Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20020130_tsve.html

"Буржуй разговаривает!", или Адекватная идентичность гуманитария
Алексей Цветков

Дата публикации:  30 Января 2002

1. Левые и интеллигенция

Начну со сцены, на которую я наткнулся, перечитывая подборку "Новых сатириконов" за 1917-й год. Аркадий Аверченко описывает там, как выступал на митинге с речью в поддержку Учредительного Собрания, и вдруг некий человек из толпы, не дослушав, крикнул: "Буржуй разговаривает!" Человек этот носил беспогонную, с чужого явно плеча, шинель, выражался некультурно и односложно, и вообще стал для Аверченко, смущенного его репликой, фельетонным символом деклассированных масс, сырья предстоящей осенью новой революции. Далее писатель подробно разъяснял, что всю жизнь честно работал журналистом и все свое скопил копеечка к копеечке трудом, а значит, в толк не может взять, отчего это его обозвали обидным словом. И вроде бы все правильно выходит, Аверченко - честный и воспитанный работник, а товарищ в сомнительной шинели еще неизвестно кто, не исключено - дезертир или вор, однако если проследить дальнейшую судьбу писателя, начинаешь вдруг верить безымянному герою фельетона, а не Аркадию Тимофеевичу. Не экономически, конечно, но психологически определение дано безошибочно верное. Дело в том, что гуманитарий при капитализме слишком часто находится в идеологическом плену у того класса, к которому не имеет чести объективно относиться, а именно - у буржуазии, или у "паразитов", как говорили в те времена, когда Аверченко, по собственному выражению, метал ножи в спину революции, а потом, когда революции от этого ничего не сделалось, уехал в Европу, то есть именно к буржуям, и скрипел там зубами в адрес большевиков и Ленина до конца своих дней.

Без этой сцены, очень модной лет десять назад, или без ее аналогов нельзя понять, как именно происходит идентификация современного гуманитария, творческого интеллигента - режиссера, сценариста, филолога, художника, арт-критика, музыканта и тех, кто только пытается ими стать. В наиболее подвижном и заметном своем варианте они называются "богемой", в столице есть несколько клубов "О.Г.И.", где их можно наблюдать во множестве каждый вечер, живо обсуждающих свою жизнь за столиками с кофе или пивом. Социальная пассивность, политическая импотенция, общественная нейтральность этих людей поражает своей загадочностью.

Их, творческих гуманитариев, сегодня слишком много, чтобы всерьез допустить, что среди них нет людей, потенциально полезных для участия в антикапиталистическом протесте. Чисто социологически не может быть такого числа дружных трусов, карьеристов и искренних буржуазных либералов сразу в одном слое. Тем более что левые нуждаются в них, сегодня каждый митинг должен быть срежиссирован как драматическое шоу, каждая акция должна стоить театрального перформанса, каждое воззвание должно звучать как хит, без этого для медиа, а значит - и для остального общества, глядящего на реальность в телевизионное окошко, сопротивление останется скучным, отпугивающим, чуждым, может, иногда и полезным, но в итоге "непривлекательным" занятием.

Где же они в таком случае? Где рок-музыканты, поддерживающие политзаключенных? Спектакли солидарности с голодающими? Альтернативное кино, передающее пафос забастовок? Клипы, смонтированные из столкновений с милицией и перекрывания рабочими трасс? Пресс-конференции писателей и выставки художников против участия нашей страны в империалистической агрессии? По всему остальному миру таких примеров более чем достаточно. Вспомнить хотя бы кампанию модной британской группы CLF вместе с докерами против строительства в Лондоне астрономически дорогого монумента наступавшему Миллениуму или активное участие мега-звезды Боно из U2 в движении за списание долгов странам Третьего мира. У нас же на память приходит только Кобзон с Киркоровым, приезжавшие к Белому Дому "развлекать" пикетирующих шахтеров, но вспоминается тут же, что после каждого выступления звезды лаской и сказкой уговаривали мужиков собираться подобру-поздорову и мотать из Москвы на родину, разберутся, мол, и без вас, не нашего, мол, с вами ума это дело.

