Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
Тема: Искусство и действительность / Обзоры / < Вы здесь
"Москва", люблю тебя!.. Как кто?
Пепел "Сала" стучит в наше сердце

Дата публикации:  16 Июля 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В столице шум, гремят витии,
Кипит словесная война.
А там, во глубине России,
Там вековая тишина.

Николай А. Некрасов

Клавиатурный вопль, выданный последними из хранителей базовых демократических ценностей, все звучит в наших ушах. Пепел "Сала" стучит в наше сердце. Не спрашивай, за кем приходят "Идущие вместе" - они придут за тобой.

Да и как не предаться отчаянию при виде всеобщей капитуляции перед неизбежно грядущей тиранией - то ли арийско-коричневого, то ли византийско-охотнорядского толка?

"Интеллигенция полностью легла под власть, до такой степени, что всякое диссидентство просто воспринимается как никому не нужное эстетство, а уж прочие слои, которые сегодня называются или "бюджетники" (никак не "служащие" - кому служить?) или просто "население", озабочены неравной борьбой с государством за физическое выживание". (Игорь Камиров - Utro.ru)

"Обнажается доподлинная суть наших умеренных консерваторов. Если "Идущие вместе" рвут книги, значит, их шествие - факельное. Правая идея, уж коли она на ходу, беременна ультраправой. Германские нацисты, помнится, тоже были поборниками нравственной (и всяческой другой) чистоты". (Лев Пирогов - "НГ")

Словом, все, ребяты, кранты. Уголовное дело, которым грозят писателю Сорокину, до крайности возбудило весь либеральный лагерь. И, возможно, стоило бы и впрямь присмотреться к этому прецеденту, чреватому далеко идущими последствиями для всей отечественной культуры, ежели бы не одно не замеченное большинством авторов обстоятельство. Когда еще никаким скандалом вокруг сорокинского "Сала" и не пахло, творчество писателя спровоцировало обращение в прокуратуру жителей поволжского города Рыбинска. Две здешние жительницы, Ангелина Александровна Ермолаева и ее давняя подруга Зоя Александровна Тупатилова, обвинили в пропаганде секса и насилия авторов фильма ╚Москва╩ (режиссер - Александр Зельдович, авторы сценария - Владимир Сорокин и Александр Зельдович) и киноклуб "Современник", организовавший показ фильма на сеансе, куда были допущены дети.

Особенно возмутила заявительниц сцена в ночном клубе, когда перевозчик черного нала Лева совокупляется с одной из героинь, вырезав предварительно дыру в карте как раз в том месте, где обозначена Москва, а затем набросив испорченную в порочных целях карту на объект своих сексуальных домогательств.

"Что режиссер хотел сказать этой сценой? - говорит журналисту газеты "Караван-РОСС" Ангелина Александровна. - Получается, что бандит и предатель Лева насилует не только девушку, но и Москву в целом? Весь фильм - это сборник подобных символических сцен..."

Легко заметить, что Ангелина Александровна формулирует обвинения в адрес Сорокина гораздо безыскусней, но точнее, чем Артем Магунянц - один из "Идущих вместе", выискавший порнографию в романе "Голубое сало". И как-то трудно заподозрить ее, ту самую "бюджетницу" (по классификации Игоря Камирова), которая вроде бы спит и видит, как бы побороться с немилым государством за свое физическое выживание, в точном выполнении госзаказа - написать в прокуратуру донос на писателя, чтобы затем власти могли попридушить всех инакомыслящих и свободолюбивых. Как-то некругло выходит...

Не правильней ли будет предположить, что и рыбинская анти-сорокинщина, не замеченная столичной прессой только по причине удаленности Рыбинска от мегаполиса, и последняя буря вокруг "Голубого сала" - явления одного порядка, причины которых надо искать скорее в эстетике, а никак не в политике. И гораздо интереснее говорить о фильме "Москва", а не о романе, достаточно проходном и уж совсем не знаковом - и для русской словесности, и для самого автора.

