Фархот Абдуллаев, сценарист и режиссер, известен своей дебютной лентой "Волчьи похороны", снятой еще во ВГИКе. В годы гражданской войны в Таджикистане он работал, можно сказать, как фронтовой корреспондент. Его документальная киноэпопея пока остается несмонтированным киноматериалом и ждет своего часа. Он написал сценарий "Ловитер", рассказывающий о судьбах беспризорных детей, и вместе с продюсером Рауфом Атамалибековым в ближайшее время приступает к съемкам своего первого полнометражного игрового фильма.

Русский Журнал: Есть ли сегодня, на ваш взгляд, в искусстве гражданская тема?

Фархот Абдуллаев: Вопрос такой - по понятиям...

РЖ: Но по понятиям в старом смысле этих слов...

Ф.А.: Конечно, есть. Время, в котором мы живем и которое можно назвать и смутным, и переломным, - оно полно трагизма. И если для тебя в искусстве главное - человек, человек в тех реальных обстоятельствах, которые на самом деле случаются, а не в тех, которые никогда не могут быть, то ты обречен на какое-то гражданское отношение к происходящему. Ты вынужден видеть жизнь именно в тех проявлениях, в которых она тебе предстает. А как правило, это человек в очень трудных обстоятельствах - нынешней энтропии, например. И твоя задача хотя бы в искусстве преодолеть эту энтропию. С надеждой, что когда-то и в жизни все сложится именно так, как это ты прежде сумел изобразить. Так я это понимаю.

РЖ: Почему ваш сценарий так странно называется - "Ловитер"?

Ф.А.: Главный герой занимается тем, чем в действительности занимается в цирке ловитер. Вернее, ловитер и есть его профессия, название которой, возможно, происходит от какого-то английского слова. В разных цирковых номерах - воздушных акробатов, например, - ловитер ловит того, кто летит с трапеции, и бросает его на полку. А в номерах цирковых вольтижеров, например, он принимает на себя всю пирамиду, и когда она распадается, его задача - поймать того, который был на самом верху. То, что это ассоциативно совпало с внутренней, духовной или, если угодно, нравственной позицией этого человека, - наверное, случайность. Но я благодарен судьбе за эту случайность. То есть - просто повезло. В жизни этот герой, пройдя все испытания, понял, что самое главное - помочь тем, кто еще слабее, чем ты. И это замечательно совпало с задачами его профессии. Со всем тем, чем он занимается в цирке Для него это уже не просто профессия - это еще и нравственный выбор, его позиция. Может быть, эта история чем-то пересекается с Сэлинджером, с "Над пропастью во ржи". Так получилось. И замечательно, что так получилось. Мне это даже очень нравится. Возможно, потому что проблемы, которые были важны когда-то для Сэлинджера, теперь волнуют нас.

РЖ: Так часто бывает, что социально-значимые темы волнуют тех художников, тех - в данном случае - режиссеров, для которых эта история - своего рода автобиография, рассказ о собственном жизненном опыте. Так было, например, когда Николай Губенко снял картину "Подранки"... Для вас рассказ о беспризорниках, которые стали главными героями вашего сценария, а в будущем и вашего фильма "Ловитер", тоже часть собственной жизни - или погружение в эту тему для вас - знакомство с совершенно неведомым миром?

Ф.А.: Да, я сам - интернатский. Вырос в интернате, где был свой социум, мы, маленькие, должны были как-то противостоять миру взрослых. Наверное, это отложило свой отпечаток на всей моей жизни, я до сих пор воспринимаю себя маленьким, а весь окружающий мир - взрослым. А кроме того, я видел этих ребят еще в Душанбе, где начиналась история этого фильма, этого сценария. Они жили вокруг, мне часто приходилось с ними встречаться, они приходили ко мне домой. После войны осталось много бездомных, сирот... Но в Таджикистане - с теми традициями, которые сложились, - появляются какие-то дальние-дальние родственники или просто соседи по селу, которые берут ответственность за одиноких и брошенных детей. Но все равно в городе таких детей немало, и это бросается сразу в глаза. В то же самое время я часто ездил в Россию, у меня здесь семья - жена и сын, ездил и по делам творческим, и на фестивали. И я вдруг увидел, что если у нас речь идет о десятках, сотнях брошенных детей, то здесь таких - тысячи и тысячи. Количество бездомных детей просто поразило! Для меня это - показатель здоровья общества. Это, впрочем, расхожее мнение: по тому, как оно заботится о слабых своих членах - стариках и детях, - можно судить о духовном здоровье общества. Мысли на эту тему не оставляли меня, тема эта расширялась и расширялась, пока не превратилась в такую вот притчевую драму. Не говоря уж о том, что первый мой фильм тоже был о ребенке. Это была дипломная работа, которая называлась "Волчьи похороны". О ребенке, который живет в атмосфере, где зло преисполняется... Сложилось так, что эта вгиковская картина, которая снималась в Душанбе, - и в Таджикистане ее сочли тогда слишком мрачной и чуть ли не предрекающей, - те катаклизмы, которые потом в Таджикистане и произошли... А "Ловитер", который станет, если все сложится благополучно, моим дебютом в большом кино, продолжает эту тему. Только это рассказ о детях не перед катаклизмами, а после них.