2. Новая идентичность

По-моему, гуманитариев тормозит их нынешняя неадекватная идентичность, то есть ложное, химерическое самовосприятие. Образно выражаясь, они боятся, что на митинге, куда они, допустим, придут, все тот же беспогонный и некультурный человек скажет про них: "буржуй разговаривает". Парадокс же в том, что пока они боятся этой фразы и этого человека (автоматические ассоциации с булгаковскими Шариковым и Швондером), то есть пока этот митинг остается для них чужим и даже враждебным, "чьим-то", они действительно остаются психологическими буржуями, остаются в идеологическом плену. Их идентичность по-прежнему подчинена интересам буржуазии, на которую они, чаще - бессознательно, работают, но к которой никогда не будут принадлежать. Как говорил председатель Мао, это "первичное противоречие всей их ситуации". Слово "буржуазность" ввел в популярный европейский обиход Флобер, и употреблял его именно в этом смысле - как "плоский склад ума и пошлый образ чувств", это "культурное" значение закрепилось в языке параллельно с марксистским "научным" определением, чисто функциональным и экономическим.

Альтернативная, более адекватная и, как следствие, радикальная идентичность современного гуманитария начнется там, где он преодолеет свой страх. Но как это может произойти? Только если он сменит адрес своей солидарности. С кем он солидаризуется сегодня, безуспешно пытается совпасть? С неким "цивилизованным бизнесменом" или работающим в интересах этого бизнесмена чиновником. Большинство режиссеров глотают слюну, мечтая о судьбе Михалкова, которому Березовский дал все, что нужно, для съемок фантастически пошлого и мазохистского "Цирюльника".

Актуальная задача радикалов состоит в том, чтобы доходчиво предложить гуманитарной интеллигенции иной объект солидарности, более подходящий. Во-первых, объясняя, что общих интересов на самом деле у художника и банкира нет и быть не может, это "общность" всадника, который правит, куда ему нужно, и лошади, которая под ним скачет, куда прикажут. Художником всегда при капитализме пользуются, ему бросают кость, потому что буржуа - это собственник, эксплуататор, нуждающейся в интеллигенции только как в обслуживающем персонале, оформляющем и украшающем мрачноватую реальность, навевающем "золотые сны", "расцвечивающем рабство" и т.д. Гуманитарий же снимает, пишет, сочиняет, анализирует, то есть он - наемный работник, вынужденный продавать системе свои возможности и результаты труда. Цель буржуа (в точном, марксистском смысле) сделать художника таким же буржуа (в смысле образном, флоберовском), то есть не делясь с ним своей буржуазной собственностью на нефть или автозаводы, но требуя от него "правильного", буржуазного взгляда на реальность. Цель художника с точки зрения левых - освободиться от этой химеры и поставить все с головы на ноги. Буквально в нынешнем году этим вплотную наконец занялся леворадикальный Интернет в лице Анарх.ру, вербующего контркультуру, Лефт.ру, пробующего притянуть к себе не только европейский сюрреализм, но и нынешних российских акционистов вроде группы "За анониминое и бесплатное искусство", и Коммунист.ру, дружащих с панками - от звезд вроде Летова до рок-н-рольной молодежи вроде Дмитрия Черного. Именно эти сетевые ресурсы можно назвать рупором всех новых "розовых" и "красных", экстренно создаваемых сейчас, политических организаций, от шумно уличного АКМ (Авангард Красной Молодежи) до лейбористской Партии Труда Шеина-Храмова или интеллигентски-антиглобалистской "Другой Глобализации" Бузгалина-Кагарлицкого.

Итак, в разговоре с гуманитарием или о нем левые начинают с разотождествления по схеме: "ты - не он, он - покупает тебя, ты - его товар, ваши цели - противоположны, неужели это тебя устраивает?". Новый адрес солидарности - наемный работник. Если гуманитарий ощущает себя не как богемный друг бизнесмена и не как довольный жизнью дизайнер банкира, а как наемный работник, которого наниматель использует в своих целях - искажая, упрощая, извращая, сводя на нет суть его творчества, - при таком самовосприятии, даже продаваясь, он будет чувствовать нарастающий внутренний протест. С этого раздражения, с этой неудовлетворенности своей социальной ролью, начинается поиск других друзей и товарищей. Как только новый адрес солидарности найден, гуманитарий говорит себе: "Я эксплуатируемый, и не имею шансов самовыразиться в этой системе, а значит, я имею шанс самовыразиться в антисистеме, в сопротивлении, символически и реально совпав с радикально настроенными группами и слоями". Перестав быть флоберовским "буржуа" и по-аверченковски "разговаривать, как буржуй", гуманитарий осознает себя пролетарием умственного труда.

По моим ежедневным наблюдениям, большинство гуманитариев - не только образованные, но и неравнодушные люди - без хамского восторга относятся к обществу потребления и вестернизации, ценят высокие образцы искусства, в том числе и откровенно антибуржуазного. Настоящий шаг мешает сделать главное - навязанная буржуазией в форме таких вот аверченковских анекдотов неадекватная идентичность, любимый образ богемы, далекой от политики и живущей в метафизической вселенной своего воображения, спонсируемой капитализмом. При словах "класс", "революция", "социальная ответственность", "общественная миссия", "идеологическая роль" эти неплохие люди морщатся и противопоставляют всей это "скукоте" свои фиктивные альтернативы - оккультизм, дзен, суфизм, растаманство, психоделический мир легких наркотиков, эстетизацию монархии, дикий туризм в экзотических регионах и черт знает что еще. Слова же о том, что растаманский культ на Ямайке - это антиимпериалистическое движение против "американского Вавилона", магистр неотамплиеров Теодор Ройсс был активным анархо-синдикалистом, психоделическую революцию в 60-х ее пророки понимали как первую стадию социальной, а монархия держалась не на "сакральных полномочиях династии", а на столыпинских галстуках и ленских расстрелах, просто пропускаются мимо ушей как курьез, разрушающий душеспасительный миф и потому не стоящий внимания. Когда сюрреалист Дима Пименов пару лет назад пытался создать в Москве "Союз Революционных Писателей" и зазывал туда желающих, кроме смеха он все время слышал один и тот же вопрос: "А когда она, твоя революция, будет-то, Пименов?" Дима называл наугад первые, приходившие в голову даты. Теперь об этом проекте вспоминают так: "Обещал нам Пименов революцию, но сроки-то все уже вышли!" Проблема этих людей не в том, что они были против революции или не хотели присоединяться к "хулигану" Пименову лично, а в том, что они хотели революции "дождаться" и "поглядеть", вместо того чтобы участвовать и ее готовить, то есть творчески влиять на ее характер.

С позиций левых, чтобы ожить и стать по-настоящему востребованным, гуманитарию необходима сегодня новая идентичность, а именно - роль носителя революционной альтернативы этому миру. Сделать это не так уж сложно, если идти вышеизложенным путем. Задача левых - помочь в этом тем, кто на такое способен. Без этого все останется, как сейчас, в своих смутных надеждах на лучшее интеллигенция бросается то к Явлинскому - он "все-таки гуманный, против войны", то к Лужкову - он "все-таки не такой приватизатор", то к СПС - "все-таки современные", то голосует "против всех", проявляя свое отчаяние. Теперь вот многие подадутся к Березовскому, он "все-таки против путинской диктатуры". На лефт.ру можно найти такие строки: "Господа мастера культуры, станьте, наконец, товарищами т.е. поймите что "вашей" партии в этой игре нет и быть не может, поэтому вам и нужна другая система, а не другая партия. "Ваше" движение вы сможете создать только сами, соединив усилия с теми, кого выдавливает на обочину система контроля и игнорируют СМИ, с теми, кто всерьез планирует пустить капитализм под откос и начать новую жизнь, в которой вы действительно понадобитесь, но не частично, а целиком, не надо ничего ждать, уже сегодня вы можете творчески участвовать в борьбе".

3. Хорошо забытая старая аргументация.

