Галина Макарова - доктор искусствоведения, профессор РГГУ. Прежде, чем начать работу в Гуманитарном университете, преподавала историю зарубежного театра в Российской академии театрального искусства (ГИТИС).

Русский Журнал: Какие бы вы могли выделить этапы, вехи в развития высшего гуманитарного образования?

Галина Макарова: Трудно говорить об этапах, хотя я работаю в системе высшего образования, сначала в ГИТИСе, а потом в Гуманитарном Университете в общей сложности 20 лет. Трудно говорить о каких-то радикальных переменах. Меняются студенты, программы, но, как ни странно, меняются очень незначительно. Другое дело, что в последние, наверное, 5 лет активно начинает муссироваться такая антиномическая пара знание/понимание. Речь о том, что мы вкладываем в студентов, втолковываем, вбиваем, если можно так сказать, - очень большое количество какой-то информации, и они ее не осмысливают, зазубривают, потом отвечают благополучно на экзамене, потом ее столь же благополучно забывают, не испытывая к этому особого интереса. Таким образом наши усилия на лекциях, семинарах, как в песок падают и там исчезают. А нужно добиться каким-то изменением лекционной практики, вводя какие-то интерактивные нормы-формы, большего процента понимания. Если, предположим, маленькая аудитория, то можно вести в интерактивном режиме лекции, на которых студенты могут задавать вопросы по ходу лекции, могут перебивать, а вы можете им отвечать, может быть, заранее давать темы лекций, чтобы студенты были подготовлены в какой-то степени, могли задавать вопросы осмысленно, а не просто переспрашивать дату рождения, по буквам фамилию, и так далее. Но это хорошо в маленьких аудиториях. Возможно, время больших аудиторий, лекций на сто, двести, триста человек вообще осталось в прошлом, и от них постепенно следует отказываться или же сводить к минимуму. Вероятно, лекции имеют смысл только в том, чтобы как-то сориентировать студента в том, что он должен читать, чтобы дать ему потом соответствующую литературу, - ведь пересказывать учебник или какие-то работы никакого смысла нет. Вообще, нужно, может быть, больше учить студентов работать с источниками. Тем более сейчас есть Интернет, доступны очень многие книги, сейчас они могут ехать куда-то на стажировку... В этом смысле, мне кажется, нужно как-то изменять сами принципы преподавания, хотя это новвоведение и мало чем будет отличаться от того стиля преподавания, что был принят где-нибудь в Геттингене или Гейдельберге, где невозможно себе представить, например, доцента Ницше на трибуне.

Может, мое мнение консервативно или слишком субъективно, но я за общение в узком достаточно кругу. Может, потому что я начала работать в ГИТИСе, где 15 человек в группе, на курсе, мы набираем от 10 до 20 человек. Когда я потом на службу выхожу в большие аудитории к историкам-филологам, и так далее, то я - стыдно признаться - особого результата своей лекционной работы не вижу. Тут возникает еще один вопрос. Вопрос внеаудиторных встреч с педагогами. У нас есть почасовка, которая вроде бы все учитывает, но на самом деле, работа проходит бессистемно, и представления о пользе таких занятий и встреч мы не имеем, а наиболее результативен именно такой вариант работы в творческих вузах: например, когда режиссер-мастер встречается и занимается со своими студентами-актерами или режиссерами. У нас существует система спецсеминаров, которая каким-то образом это восполняет, но, тем не менее, вероятно, имеет смысл как-то расширить эту практику. Но и тут необходим какой-то стимул для педагога, измученного своей почасовкой, когда от внеаудиторной работы он уже бежит, как черт от ладана.

Тут впору говорить о реформе, но реформе, честно говоря, такой, которая должна начинаться с повышения заработной платы педагогам, как бы пошло и приземленно эта мысль не звучала.

РЖ: Галина Витальевна, а какие традиции нам удалось сохранить для сегодняшнего театрального образования, и много ли утеряно?

Г.М.: Тут я оптимист. Я считаю, что почти ничего не утеряно. Заниматься мазохистским бичеванием не хочется, но если что и утеряно, так это некоторый масштаб личности. Когда мы учились, нас учили, я считаю, педагоги более крупные по масштабу своему, может быть, даже не по степени информированности, может, мы даже больше информированы, поскольку мы ездим, смотрим, есть видео, сидим в Интернете, и прочая-прочая. Но сам масштаб личности Бояджиева, Аникста, Алперса, Маркова, он был иным, они были крупнее, значительнее. Может быть, "большое видится на расстоянии", может быть, я не могу оценить масштаб своего коллеги, с которым на "ты", точно так же как он не может меня оценить, но, мне кажется, все-таки понизился масштаб личности педагога. Что же касается традиций, то, мне кажется, они сохранились в театральном образовании. И слава Богу, поскольку какие-то новые методы, связанные с тем самым дистанционным образованием, с семиотическими принципами, с попыткой ввести математические методы, и так далее, на мой взгляд, могли многое испортить в нашем деле. "Классическое" театральное образование, которое дают и в ГИТИСе, и у нас в РГГУ, мне кажется, все равно основательнее, его достоинства не вызывают сомнений и сегодня. Меня часто спрашивают, что я делаю здесь, в РГГУ в противовес, полемизируя с ГИТИСом. А я почти ничего не делаю, поскольку за некоторыми какими-то коррективами, меня вполне устраивает то, как меня учили в ГИТИСе. Так что, я считаю что здесь традиции как раз вполне благие и надо их сохранять, а что касается масштаба, - потомки оценят.

РЖ: Престижно ли сейчас обучаться в творческих вузах? Или эта престижность - устаревший миф.

Г.М.: Престижно. Об этом говорят конкурсы, причем, что меня удивляет, они повышаются год от года.. Все время говорят, что театральные вузы теряют престиж, что сегодня модно учиться менеджменту и юриспруденции. А у нас по конкурсу прошлого года, лидировали филология и лингвистика. Мне даже кажется, многие поняли, что рынок через какое-то время, может быть, даже сейчас, будет перенасыщен теми, кто получал образование юридическое, менеджерское и академическое, продуманное, филологическое, театроведческое образование, историческое, снова поднялось в цене. Я знаю об этом и по беседам с зарубежными коллегами, которые высоко ценят наш опыт, наши программы. Да и вроде бы непрофильные организации - такие, как телевидение, когда есть выбор между выпускниками журфака или нашими филологами или театроведами, я знаю, выбирают выпускников РГГУ. На "Культуре" сегодня работают выпускники нашего историко-филологического отделения. Мне кажется, некоторый миф существует в том, что касается престижности профессий менеджеров, юристов. Классические, академические гуманитарные специальности престижны никак не меньше. А ведь существует еще и понятие престижности вуза. По-прежнему люди с почтением относятся к университетам. Правда, у нас сейчас университетов, по-моему, очень много. Чуть что - все университет, но тем не менее, престиж РГГУ сохраняется и поэтому к нам идут еще из-за престижа. Что называется "бренд". Ужасное слово, но что поделать.

РЖ: Галина Витальевна, а как Вы оцениваете нынешний уровень школьной подготовки абитуриентов?

Г.М.: Это - грустная тема. Сегодня можно говорить о существовании казуса - казуса репетиторства. Когда я на консультациях, или потом уже, в разговорах с поступившими студентами спрашиваю их, выясняется, что почти все поступили через репетиторство. Очень мало тех, кто поступил просто из школы. Хорошие школы есть, школы, в которых дают хороший уровень образования, но родители все равно в большинстве своем полагают, что школа не дает возможности подготовиться к институту. Либо возникает другой парадокс. Это когда в каких-то школах учителя знают, что нужно натаскивать на экзамен в институте. И просто натаскивают в написании сочинения. Берут темы прошлых сочинений, изложения, которые были в прошлом году. И тогда уже идет не широкое образование, а идет натаскивание по разным предметам. Если школьника готовят в гуманитарный институт, то натаскивают по литературе, по сочинению, натаскивают на тех материалах, которые были в прошлых годах, что тоже не самое лучшее. Но хороших школ даже в Москве немного. В среднем же школы не дают возможности подготовиться, именно поэтому-то я очень скептически отношусь к единому экзамену. У нас много приезжих студентов из Саратова, Тулы, Екатеринбурга, Владивостока, Дубны. Московский уровень все-таки выше. Сейчас у нас учится девочка из-под Екатеринбурга, она говорит, что даже книг в библиотеках нет. Как мы можем оценивать ее по единому экзамену вместе с москвичами? Любопытно, что родители не соглашаются со мной, когда я предлагаю им консультации, считая, что репетиторство - лучший выход. Считают, что репетитор поможет. Я против репетиторства. Считаю, что если абитуриент хорошо самостоятельно занимается, никакого репетиторства не надо. Но родители сейчас помешаны на репетиторстве. Это бич современной подготовки в институт.

РЖ: На Ваш взгляд, современная молодежь более свободна в мыслях и поступках, или это кажется?

Г.М.: Молодые более эрудированны, у них больше возможностей получать информацию. Но наивность юности при всех знаниях жизни и свободы, все равно сохраняется. Иногда могут произнести какое-то английское слово или даже наше, знакомое, но многое нас не отличает. Я вспоминаю нас. Я не могу сказать, что мы были более зажатыми. Помню гитисовские коридоры и там достаточно свободные царили нравы. Курили, выпивали под столами - все было.

РЖ: Вам интереснее стало работать в последние 10 лет, легче или труднее?

Г.М.: В РГГУ я погружена в атмосферу: подготовки программы, поэтому, конечно, мне интересно. Но некоторая бюрократия, как в любой организации, есть, бумажная волокита, очень много выполняем каких-то отчетов, программ, заполняем какие-то формы, а поскольку теперь все надо делать на компьютере, то выходит почему-то не проще, а наоборот сложнее.

РЖ: Изменится ли в будущем роль и место педагога?

Г.М.: Думаю, что нет. Все равно будут педагог и ученик, будут те же отношения учителя и ученика, профессора и студентаВозможно, изменятся формы контроля за обучением. Мне кажется, что система рефератов себя изживает, она превратилась в профанацию за последние 3 года. Поскольку студенты очень хорошо у нас умеют обращаться с интернетом, нажимать на кнопки, то сейчас заставлять писать письменные работы стало бессмысленным делом. Они это скачивают за полчаса, так зачем же мне тратить время и все это читать? А заставлять писать письменные работы в аудитории, чтоб студенты свой почерк испортили, тоже, наверное, неразумно. А вот отношения студента и педагога, мне кажется, могут измениться только в консервативную сторону, которую можно, наверное, назвать, восточной. Знаете, как где-нибудь в Китае сидит на пороге хижины учитель и разговаривает с учеником. И к таким доверительным отношениям они и стремятся. Был у меня интересный случай: сейчас идут зачеты, экзамены, и я подумала, что проведу по теории драмы общее собеседование. Проводим собеседование, все замечательно. Я говорю: вы все получаете зачеты, вы писали работы, все хорошо. А они выходят какие-то не очень довольные. Я спрашиваю, что случилось? А мы, отвечают они, хотели с вами поговорить о том, как мы работали в течении года. Студенты хотят общения, а не сдать зачет и - с плеч долой... Вот это меня так порадовало! До слез тронуло.

РЖ: Галина Витальевна, а как Вы оцениваете процент выпускников театрального ВУЗа, добивающихся творческой реализации?

Г.М.: Есть курсы, которые целиком работают по специальности. Реализация иногда бывает даже лучше, чем думаю, чем предполагаю. Причем иногда бывает, что студент не очень хорошо учился и вроде мы к нему относились скептически, но потом выясняется, что он вполне может работать и чему-то мы его научили. И вот тут, мне кажется, важно сказать: платники слабее намного. Это, конечно, проблема частного вуза, поскольку, конечно, и родители тут часто дают поблажку, и мы, поскольку заинтересованы в каком-то количестве платных студентов. Вот эта проблема еще не решена.

РЖ: Какой Вы видите систему образования в ближайшем будущем?

Г.М.: Откровенно говоря, я ее вижу такой же, какой она является сегодня. И хорошо бы, чтобы не очень резко сменился процент частных ВУЗов и государственных. Чтобы этот процент оставался в том же виде, в каком и сейчас. Мне хочется, чтобы студенты-платники были более подготовлены. Образование должно быть образованием. Компьютеризация не должна привести к снижению количества индивидуальных занятий. Таких, наоборот, должно быть больше. Либо занятия должны проходить в очень маленьких группах. И, конечно, нужно подумать о финансовой поддержке профессуры и педагогического состава. Я понимаю, что это наивные такие, утопические мысли, что преподаватели оставались и остаются энтузиастами┘ Но тут я особых перемен не ожидаю.

РЖ: А как вы относитесь к единому государственному экзамену?

Г.М.: Как я уже сказала, может быть в Москве, как ни странно, это можно и делать, поскольку московские школьники подготовлены лучше. Если будет общий критерий, я думаю, что там нужно много разрабатывать каких-то новых требований, критериев, и т.д и т.п. Что касается образования профессуры √ я оптимист, а что касается образования вообще, я √ скептик. Говорят, что там не будет каких-то злоупотреблений и т.д., но мне кажется, что лазейку у нас найдут во всем. При всех шифрах, при всех компьютерах, программах. Говорят, единый экзамен делается для того, чтобы снять коррумпированность, которая существует. Но вот боюсь, что она приобретет только более извращенные формы, к сожалению.