Проект Александра Вартанова/Руслана Маликова "Большая жрачка", премьера которого прошла в Театре.doc, - "verbatim из жизни телевизионных деятелей искусств". То есть документальная пьеса о подготовке и показе очередного ток-шоу. Этим спектаклем маленький театрик в подвале жилого дома в центре Москвы отмечает свой первый день рождения.

---

"Ток-шоу" в переводе с русского

В словосочетании "ток-шоу" иностранное, по сути, лишь второе слово - эквивалентом английскому "show" является вполне живое "зрелище" или архаичное, но очень точное "позорище" или "позор".

Что касается английского глагола "to talk" (разговаривать, беседовать, говорить, общаться), нет необходимости в каких бы то ни было переводах, поскольку существует идентичный по написанию, звучанию и смыслу индоевропейского происхождения глагол "толковать" (рассуждать, переговариваться, беседовать, разбирать дело, советоваться, условливаться).

Более того, для двукоренного английского понятия "ток-шоу" в русском языке существуют однокоренные аналоги, вполне адекватно описывающие его суть: "толковище", "токовище", а лучше всего - "толчок".

"Я сам обманываться рад"

В "Большой жрачке" на основе документально зафиксированного на пленку материала описывается подготовка и проведение одного из таких шоу - не политического, а семейного, и если говорить точнее - скандал-шоу. Принято считать, что за этим жанром - двенадцатилетняя история, начавшаяся с премьеры в американском телеэфире "Шоу Джерри Спрингера".

Самим названием пьесы авторы отсылают зрителей к типологическому ряду: "Большая стирка" Андрея Малахова, "Большой куш" маргинального телехулигана Отара Кушанашвили, ну и далее - "Окна" Дмитрия Нагиева и прочие "Семейные страсти" и "Девичьи слезы".

Отношение граждан России к такого рода программам строится по принципу: "не любо - не слушай, а врать не мешай". Михаил Задорнов (не бывший министр финансов и депутат, а патриотический сатирик и сатирический патриот) в "Голубом огоньке" на втором канале уже успел отшутиться по поводу того, что в 2003 году телезрители будут нещадно критиковать ток-шоу в свободное от их просмотра время. Граждане знают, что все эти телепередачи - игровые, гости - подставные, публика в студии - дрессированная, ведущие - лохотронщики, а сами они, телезрители, стало быть - лохи.

Тем не менее, аудитория, наслышанная, вероятно, о том, что по-настоящему облапошенный человек таковым себя не осознает, активно обсуждает за перекурами и чашкой чая в разгар рабочего дня новую утечку информации о том, как телевизионщики народ дурят, и продолжает смотреть телепередачи, разыгрывая традиционную русскую роль коллективного Иванушки, который вовсе не дурак, а скорее - хитроумный пофигист.

Прописная истина о неразрывном единстве жертвы и палача, режиссера и зрителя, разводящего и лоха при внешней своей очевидности оказывается трудно применимой к телевизионной практике - не в силу ошибочности, а потому лишь, что антиномии в этом единстве противоположностей соединены в некую амальгаму, и провести между ними грань оказывается столь же сложно, как зафиксировать момент, когда зеноновский Ахиллес перегонит-таки зеноновскую черепаху.

"Ноу-хау" документального театра, или Технология против технологии

Телевидение, как известно, - самое страшное и самое эффективное оружие массового поражения в истории человечества. В отличие от ядерных, химических, бактериологических и прочих виртуальных по сути "средств сдерживания", ТВ каждодневно применяется против миллиардов обитателей Земли. Как писал много лет занимавшийся проблемами масс-медиа французский политолог Поль Вирильо: "Речь идет исключительно о соприкосновении, об ударе - иными словами, о телесражении у нас дома. Подобно тому, как метеопрогноз не является обычной информацией, телеуправление, телевозбуждение сознания представляет собой не пропагандистскую практику (по рецептам Геббельса, например), а прежде всего, возведение в степень публичного визуального пространства, создание коллективной реальности "высокой четкости".

До сих пор попытки российского театра или кинематографа раскрыть загадку этой технологии манипулирования общественным сознанием были маловпечатляющи. В отличие от американцев, снявших "Прирожденных убийц", "Плутовство", "Шоу Трумэна", наши игры с телевидением не идут дальше "Подари мне лунный свет" Астрахана в кино или "Профессионалов победы" Гельмана-старшего в драматургии.

Жесткая технологичность театра "вербатим" оказалась единственно адекватным инструментом для отражения не менее жесткой технологичности телевидения - не в смысле беллетризированной публицистики или производственного натурализма (a la "Аэропорт" Хейли), а с точки зрения создания новой художественной реальности.

К архетипическим историям о Стране ТВ, созданным американцами, Вартанов и Маликов добавляют свою, о том, что съемки ток-шоу - это наивысший момент обретения человеком тождества с самим собой.

Телепроцесс как перманентный конец света

Но человек, как утверждали многие мыслители, существо коллективное, и стало быть, речь идет о возвращении его к своему коллективному, а точнее - стадному началу.

После читки в Горках в сентябре прошлого года авторы спектакля, уступая напору критики, обещали купировать объем матерных слов. Но вместо этого в программке, которую раздавали зрителям в Театре.doс, появилось предуведомление: "В материале содержатся ненормативная лексика, сцены секса и насилия. Просмотр лицам, не достигшим 18-летнего возраста - запрещен!"

Не являясь сторонниками беспрепятственного укоренения мата в сценической речи, должны признать: правы оказались авторы "Большой жрачки". Как и другие спектакли Театра.doc в формате "вербатим" ("Преступления страсти", "Песни народов Москвы"), правомочность употребления "нецензурщины" (как сказали бы раньше) обусловлена фактом негласного общественного договора между авторами и зрителем. Суть его в том, что авторы (драматурги, режиссеры, актеры) в предельно аутентичном виде транслируют нам фрагменты реальности, аранжированные в соответствии с законами драматургии.