Лучше всего в этой самой борьбе им помогают два аргумента. Во-первых, ссылка на иностранный опыт. Весь двадцатый век среди ярких творческих людей на Западе сторонников капиталистической системы не сыщешь днем с огнем, нейтралов не так уж много, а вот противников - сколько угодно. Почти все авангардисты сотрудничали с левыми, остальные - с фашистами. Сорбонна была и остается рассадником "марксистской ереси". Нынешние голливудские звезды Сюзен Сарандон и Тим Роббинс и с ними модные музыканты Мано Чао и Танино Каратоне поддерживают антиглобалистов, не говоря о таких писателях, как недавно прославившиеся Чак Паланик и Стюарт Хоум, которые и есть эти самые "антиглобалисты". Известнейший французский социолог Бурдье ходит в обнимку с фермером Бове, срывшим с лица земли "Макдональдс", а популярнейший из ныне здравствующих латиноамериканский прозаик Эдуардо Галеано как может рекламирует мексиканских повстанцев-сапатистов. Влиятельнейший философ и психоаналитик нынешней Европы - Славой Жижек - проводит теоретические конференции, реабилитирующие Ленина. Ванесса Редгрейв не только актриса мирового уровня, но - который год спонсирует троцкистов, дружит с Организацией Освобождения Палестины и играет Брехта в дешевом театре, открытом левыми для рабочих. У Микки Рурка, совсем уж простого парня, и у того на плече наколка в поддержку ИРА, а безвозмездно вкладывал гонорары в эту самую ИРА, как недавно выяснилось, Джонн Леннон.

Второй аргумент - реанимация традиции русской интеллигенции, которая была антибуржуазной с момента своего появления полтора века назад, то есть родилась одновременно с русской буржуазией как ее яростный оппонент на всех уровнях. Кружки разночинцев, в которые входили почти все более-менее известные писатели, критики, филологи, этнографы той поры, начиная с молодого Достоевского и заканчивая Короленко. Лондонская деятельность Герцена, его дружба с Тургеневым и феномен тогдашней революционной эмиграции. Борис Березовский, кстати, отлично понимает всю потенциальную харизму этого не задействованного пласта и именно поэтому называет свой лондонский информ-проект "Колокол", по-герценовски, рассчитывая на очередную путаницу в мозгах, а точнее, в бессознательном, богемы. Так или иначе подавляющее большинство дореволюционных интеллигентов сочувствовали социализму, способствовали борьбе за него и отлично отдавали себе в этом отчет. Система пыталась противопоставить этому так называемый "антинигилистический роман", о котором сегодня никто и нигде не вспоминает, а если и вспоминает, то как о позорном культурном казусе. Так как капитализм в России полностью восстановлен, и не только гуманитарии, но и все остальные оказались в прежнем, дореволюционном, если не в худшем, положении, произошел беспрецедентный исторический откат назад, значит, уместно ждать от гуманитариев той же реакции - впереди опыт переосмысления и второго рождения русских революционных интеллигентов. Все это, возможно, совершенно очевидно для радикала, но "хорошо забыто" для большинства богемы, а то и просто неизвестно ее наиболее молодой разновидности.

