, что от него ускользает, и в этих попытках обретения вырабатывает новый язык, тем самым находит или не находит свой голос. К тому же, есть такая примитивная вещь, что я живу здесь, в России, а язык в Америке меняется без меня. Второй аспект, это язык, на котором человек пишет. Художник, попавший в иную языковую среду как бы создает его заново, отбрасывая то, что не нужно, черпая из других, ранее неизвестных слоев, обращая внимание на какие-то вещи, которые раньше посчитал бы ерундой, проверяя себя постоянно. Находишься в этом состоянии, потому что чувствуешь, что начинаешь нарушать правила языка и от этого четче ощущаешь его границы. И тут возникает следующая проблема, когда стараешься яснее выразить свою мысль, передать свое состояние, сознательно идешь на ошибки. И в этих правильных неправильностях находишь себя, происходит самоидентификация.

Наум Коржавин, поэт:

1. Вопрос сложный. Что такое эмиграция? Вопрос этот - сложный, поскольку русское понимание отличается, например, от итальянского. В русском смысле эмиграция - не переселение в другую страну, а невозможность вернуться в собственную. Таким образом, эмиграция - вещь хотя и не положительная сама по себе, но необходимая. Далее. Что называть эмиграцией? Жил ли в эмиграции Тургенев, когда он жил в Париже и писал там, имея связь с Россией? И при этом он все равно оставался русским писателем. Короче говоря, я считаю, что жить дома для писателя лучше (питает ведь не только язык, дома писателя все питает). Потому, как только появилась возможность ездить в Россию, для меня такие возвращения стали важными. Рубеж ли это? Не рубеж. Эмиграция - скорее обстоятельство. Для меня - неприятное, поскольку я оказался в эмиграции в то время, когда мог, да и нужно было функционировать в России. С другой стороны, проживание по месту прописки - не доблесть. Можно жить и на фронте, но для писателя, конечно, лучше жить дома, повторяю. Но бывает вынужденная эмиграция, которая что-то оправдывает.

Я знаю представителей более молодого поколения, которые уезжали легче, проще, но я не думаю, что это помогло их творчеству. Все-таки, ориентация должна быть на метрополию.

2. Я не знаю ни одного русского писателя, особенно писателя русской судьбы, кто бы состоялся в другом языке. Пожалуй, только Набоков, который, на мой взгляд, все равно оставался русским писателем, пишущим по-английски.

Других, которые решили, что надо писать по-английски (например), я вообще не понимаю. Живя в Испании, необязательно становиться испанцем. Я знаю, например, одного старого эмигранта, блистательно говорившего на нескольких языках. Я однажды спросил у него - его звали отец Кирилл: "Как вы сохранили такой русский язык?" - "Я никогда не смешиваю языки", - ответил он.

Нельзя смешивать языки, если хочешь, чтобы твои дети говорили хорошо по-русски, по-английски, а не на смеси языков. Другое дело, что язык - не предмет выбора. Язык - какая-то органичная вещь, которая как бы дана. И - все. Мои стихи не претерпели никаких изменений. А у Георгия Иванова - изменились? Нет. У Ходасевича? Нет. Я не знаю такого поэта, чей язык изменился от одного попадания в другую языковую среду.

Мария Розанова, литературовед:

1. Нет, это не рубеж в творчестве, как мне кажется. Во всяком случае, это если и меняет что-то, может менять чисто сюжетные ситуации. Но почти не меняет главную деталь творчества, а именно стиль. На примере Синявского могу сказать: я сравниваю статьи, которые написаны до эмиграции, с другими, написанными уже в эмиграции. Нет, он не изменился. Меняется сюжетика. Она и может меняться. Все остальное у мастера остается. Если ты мастер.

2. На этот вопрос не могу ответить, потому что, проживя столько лет во Франции, я французский язык не выучила. По-французски я не говорю. На мой собственный язык - никак не повлияло. Но может быть, я здесь не показатель, может, я - крокодил какой? Мне идет восьмой десяток, и я понимаю, что какие-то вещи так и остались неизменными, - во мне живы правила и знания, которые были заложены в пять или в шесть, в семь лет. И я им следую до сих пор.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Гражданский форум : круглый стол /21.11/
Национальная Российская культура как условие обеспечения динамики развития общества.
Оксана Дубовенко, "Национальный вопрос" русской культуры /14.11/
После бума, который мы пережили в начале перестройки, многие авторы теперь тяготятся публицистикой, чураются ее.
Людмила Швецова, Культура на тропе мира /09.11/
Сами того не подозревая, сегодня мы стали носителями и проводниками идей Шпенглера, считавшего, что культурные миры имеют замкнутую и завершенную форму.
Анатолий Королев, Под стеклом /06.11/
Как ни бодрятся условные Саша, Макс или Дэн, Марго или Маша, видно, что им давно обрыдло позировать, и холодок смертельной скуки придает супершоу атмосферу вымороченности и фальши. Перед нами - подобие уличной гриль-кухни, где вертятся на шампурах мертвые куры.
Александр Щуплов, В литературу идут шеренгой /01.11/
Прошедший Форум молодых писателей России призван был реанимировать забываемую форму работы с молодой литературной порослью.


предыдущая в начало следующая
Оксана Дубовенко
Оксана
ДУБОВЕНКО

Поиск
 
 искать:

архив колонки: