Она и не скрывала своего удивления от факта существования. Это была не поза, но пустота (и, наверное, смерть) жила в ней и раньше. Ее глаза никогда не цвели, хотя судороги по телу пробегали регулярно. Мне кажется, она хотела раньше почувствовать то, что лежит на грани - там, где собираются бандиты и отщепенцы, эгоисты и художники, фарцовщики и героинщики. Она хотела склониться над пропастью и пропасть, но у нее не получалось. Она так и провисела над пропастью, а потом застыла.

Она привезла из Парижа моей маленькой дочери розовый рюкзачок с синей головой слоненка. Прохладный подарок, не дежурный, не сентиментальный, ничего по сути не выражающий. Я хорошо помню этот рюкзачок...

Еще я помню, как она красила стены подвала на Фрунзенской, набросив на супермодные пятнистые лосины пролетарский халат. Она была одной ногой из народа, и никогда не стеснялась этого.

Я думаю, она с трудом осмысляла свое тело, казалось, она ходит с ним как с модным пластиковым плащом, оно было для нее чем-то внешним. Казалось, что она давно уже начала наряжаться в смерть, причем с той женской серьезностью, которая на самом деле отсутствует у женщин - они лишь ее изображают, она же не изображала. Я помню ее черные длинные ногти.

Она пела песню про станцию Токсово и про "да, смерть", намекая на "Viva la muerte" Милана Астрая из этой мучительной Espagna Negra... Еще она пела песню в самом начале перестройки про Ленина и про дадаистов, отличную песню, которая понравилась моему тестю, старому коммунисту и герою войны, он не заметил в ней иронии, потому что в ней иронии и не было. Это была просто песня. И она сама была просто Наташа Медведева, в ней не было второго смысла.

Когда вышла ее книга стихов в крохотном формате, она с радостью сжимала ее в костистой вытянутой ладони.

Еще она замечательно и гортанно говорила на кухне с Егором Летовым, и острый Летов становился мягче, роняя свет своих омских бровей на лимоновский стол.

Во многом ее сделал, конечно, Лимонов. Он обобщил и отчеканил ее собственную пустоту, облек ее в те формы, которые освоил сам. Но и получив форму от Лимонова, она продолжало нестись - ее продолжало нести. Она имела какой-то внутренний вес, вес сам по себе, вес рвущейся пустоты.

Когда она подошла к Пугачевой, все замерли. Когда отошла - все вздохнули с облегчением.

Трагична? - Да, безусловно, так трагичен дождь, лес, ручей, фонарь.

Я думаю, что она часто вспоминала школу, танцы и брата.

Как она сейчас? - По всей логике, в рай ей будет пробраться непросто, хотя, может быть, милосердные сумерки выстроят для нее особый посмертный мир - из серого света, пронзительных, слегка вульгарных духов, острых перьев и разрозненных звуков - не рай, не ад, но специальный временный приблизительный мир Натальи Медведевой, которая родом из Питера, как и Путин.

Если можно не заблудиться, но при этом сбиться с пути, если можно упорно карабкаться и в то же время неподвижно висеть, если можно петь и одновременно молчать, то Наталья Медведева это проделала.

Ее жизнь ничего не доказала, и никого ничему не научила.

Она явно была, но что это значит, едва ли кто-то может сказать...