4. Лакмус важнейшего из искусств

Легче всего идентичность отслеживается в кино. В 80-х паролем идентичности для гуманитариев были захаровские фильмы с Янковским по Шварцу и Андрей Тарковский. Автопортретом был образ внутреннего эмигранта, не понятого тупым и жестоким обществом и удалившегося в себя. Даже Штирлица - умного и печального разведчика в Третьем рейхе, они ощущали и понимали как самих себя в позднем советизме. Потом, в "перестройку", энтузиазма прибавилось, и опознавательными стали фильмы Соловьева про Ассу, Черную розу и Дом под Звездным Небом. Разъезжавшемуся по швам советизму новое поколение гуманитариев противопоставляло свой раскомплексованный и активный маразм, художественный экстаз и обаятельную невменяемость. Мафии в фильмах Соловьева противостоят бессюжетные сны, а государству - полулегальные рок-концерты. В последнем фильме знаменитой трилогии появляется активный антигерой, мешающий всем жить черный маг в русской рубахе и с балалайкой, кругом усматривающий "сионистскую провокацию". Крайне симптоматично: гуманитарий начала 90-х не может предположить никакой себе альтернативы, кроме безвозвратно преодоленного "совка" или шизофреника-антисемита. В итоге старшее поколение интеллигентов улетает в Нью-Йорк и целует там асфальт, а младшее отправляется на воздушном шаре прямиком на небо. С тех пор идентичность нашего гуманитарного слоя принципиально не менялась. Отечественное кино почти закончилось. Субъект идентичности стал заграничным. Во второй половине 90-х однозначно "своими" у российской богемы признаются картины сербского анархиста Эмира Кустурицы - "Аризона Дрим", "Андерграунд", "Черная кошка - белый кот". Атмосфера этих фильмов - гротескная и самоубийственная предельность поведения почти всех героев, главные же герои обязательно относятся к народу, у которого нет будущего, - алеуты, югославы, дунайские цыгане. В целом перед нами истеричный восторг наблюдения за собственной исторической обреченностью. "Не так уж плохо, - как выражался все тот же Мао, - но совершенно недостаточно". Сейчас небезуспешно претендуют на культовый статус еще два режиссера - европейский левак Ларс фон Триер и американский экстремист Дэвид Финчер, снявший последний фильм по роману левака Поланика, что явно свидетельствует о кризисе прежней идентичности нашей богемы и слепом поиске нового автопортрета, что слегка обнадеживает.

Левые могли бы махнуть на эту породу людей рукой, но, помимо идентичности собственной, именно посредством интеллигенции воспроизводится идентичность народа, пресловутых широких масс. И здесь все не менее интересно. Вернемся к кино: комедии Гайдая 70-х сменились в 80-х "Москвой...", которая "...слезам не верит", а потом "Богатыми...", которые "...тоже плачут", "Сантой-Барбарой" и прочими бесконечными историями семей. В 90-х же самыми удачными были несколько фильмов "Особенностей национальной охоты", в которых народ находил себя сильно пьющим на природе, симпатичным, непредсказуемым и ни к чему более не пригодным персонажем. Это был первый вовремя и старательно исполненный социальный заказ буржуазии. У такого народа можно было "отприватизировать" в свою пользу хоть маму родную, если только вовремя ему налить и находчиво придумать тост. Но к концу 90-х заказ изменился, все, что полагается, уже было поделено, и прежние рекорды побил "Брат-1" и особенно - "...-2", где предыдущая обаятельно-алкогольная версия народа отдана старшему брату, а главный герой, и, следовательно, новая версия народа - отслуживший в Чечне молодой Данила, участвующий в криминальных разборках за своих против чужих, остро ощущающий свою национальную особость и готовый надавать по шеям любым обидчикам, включая нехороших американских миллионеров. Несколько упрощая, можно сказать, что "народ, нужный Ельцину" - снят в "Охоте", а нужный Путину - в "Брате". "Брата" причем снимал Балабанов, режиссер, хорошо известный довольно высоким уровнем творческих претензий, так что не понимать, что именно и для кого он делает, он просто не мог. "Витавший в воздухе" заказ выполнялся сознательно, и исполнителю было очевидно, что тот, кто справится с заказом быстрее и убедительнее других, получит лавры главного режиссера страны, сделавшего главный фильм. В Германии Балабанов показывал сценарий второго "Брата" Шлендорфу, пытаясь его в этот проект втянуть, и когда Шлендорф его вежливо послал, обидчивый Балабанов назвал немецкого коллегу в интервью "буржуем"! Вообще-то, если кто не знает, Шлендорф снял в своей жизни не один фильм с явной симпатией к левым, включая последний - "Легенды Риты", о драме немецкого вооруженного подполья 70-х, так что "буржуй" в его адрес из уст нашего путинского эстета Балабанова звучит по-настоящему дико и еще раз подтверждает химеричность самовосприятия, о которой я тут пишу.

Чтобы иметь не только в элитарном, но и в массовом искусстве иную, альтернативную идентичность нации, непосредственные изготовители образов этой идентичности должны сменить свою собственную, переписать автопортрет, отказавшись от выгодных буржуа иллюзий. Каким образом это может происходить, я пытался ответить в этой статье.