Эффект - ошеломляющий. Притом что спектакль демонстрирует нам технологию производства скандал-шоу, он - не об интригах (в их макиавеллевском значении), не о вскрытии социального гнойка (социальным пафосом тут не пахнет). Он - о нас настоящих, какими мы себя почти никогда не видим. Из междометий, ругательств, оговорок, немотивированных пауз перед зрителем обнажается человеческая сущность, разворачивающаяся, как известно, "в бореньях с самим собой".

Вот беседуют в курилке три персонажа - три участника программы: "Нет, ну должен же быть какой-то кайф в этой работе!" - говорит одна. "Никакого кайфа. Никакого... все задрало... все. Скучная рутинная работа... Волна схлынула. Вот и все", - отвечает другая. Третий собеседник подытоживает: "Не творческое же производство. А... идет шняга. Если бы был творческий запал - тогда бы все и было".

А вот диалог о потаенном смысле этой работы:

- Копаешься в собственном грязном белье. Твой потенциал каких-то грязных мыслей, грязных фантазий... твоей собственной грязи... он даже не то чтобы исчерпывается, он неисчерпаем. Он вскрывается.

- А вскрыться же может вообще хрен знает что. Может вскрыться же какой-нибудь кошмар... и нанести вред. Тебе самой... В этом можно так закопаться. И потом это все на семью собственную переносится. Это же неприятно.

Спектакль - как и сам процесс производства телешоу - построен по библейскому принципу: в нем представлены все основные фрагменты Творения - от книги Бытия и до Апокалипсиса.

"Пипл хочет смеяться же, хуйли? Сначала - мерзость, а потом - смешно", - формулирует задачу телепрограммы один из криэйторов. Спектакль завершается вселенского масштаба дракой - гигантской разрядкой, в которой каждый участник окончательно теряет остатки самоидентификации и обретает блаженство единения элементарной частицы с безбрежным Космосом.

Вероятно, такое же блаженство, смерти подобное, переживает стадо антилоп, сломя голову убегающее ото львов в африканском вельде. В спектакле есть сцена секса - случайного, под разговоры о будущей программе, - исполненная физиологически отталкивающе, она поначалу кажется вставной. И только после финала с телетрансляцией и дракой в прямом эфире становится понятен ее смысл.

Французы иногда называют оргазм "la petite mort" - "маленькая смерть". В мире, где люди занимаются сексом, не только не получая от этого радости, но и вообще не замечая, что они делают, ТВ возвращает участнику телепроцесса возможность вновь и вновь переживать эту "маленькую смерть", чтобы затем, хотя бы на мгновение, вернуть ему ощущение жизни.

Телевидение стало абсолютным имитатором - и оно дарит зрителям, а еще в большей степени - авторам телешоу абсолютную столь же полную иллюзию безопасного счастья.

Страна смотрит ток-шоу. Страна отрывается - и в прямом, и в переносном смысле - от действительности, где замерзают целые города, подданные вымирают, промышленность и наука деградируют, военная машина разваливается, а шестиклассники играют в "Бригаду" и "забивают стрелки".

Впрочем, об всем об этом особо горевать не стоит. Опровергая меланхоличного скептика Александра Гениса, утверждавшего: "Самое страшное в Апокалипсисе - это то, что его может и не быть", Интернет, газеты и то же ТВ сообщат тебе, что конец света не просто близок - он уже начался: через полмиллиарда лет с лица Земли исчезнут животные и растения, через три с половиной миллиарда - испарятся океаны, через семь с половиной миллиардов лет расширяющееся Солнце поглотит Землю, так что и следа не останется.

"Кто не спрятался - я не виноват! С вами была "Большая Жрачка"! Приятного вам аппетита!!!"

---

На читке "Большой жрачки" в ходе семинара документальной пьесы в Горках всплыли интересные обстоятельства создания пьесы:

Все реплики героев строго документальны - их записывали на диктофон втайне от участников процесса. Впоследствии, увидев или услышав свою речь, люди отказывались поверить, что это говорили они.

Прототипы играют сами себя - за исключением нескольких начальственных персонажей.

В первоначальном показе был в живую представлен "матерный диалехт", который в телепроизводстве, согласно заверениям участников процесса, не только не является паразитическим - а напротив, составляет основу процесса коммуницирования, придавая бешеную энергетику акциям коллективного креатива. Авторы спектакля свидетельствовали, что деликатнейшие люди, приходившие в студию на пробы, за два часа пребывания в атмосфере подготовки передачи с упоением неофитов сами переходили на мат. (Имея почти десятилетний опыт работы на телевидении, один из авторов может подтвердить: без использования обсценной лексики не создается ни одна информационная или развлекательная программа.)

Согласно радикальной версии от одного из драматургов, также связанного с ТВ, телевидение - это "Зона" из романа братьев Стругацких. Помимо того, что там ежеминутно ради красного словца режут родного отца и за полушку продают родную мать (не говоря уже о такой химере, как совесть), все это происходит под прицелом софитов, в обрамлении кабелей высокого напряжения. Постороннему наблюдателю телестудии представляются сборищем нравственных уродов и физических мутантов.

Авторы спектакля (они же в прошлом - представители команды, готовившей телепередачу) честно признавались, что они вешали лапшу на уши телезрителям, участвовали в оболванивании масс - но делали это не просто с удовольствием, а с одержимостью и упоением. По их словам, спектакль стал попыткой понять - что за чертовщина это самое телевидение.