Самые расхожие претензии к фильму - неточность представленных на экране обстоятельств времени и места действия, вялость фабулы, внутренняя мертвенность героев - совершенно справедливы, но все же не определяют главного изъяна. Беда фильма в том, что он вышел на экраны в то время, когда эклектизм и стилистика люмпенских капустников (в духе перестроечного Соловьева, с его придурошными банананами и вытащенными из помойных баков "черными розами") вдруг перестали отражать реальность. Это как с ребенком, которого зачали недалеко от барной стойки, а родили в переполненном маршрутном такси, едущем куда-то в район Капотни. Многие авторские претензии - к примеру, предстать эдакими сталкерами, крутыми хожалыми прямиком из зоны "зияющей пустоты", оставшейся на месте, где был СССР, после дефолта 98-го кажутся наивными, словно мечта девушки по вызову когда-нибудь заразить СПИДом парня, который в десятом классе отказался танцевать с ней на дискотеке.

Упоение распадом, по инерции продолженное постмодернистами вслед за героями позднего застоя, перестало быть актуальным.

Находились, однако, авторы, считавшие, что это "фильм о кризисе мироощущений, но и сам по себе, в своей поэтике, кризисный. В этом его значение (возможно, историческое)". (Зара Абдуллаева. Искусство кино, 2000, #11). Следуя такой логике, в истории мирового кино трудно найти хотя бы одну картину, снятую на переломе эпох и отразившую вызванное этим переломом душевное смятение, которая не несла бы в себе следов ломающегося, вывихнутого стиля. По-своему кризисны и "Сладкая жизнь", и "Андалузский пес", а про влияние всемирных катаклизмов на творчество Эйзенштейна целые библиотеки написаны. Ставить эти работы на одну доску с "Москвой" Сорокина-Зельдовича означает выдать "кредит со скоком", провоцируя кредитозаемщика на заведомый невозврат "бабок". Если и есть какой-то кризис в поэтике "Москвы", то исключительно кризис самоидентификации.

Одно из любимых сорокинских определений и главный художественный критерий для него - "органичность". Сценарию "Москвы" этой органичности не хватает. Такое впечатление, что он идет по плохо натянутому канату, теряет равновесие и падает. Ни одна линия не доведена до конца. Практически все события фильма - внешние по отношению к героям, умозрительные, не затрагивающие ни сознание, ни подсознание.

Столь же неорганична и лексика героев. Мат, шокировавший рыбинских зрительниц, звучит ни с того, ни с сего, и тут же сплошь и рядом - гнуснейший, лицемернейший эвфемизм нашего новояза - "трахаться". Взрослые люди вдруг начинают говорить, словно подростки, только-только вступившие в пубертатный период.

И никак эти пацаны и девчонки не могут определиться - в смысле своих предпочтений. Ладно бы, разлитый в атмосфере фильма привкус латентной бисексуальности. Сама Москва, снятая в "неоновой эстетике", которую усиливает музыка Леонида Десятникова (главная премия "за уникальное единство музыки и кинематографического ряда" на фестивале саундтреков в Бонне), выглядит на экране крайне двусмысленно. Вторичные половые признаки города - знаковые объекты (Кремль, сталинские высотки, Воробьевы - бывшие Ленинские - горы) подчеркнуто смазаны, лишены привычной узнаваемости. В той прежней, советской Москве они были фаллическими вертикалями, оплодотворявшими материнское лоно столицы. В Москве сорокинской это - упрятанные причиндалы трансвестита, который, похоже, сам еще не понял, а нравится ли ему такая игра.

"Серебряный век", тоже искавший себя то в том, то в другом, а чаще, в среднем поле, был все же честней. Не прятался за картонной броней ненормативной речи. Не нагромождал (почти!) самооправданий. Все свои страхи перед непредсказуемой, непоследовательно жестокой жизнью предъявлял читателям-зрителям, как товар - лицом. Предавал проклятию мир отцов и рушил его, богохульствуя и рыдая всерьез, не понарошку. Такую эстетику можно было отрицать, бороться с ней со страниц журналов или в литературных собраниях, можно было не подавать руки новоявленным асмодеям и врагам евангельских ценностей. Но вот писать на них заявления в прокуратуру почему-то никому не приходило в голову.

Только не надо вспоминать про "совок", который нас всех растлил. Влиянием прежнего режима можно, конечно, объяснить некоторые удивительные словесные фигуры в заявлении адвоката сидящего в "Лефортово" писателя Эдуарда Лимонова, который видит и в деле своего подзащитного, и в истории с Сорокиным "общую тенденцию к закручиванию гаек". Или в родившемся явно с перепугу (со времен Александра-Освободителя наша власть больше всего боится либерально-журналистских зуботычин) комментарии заместителя руководителя аппарата правительства РФ Алексея Волина, у которого решение прокуратуры о возбуждении уголовного дела против писателя Владимира Сорокина по обвинению его в распространении порнографии вызвало "смешанные чувства удручения и изумления". Даже в том, что очередная благоглупость, учиненная "Идущими вместе", совпала с летним мертвым сезоном в политике, наверное, есть рецидивы комсомольской медвежьей болезни, когда единожды напуганный разносом "за пассивность" секретарь первички начинает донимать своих товарищей еженедельными мероприятиями, навроде читательской конференции по эпохальной книге Леонида Ильича. Но все же смеем утверждать, что в искреннем неприятии "Голубого сала" и "Москвы" людьми достаточно бесхитростными эта самая рудиментно-"совковая" составляющая присутствует крайне слабо.

Город Рыбинск, как известно, четырежды менял название - при Сталине его переименовали в Щербаков, потом снова в Рыбинск, потом в Андропов и все же остановились на Рыбинске, - но всякий раз сохранял мужской род имени собственного. Экспериментально трудно определить, насколько четкость половой ориентации способствует просветлению мозгов; несметные толпы одноклеточных гомофобов свидетельствуют, скорее, об обратном. Однако в этой консервативной устойчивости есть своя художественная ценность. В желании оберегать ее легко увидеть ретроградность и даже зловредное сопротивление духу политкорректности, в то время как торопить момент, когда, наконец, распустятся все цветы зла, напротив, исключительно легко и приятно. Но не следует удивляться, если ретроградные обыватели, одурманенные резким запахом, внезапно ополчатся на экспериментатора-садовника, занимавшегося клонированием некогда жизнеспособных образцов.

"...Наш фильм состыковывает две культуры - классическую и диссидентскую. Диссидентская, маргинальная культура противостояния со всем накопленным багажом и технологиями в 90-е годы ушла в песок. Я считаю это культурной трагедией. Но, возможно, сейчас она попадает в большой стиль. И в этом, может быть, тоже некий феномен нашего фильма". (Александр Зельдович - "Искусство кино", 2000, #11). С большим стилем режиссер, пожалуй, погорячился. Отдельные маргиналы со временем выбивались в классики, однако процесс этот обычно совпадал с общественным неустройством, при котором в итоге становилось тошно и тем, и другим, а выигрывали серые посредственности. Подробно он описан у Стругацких в романе "Трудно быть богом", где и напуганный Веселой Башней сервильный автор Гур Сочинитель, и удалившийся в изгнание Цурэн Правдивый со своим прощальным сонетом "Как лист упавший падает на душу", и прячущийся диссидент Киун живут искусством ради искусства и - каждый по-своему - близят время мятежей и кровопролитий.

Масса инстинктивно сторонится подобной игры в бисер на минном поле. Называйте такое поведение "глупостью", "литературным погромом" или "фашизмом" - как угодно. Только не спрашивайте, почему Ангелине Александровне из Рыбинска не нравится, когда делец Лева символически насилует Москву.

Не в том дело, что зрительница Москву любит, а Сорокин - нет. При всех художественных перекосах, "Москва" - очередной кинематографический гимн столице, как все творчество Бродского было гимном Империи (и когда Империя распалась, Бродскому ничего не оставалось, кроме как умереть). Ненависть к единственно любимому объекту - слишком хорошо описанный феномен, чтобы останавливаться на этом подробно.

Скорее всего, зрительница из города Рыбинска уловила другое. В сорокинско-зельдовическом гимне Москве столица - выморочный город, город мертвых мужчин и неприкаянных женщин. Не случайно, самая удачная сцена фильма - эпизод совершенно чеховского истерического выяснения отношений между матерью и двумя ее дочерьми. Вот в нем действительно органично все, начиная от писающей в совмещенном санузле героини Ингеборге Дапкунайте и кончая матерной перебранкой в гостиной трех женщин - под музыкальный ряд в стиле барокко.

