|
||
/ |
"Большая жрачка" во время чумы Жанр ток-шоу в разрезе документального театра Дата публикации: 13 Февраля 2003
"Ток-шоу" в переводе с русского В словосочетании "ток-шоу" иностранное, по сути, лишь второе слово - эквивалентом английскому "show" является вполне живое "зрелище" или архаичное, но очень точное "позорище" или "позор". Что касается английского глагола "to talk" (разговаривать, беседовать, говорить, общаться), нет необходимости в каких бы то ни было переводах, поскольку существует идентичный по написанию, звучанию и смыслу индоевропейского происхождения глагол "толковать" (рассуждать, переговариваться, беседовать, разбирать дело, советоваться, условливаться). Более того, для двукоренного английского понятия "ток-шоу" в русском языке существуют однокоренные аналоги, вполне адекватно описывающие его суть: "толковище", "токовище", а лучше всего - "толчок". "Я сам обманываться рад" В "Большой жрачке" на основе документально зафиксированного на пленку материала описывается подготовка и проведение одного из таких шоу - не политического, а семейного, и если говорить точнее - скандал-шоу. Принято считать, что за этим жанром - двенадцатилетняя история, начавшаяся с премьеры в американском телеэфире " Самим названием пьесы авторы отсылают зрителей к типологическому ряду: " Отношение граждан России к Тем не менее, аудитория, наслышанная, вероятно, о том, что по-настоящему облапошенный человек таковым себя не осознает, активно обсуждает за перекурами и чашкой чая в разгар рабочего дня новую утечку информации о том, как телевизионщики народ дурят, и продолжает смотреть телепередачи, разыгрывая традиционную русскую роль коллективного Иванушки, который вовсе не дурак, а скорее - хитроумный пофигист. Прописная истина о неразрывном единстве жертвы и палача, режиссера и зрителя, разводящего и лоха при внешней своей очевидности оказывается трудно применимой к телевизионной практике - не в силу ошибочности, а потому лишь, что антиномии в этом единстве противоположностей соединены в некую амальгаму, и провести между ними грань оказывается столь же сложно, как зафиксировать момент, когда зеноновский Ахиллес перегонит-таки зеноновскую черепаху. "Ноу-хау" документального театра, или Технология против технологии Телевидение, как известно, - самое страшное и самое эффективное оружие массового поражения в истории человечества. В отличие от ядерных, химических, бактериологических и прочих виртуальных по сути "средств сдерживания", ТВ каждодневно применяется против миллиардов обитателей Земли. Как писал много лет занимавшийся проблемами масс-медиа французский политолог Поль Вирильо: "Речь идет исключительно о соприкосновении, об ударе - иными словами, о телесражении у нас дома. Подобно тому, как метеопрогноз не является обычной информацией, телеуправление, телевозбуждение сознания представляет собой не пропагандистскую практику (по рецептам Геббельса, например), а прежде всего, возведение в степень публичного визуального пространства, создание коллективной реальности "высокой четкости". До сих пор попытки российского театра или кинематографа раскрыть загадку этой технологии манипулирования общественным сознанием были маловпечатляющи. В отличие от американцев, снявших "Прирожденных убийц", "Плутовство", "Шоу Трумэна", наши игры с телевидением не идут дальше "Подари мне лунный свет" Астрахана в кино или "Профессионалов победы" Гельмана-старшего в драматургии. Жесткая технологичность театра "вербатим" оказалась единственно адекватным инструментом для отражения не менее жесткой технологичности телевидения - не в смысле беллетризированной публицистики или производственного натурализма (a la "Аэропорт" Хейли), а с точки зрения создания новой художественной реальности. К архетипическим историям о Стране ТВ, созданным американцами, Вартанов и Маликов добавляют свою, о том, что съемки ток-шоу - это наивысший момент обретения человеком тождества с самим собой. Телепроцесс как перманентный конец света Но человек, как утверждали многие мыслители, существо коллективное, и стало быть, речь идет о возвращении его к своему коллективному, а точнее - стадному началу. После читки в Горках в сентябре прошлого года авторы спектакля, уступая напору критики, обещали купировать объем матерных слов. Но вместо этого в программке, которую раздавали зрителям в Театре.doс, появилось предуведомление: "В материале содержатся ненормативная лексика, сцены секса и насилия. Просмотр лицам, не достигшим 18-летнего возраста - запрещен!" Не являясь сторонниками беспрепятственного укоренения мата в сценической речи, должны признать: правы оказались авторы "Большой жрачки". Как и другие спектакли Театра.doc в формате "вербатим" ("Преступления страсти", "Песни народов Москвы"), правомочность употребления "нецензурщины" (как сказали бы раньше) обусловлена фактом негласного общественного договора между авторами и зрителем. Суть его в том, что авторы (драматурги, режиссеры, актеры) в предельно аутентичном виде транслируют нам фрагменты реальности, аранжированные в соответствии с законами драматургии. Эффект - ошеломляющий. Притом что спектакль демонстрирует нам технологию производства скандал-шоу, он - не об интригах (в их макиавеллевском значении), не о вскрытии социального гнойка (социальным пафосом тут не пахнет). Он - о нас настоящих, какими мы себя почти никогда не видим. Из междометий, ругательств, оговорок, немотивированных пауз перед зрителем обнажается человеческая сущность, разворачивающаяся, как известно, "в бореньях с самим собой".
А вот диалог о потаенном смысле этой работы:
Спектакль - как и сам процесс производства телешоу - построен по библейскому принципу: в нем представлены все основные фрагменты Творения - "Пипл хочет смеяться же, хуйли? Сначала - мерзость, а потом - смешно", - формулирует задачу телепрограммы один из криэйторов. Спектакль завершается вселенского масштаба дракой - гигантской разрядкой, в которой каждый участник окончательно теряет остатки самоидентификации и обретает блаженство единения элементарной частицы с безбрежным Космосом. Вероятно, такое же блаженство, смерти подобное, переживает стадо антилоп, сломя голову убегающее ото львов в африканском вельде. В спектакле есть сцена секса - случайного, под разговоры о будущей программе, - исполненная физиологически отталкивающе, она поначалу кажется вставной. И только после финала с телетрансляцией и дракой в прямом эфире становится понятен ее смысл. Французы иногда называют оргазм "la petite mort" - "маленькая смерть". В мире, где люди занимаются сексом, не только не получая от этого радости, но и вообще не замечая, что они делают, ТВ возвращает участнику телепроцесса возможность вновь и вновь переживать эту "маленькую смерть", чтобы затем, хотя бы на мгновение, вернуть ему ощущение жизни. Телевидение стало абсолютным имитатором - и оно дарит зрителям, а еще в большей степени - авторам телешоу абсолютную столь же полную иллюзию безопасного счастья. Страна смотрит ток-шоу. Страна отрывается - и в прямом, и в переносном смысле - от действительности, где замерзают целые города, подданные вымирают, промышленность и наука деградируют, военная машина разваливается, а шестиклассники играют в "Бригаду" и "забивают стрелки". Впрочем, об всем об этом особо горевать не стоит. Опровергая меланхоличного скептика
|
|
|
||