РЖ: Когда в Москву некоторое время тому назад приезжал на гастроли спектакль Арианы Мнушкиной, многие предрекали ему полный провал. Мол, социально ангажированное искусство никому ныне не интересно... Почти четырехчасовой спектакль Мнушкиной описывает ужасы далекого от Франции, да и от нас, Тибета, оккупированного Китаем. Залы, тем не менее, были полны. Сталкивались ли вы с подобными проблемами? Внутри себя, когда писали сценарий? Сейчас, когда надо собрать деньги на его реализацию?

Ф.А.: Когда я вынашивал сценарий, у меня была одна задача: образы, которые меня посещают, поскорее записать. Пойдет это дальше или не пойдет - об этом я не думал. Так получилось, что у нас произошла замечательная встреча с Рауфом Атамалибековым. На Екатеринбургском фестивале документального кино я показывал фильм о возвращении с войны людей, пытающихся как-то приноровиться к мирной жизни. Как-то внутренне приспособиться к мирному существованию. Победить ту энтропию, то неверие в лучшее будущее, что поселились в них после всех испытаний. Картина, конечно, была на ужасно низком техническом уровне. Изображение, звук - все очень даже желало лучшего...

РЖ: Вынужденная "Догма"?

Ф.А.: (Смеется.) Да. Условия в Таджикистане были соответствующие... И вот на пресс-конференции после показа Рауф встал и сказал, что он готов за свой счет довести картину до ума. Так мы познакомились.

РЖ: А вы, Рауф, таджик?

Рауф Атамалибеков: Нет, я азербайджанец. Если можно, я добавлю. Мы в Свердловске были с картиной, которую я снимал с Георгием Параджановым, - "Я - чайка", рассказывающей о знаменитой актрисе советского кино Валентине Караваевой, ее сложной судьбе. Я посмотрел материал, который был у Фархота. Фильм мне очень понравился. Было видно, что человек смотрит на все это не отстраненно, он внутри этой проблемы, она его самого волнует, и я предложил ему услуги своей киностудии для того, чтобы... помочь. Потом мы встретились в Москве. И Фархот дал мне прочесть "Ловитера". Ваш первый вопрос был о гражданской позиции художника... Есть такое известное изречение, что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. А для художника эта истина верна, наверное, особенно. Я абсолютно уверен, что если зритель увидит искреннюю работу, если он увидит, что в фильме режиссер показывает беды и лишения не ради того, чтобы просто показать беды и лишения, что он переживает вместе с героями, - наверное, такая искренность может заразить. Мы снимаем много фильмов, и моя позиция такова: если зритель, оторвавшись от экрана телевизора или выходя из кинотеатра, станет чуточку лучше, захочет сделать что-то хорошее, значит, фильм достиг своей цели. Если же зрителю хочется взять палку и кого-то ударить по голове, значит, фильм, конечно, тоже чего-то достиг, но я против такого разрушающего кино...

РЖ: Простите, я вас перебью. Вы же прекрасно понимаете, что даже если сто зрителей станет лучше, это - не аргумент для тех, кто платит за производство. Кто может заплатить за кино, которое очевидно не сделает кассы?

Р.А.: Сейчас скажу и об этом. Я считаю, что вопрос все-таки в том, как это сделано. Если материал обработан и подан правильно, я абсолютно уверен, что социально значимое кино может быть зрительским. Необязательно это должен быть "Властелин колец" или "Гарри Поттер". Да и вы сами подтвердили это только что рассказом о спектакле, который собирал в Москве полные залы... Кто даст деньги? Наш проект с Фархотом сейчас поддерживает Фонд культуры. Мы рассчитываем на помощь правительства, которое сейчас собирается уделить особое внимание подростковому и детскому кино. Мы подали заявку в управление по кинематографии при минкульте и, насколько я знаю, там имеется положительный отзыв на сценарий и, по-видимому, государство поддержит проект. Вопрос, мне кажется, в другом. Вы можете привести пример не социально значимого кино, даже так я сформулирую свой вопрос, - коммерческого кино, снятого в России за последние семь-восемь лет, которое привлекло бы столько зрителей, чтобы можно было говорить о коммерческом успехе? Ни одного. "Брат-2", говорят, называют еще какие-то фильмы... Я знаю ситуацию и знаю, что даже "Брат-2" не отбил себя, как теперь говорят. И это - лучший пример. Поскольку Сергей Сельянов - прекрасный продюсер, а "Брат-2" - это сиквел, то есть "Брат" помогал рекламе и продвижению "Брата-2"...О коммерческом кинематографе в России говорить сейчас преждевременно. А он возможен при определенных условиях: когда в стране будет не 150-200 по всей стране, как сейчас, а большое число хороших кинотеатров, когда будут проведены определенные государственные протекционистские меры, касающиеся демонстрации кино на телевидении, и так далее, и так далее. Только когда будет выполнен комплекс таких государственных мер, кино сможет стать коммерческим, только тогда мы сможем с вами говорить, что существует коммерческое кино - боевики, комедии, а есть социально значимое кино, нуждающееся в поддержке государства или определенных фондов... Сейчас любое кино не является коммерческим. И в этой ситуации, я уверен, государство должно поддерживать фильмы, которые несут какой-то, простите, социальный заряд. Помните, раньше было такое понятие - "социальный заказ"?

РЖ: Ну вот, сейчас как раз об этом напомнил наш министр культуры Михаил Швыдкой, сказавший, что в новых условиях нечто похожее нам пригодится.

Р.А.: Я полностью с этим согласен. В сценарии Фархота описана реальная ситуация, в жизни бывает и хуже, не все можно и нужно показывать в кино. Я считаю, что социальный заказ в кино нужен. Нравится это кому-либо или нет, единственная в мире по-настоящему мощная индустрия - в Соединенных Штатах. И самое идеологизированное кино в мире - американское. С этим никто не спорит. Могут быть плохие ребята, но всегда есть рядом хорошие ребята. Надо отдать должное большевикам, которые кино придавали большое значение, поскольку идеологическая составляющая кинематографа очень важна. Кино - не просто набор красивых картинок, некий месседж непременно должен присутствовать. Иначе это - пустышка, красивая обертка без чего-либо внутри. В нашем проекте такой месседж, безусловно, имеется.

РЖ: В такого рода историях - на социальную тему - почему-то всегда особенно важен момент правды или неправды. Зрителям мелодрамы нет дела до того, как далеко отстоит сюжет от правды жизни, правды от таких сюжетов никто не ждет, в кино же о беспризорных, например, непременно будут доискиваться, может ли подобное случиться на самом деле или это - фантазия постановщика и сценариста. Вы, наверное, читали роман Андрея Волоса "Хуррамабад"? В нем, если можно так сказать, история войны в Таджикистане дана глазами русского. Как видится эта ситуация с вашей стороны?

Ф.А.: Роман я, конечно, читал, более того, с Андреем мы знакомы и с некоторых пор даже сотрудничаем. Замечательный писатель, замечательный человек...

РЖ: Какой видится эта трагедия глазами таджика?

Ф.А.: Аналогично. В драме, которая произошла в Таджикистане, очень трудно отделить драму русских от драмы таджиков. Кто хоть в какой-то степени знаком с этой проблемой, понимает, что под угрозой оказалось все, что несет культуру, мысль, дух. Разрушительная, варварская стихия сносила все, что попадалось ей на пути. Слава Богу, что это удалось остановить. Но какие-то процессы необратимы. Очень многие русские уехали. Кое-кто возвращается сейчас назад, мирная жизнь налаживается... Мы смогли это пережить, смогли эту стихию победить. Опыт, который мы приобрели, он не позволяет - он заставляет смотреть на все иначе. Если дать этому злу захватить тебя целиком, можно считать, что оно тебя победило. Что касается "Хуррамабада", то я могу сказать, что мы с Андреем параллельно занимались одним и тем же. Я только что закончил ВГИК, вернулся из Германии после показа там своей картины "Волчьи похороны", была как раз перестройка, был первый выезд ВГИКа, и с этой картиной мы поехали за рубеж, проехали около тридцати городов, и в конце концов фильм остался в Кассельской киношколе, они попросили его оставить им. А я вернулся в Таджикистан, потому что там начались известные события, и мне показалось важным зафиксировать на пленку все, что происходит. Я свою задачу видел в том, чтобы своим фильмом примирить противоборствующие стороны. Так получилось, что это затянулось не на месяц и не на два, как мы предполагали, а на 10 лет. Надо было снимать. У меня были такие возможности и средства. И я снимал, чтобы потом когда-нибудь из этого материала сделать фильм, который опять-таки повлияет на ситуацию. А Андрей по-своему, как литератор, все это фиксировал, переносил образы на бумагу и писал роман. Недавно мы с ним говорили на эту тему. "Хуррамабад" еще не завершен, он будет его дорабатывать, роман будет обрастать новыми историями, рано или поздно выстроится какая-то основная канва. Получилась такая саморазвивающаяся система. То же самое и у нас с "Ловитером". Первый вариант, который я отдал Рауфу, состоял из, наверное, 38 страниц, на 7-8 частей. Сейчас получается двухчасовая картина. Он сам из себя рождает все новые коллизии, которые становятся необходимыми, поскольку без этого история неполная. Я думаю, что чем позже мы запустимся, тем больше будет фильм по объему. Но думаю, что не в ущерб зрелищности. История получилась задевающая.

РЖ: Пишущий человек не связан с технологией...

Ф.А.: Счастливчики!

РЖ: Материал, о котором вы рассказали, где-то просто хранится?

Ф.А.: Конечно. То, что мы смогли сделать до сих пор, - это четыре части. Не о войне уже, не о том, как она назревала, началась, как происходила и как потом из нее выходили, а только финальные части, локальные эпизоды. Пока это самое большое наше достижение на этом пути. Есть сопротивление серьезных структур, от которых многое зависит и которые не позволяют пока сделать еще что-то. Не хотят вспоминать, бередить старые раны - мотивируют этим... Но я убежден, что это - ошибочная точка зрения. Пока эта трагедия не осмыслена, она продолжается. И это чувствуется по тому, что происходит на моей родине сейчас. В душах людей война еще продолжается.

РЖ: Вы ведь уже гражданин России, но "моя родина" говорите о Таджикистане...

Ф.А.: Я не менял гражданства. Нас многих жизнь поставила перед выбором - либо то, либо другое. Но я как был советским человеком, так и остался, во мне - слияние разных культур. На такой выбор я не пошел вполне сознательно, хотя у меня и жена, и сын - москвичи, граждане России, и юридически все возможности для получения российского гражданства у меня были. Но вот, слава Богу, так получилось, что Таджикистан и Россия признали взаимное гражданство, и когда Дума утвердила это так называемое двойное гражданство, я уже не стоял перед выбором, я принял еще и российское гражданство. Хотя во мне живет та прежняя большая страна. Она вообще-то есть, просто кто-то пытается нас убедить, что этого нет. Мы так сформировались, и трудно заставить нас думать иначе. Во всяком случае, заставить меня думать иначе уже не удастся. Мне одинаково интересно, что происходит в российской глубинке где-нибудь на Алтае, и то, что происходит на Кавказе, все эти люди мне близки и понятны.

РЖ: Вы сказали, что своим фильмом хотели примирить противоборствующие стороны. Позиция соглашателя часто наиболее уязвима...

Ф.А.: Трудностей было много, но всегда и на той, и на другой линии находились люди, понимавшие, что наша работа нужна. Даже когда мы в Афганистан ездили посмотреть на своих беженцев, мы и там получали поддержку от простых солдат, которые тоже понимали, что их просто-напросто вовлекли в гигантскую авантюру, они вынуждены были воевать и находиться по свою линию фронта, но помочь они не отказывались.

Беседовал Григорий Заславский