Напротив, мужчины в "Москве" мертвы от рождения. Убийство одного и самоубийство другого означают лишь приведение в соответствие друг другу внутреннего и внешнего порядка вещей. Оставшийся в живых триумфатор Лёва - такой же психологический труп, как и его собратья. Стоит ли удивляться, что у живых, а не придуманных российских женщин, сексуальный контакт с кадавром вызывает протест и воспринимается как изнасилование наивных зрительниц злообманчивыми авторами картины.

За такое во времена домостроя русские женщины (если верить народным песням) своих обидчиков убивали, из мяса их делали жаркое, из жира - свечи, из волос - фитили, из кожи - скатерть, из костей - пол. Короче говоря, устраивали сорокинский "Пир" на весь мир. Сегодня они на энтих самых душегубов просто, рутинно, по-обывательски подают в суд. Резонно: мертвого не задушишь, не убьешь, зато компенсацию - моральную и материальную - получить можно.

Впрочем, Сорокин и Зельдович могут в свою очередь все свалить на мертвецов. Например, на древних шумеров - ведь первый (он же единственный) сценарий фильма о столице-мегаполисе был набросан на глиняных табличках пять тысяч лет назад. Звучал он следующим образом:

Пойдем же, Энкиду, в Урук огражденный,
Где гордятся люди царственным платьем,
Что ни день, то они справляют праздник,
Где кимвалов и арф раздаются звуки,
А блудницы красотою славны;
Сладострастьем полны, сулят отраду -
Они с ложа ночного великих уводят.

Так примерно выглядела заявка фильма "Москва" в записи урукского заклинателя Син-леке-уннини, в редакции ассирийского жреца и библиофила Набу-зукуп-кену, перевод на русский - И.Дьяконова. Название - тоже вполне кинематографическое: "О все видевшем", хотя у нас эта вещь более известна как "Легенда о Гильгамеше".

Кстати, там есть и набросок финальной сцены фильма - с проходом по Красной площади мимо Мавзолея и кремлевских стен к Вечному огню, с тщательной раскадровкой, призванной облегчить работу оператора:

Осмотри стену, чьи венцы как нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар, -
Даже будущий царь не построит такого.
Поднимись и пройдись по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай -
Его кирпичи не обожжены ли,
И заложены стены не семью ль мудрецами.

Впрочем, часть исследователей подозревает, что этот фрагмент - позднейшая пропагандистская вставка.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие статьи по теме 'Искусство и действительность' (архив темы):
Антон Синеедов, Назвать по-русски /16.07/
Если театр, как говорится, начинается с вешалки, то кино - и говорить не надо - с названия фильма. Пересекая границу России, оригинальное название иностранного фильма, однако, может претерпеть мистические изменения. Поэтому фильм может начинаться с загадки.
Григорий Заславский, Кто же поставил "Взрослую дочь молодого человека"? /27.06/
Для автора, режиссера Иосифа Райхельгауза, история "Взрослой дочери молодого человека" - действительно болезненная, не отпускающая, своего рода - незаживающая рана.
Валентина Тоцкая, Новые русские пристрастия /26.06/
Шокировать общественность каратами и гаремами стало не модно года два назад. К власти пришел Путин. И купеческий разгул, столь популярный во времена его предшественника, как-то поутих.
Алексей Зензинов, Не на том боку /24.06/
На Василь Васильича куда ни нажми - зазвенит, задребезжит, запищит на всю округу. Розанов - как охранная сигнализация; любую попытку взломать сознание русского обывателя он обнаружит. Иногда страшно его читать.
Марина Юрченко, Поэт и толпа /20.06/
В одной из пьес Шварца есть персонаж - заслуженный Охотник, который давно не охотится из боязни промахнуться и уронить свое реноме. Анатолий Васильев после долгой паузы решился вновь выстрелить в зверя. И промахнулся. Что дальше?
Владимир Забалуев
Владимир
ЗАБАЛУЕВ

Алексей Зензинов
Алексей
ЗЕНЗИНОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

архив темы: