На днях жители Москвы получили возможность сравнить две кардинально расходящиеся точки зрения на одно и то же событие - террористическую атаку на Нью-Йорк 11 сентября 2001 года. Первая точка зрения исходит от очевидцев трагедии: Музей современного искусства на Петровке представляет выставку "Это Нью-Йорк: Демократия фотографий" ¹. Вторая точка зрения объединяет одиннадцать фрагментов - по числу режиссеров, участвовавших в создании фильма "11'09'01", который показали 11 сентября на канале НТВ.

К теме терактов и их значения в мировой жизни следует подходить с большой осторожностью. 11 сентября породило столько болтовни, что любому здравомыслящему человеку хотелось заткнуть уши, выдернуть шнур и так далее. О чем только не говорили! И о конце постмодернизма, и о начале двадцать первого века. Подчас складывалось грустное впечатление, что люди нашли повод для того, чтобы открыть этот пресловутый двадцать первый век, в который фантасты и футурологи, от Артура Кларка до Стивена Спилберга, поместили столько ужасающих или удивительных событий. Новой порции прогнозов и смелых обобщений мы бы не выдержали.

Слава Богу, и организаторы выставки, и режиссеры фильма воздержались от далеко идущих выводов. Не во всем, конечно, но думается, что не это главное. Речь идет не о политическом значении 11 сентября, а о том, как запечатлеть его языком искусства. И здесь, в стилистике, темах и способе изображения, между двумя образами 11 сентября возникает пропасть. Нельзя говорить о праве на то или иное построение образа трагических событий. Никто в мире не может его гарантировать. Но и тем, и другим подспудно очень хочется доказать свою правоту. Отсюда возникает агрессия в подаче материала с обоих сторон. Она не переходит в открытую перебранку, но создает весьма яркий "конфликт интерпретаций". При этом создается впечатление, что одна точка зрения неизбежно влечет за собой другую.

1. Коллективное безмолвие

Выставка "Это Нью-Йорк: демократия фотографий" открылась впервые через 10 дней после трагедии в торговом зале маленького магазина на Принс-стрит в Нижнем Манхеттене (Lower Manhattan). С тех пор экспозиция постоянно пополнялась. В общем-то она пополняется и поныне: любой человек, у которого есть фотографии, связанные с трагическими событиями, может прислать их на сайт выставки. Там их отсканируют, подчистят, выберут лучшее и присоединят к экспозиции.

Из пресс-релиза: "Организаторы выставки поняли, что людям необходимо предоставить возможность пережить произошедшее в чисто человеческом плане и что средства массовой информации не в состоянии сделать это". Оставим корявость стиля на совести переводчиков. В связи с этой декларацией настораживает один момент: индивидуальное горе почему-то выражено самым нейтральным способом, средствами фотографии. Причем репортажной, закрепленной за миром СМИ. Америка, страна групповой терапии и индивидуальных психологов, оказалась неспособна к обобщениям. На выставке представлены - сколько угодно - индивидуальные ракурсы, места съемки, объекты съемки. И нет ни одной связующей все воедино мысли. Кроме выраженной на сфотографированном рукописном плакате с места трагедии. Он адресован "всем фотографирующим" и подписан просто - firegirl ("пожарник" женского рода по-русски). "Так как мне постоянно приходится "выходить из кадра", делаемого очередным наблюдателем, я хочу спросить - зачем вы фотографируете? Неужели вы думаете, что это поможет вам избавиться от горя и печали, вызванных этим событием?" Сотрудница пожарной охраны Нью-Йорка, которой мешали выполнять ее работу в самой экстремальной из всех возможных ситуации, задала вопрос, который стоит и перед нами, зрителями, не только, думается, в России, но и в других странах.

Подписей под снимками нет. Они развешаны на веревочках, как будто еще сушатся в фотолаборатории. Организаторы целенаправленно создавали эффект актуальности снимков, чтобы показать, что трагедия осталась с нами. В альбоме, выпущенном после выставки, также нет ни одного слова, ни одного комментария. Тоже - актуальность. Все и без слов должны понимать, что происходит. Ирония в том, что все понимают - благодаря средствам массовой информации.

Один знакомый психолог, русский, работающий в США, рассказывал, что американцы - это нация-подросток. После атак Америка тут же собралась с силами: в массовом порядке сдавала кровь, помогала разыскивать пропавших. Отсутствие рефлексии и хорошая реакция характерны для подростков. Подросток редко понимает метафоры. Он в них верит, игнорируя их условность. Конечно, выставка не может свидетельствовать о умонастроениях всех американцев. Но вывод напрашивается недвусмысленный. "Близнецы" - это метафора Америки, Америка - это, согласно подростковой логике, метафора всего мира. А поскольку подросток, как уже было сказано, верит в метафоры, то "близнецы" становятся Америкой, а Америка - всем миром. А мир ведет борьбу с терроризмом. Почему-то там, где нужно Америке.

Вызывает сомнения стиль мышления организаторов, выступающих от имени всей страны. Эта демонстрация боевых ранений. Эта демократия, больше напоминающая средневековье своей анонимностью. Наблюдатели склонились перед апокалиптической реальностью, потеряли в ее свете собственное горе. Какая человеческая реакция может быть на такое? В книге отзывов на выставку встречаются и теплые слова, и конспирологический бред. И несколько слов, которые лучше всего передают впечатление от выставки: "Мои отзывы им уже не помогут".

Опишем фотографию, которая послужит нам мостиком к совершенно другому принципу осмысления трагедии. Это невзрачный снимок, теряющийся среди эффектных картин человеческого страдания и катастрофы. На нем изображена обыкновенная нью-йоркская улочка, почти европейская в своей тесноте. Бельевые веревки протянуты между домами. Вывески ресторанов потерты. В этой фотографии нет композиционного центра, нет информации. Но на ней, единственной на выставке, есть надпись, сделанная на компьютере: "Here is New York". Это оптимистический снимок, может быть, единственный на выставке. Неизвестный фотограф, вряд ли профессиональный, обрел Нью-Йорк вне "близнецов".

2. Авторская речь

А одиннадцать режиссеров из разных стран продемонстрировали, насколько далек может быть от них остальной мир.

Французский продюсер Ален Бриган сказал в интервью газете Guardian, что идея фильма пришла к нему на следующий день после атак. Быстрота реакции сравнима с "Демократией фотографий". Бриган решил собрать 11 режиссеров из одиннадцати стран. Каждый должен был снять в связи с произошедшим фильм длиной в 11 минут и 9 секунд плюс 1 кадр (11.09.01). Режиссерам предоставлялась полная свобода самовыражения, без скидок на политкорректность и этику. Кроме того, бюджет всех фильмов был одинаковым, независимо от места съемки.

В первую годовщину атак фильм был показан на фестивале в Торонто. Он сразу же вызвал бурю негодования в США. Кинообозреватель газеты Washington Post Дессон Хоу в своей рецензии писал:

Так или иначе, фильм ужасно разочаровывает. Каждый, чье сердце было разбито событиями 11 сентября, уже знает, что в то время, как многие скорбели о погибших, находились люди, которые радовались и праздновали. Теперь пострадавшие узнают, что кое-кто превратил их чувства в бессвязные короткометражки.

Принимая во внимание, что Washington Post является своего рода аналогом нашей "Российской газеты" и близка правительству США, это мнение можно считать официальным. В приведенном отрывке явно прослеживается сравнение ведущих режиссеров мирового кино с палестинцами, чья реакция на атаки хорошо известна.

Были и другие отзывы. Дэвид Стеритт, критик газеты Christian Science Monitor, порекомендовал фильм к обязательному просмотру для тех, кто хочет узнать, как отреагировали на события 11 сентября по всему миру. Стеритт был не единственным критиком в США, кто хвалил "11.09.01" или хотя бы рекомендовал его. Однако прокатная судьба фильма в Америке до недавнего времени складывалась не очень удачно. Крупные прокатчики отказались его покупать. Совсем недавно он все-таки был куплен небольшой фирмой Empire, наряду с некоторыми новинками европейского кино.

Те, кто выступал от имени американцев в оценке фильма, явно хотели монополизировать 11 сентября. Точка зрения, представленная "Демократией фотографий", должна оставаться незыблемой. Фильм предложил совершенно противоположный подход. И этим, а не выдуманным с досады антиамериканизмом, он так обидел американцев. Конечно, некоторые режиссеры отчасти руководствовались мстительностью: вы хотели сделать вашу трагедию фактом мировой общественной жизни? Получите. Но лишь отчасти. К тому же нельзя не согласиться с режиссером Кеном Лоучем (интервью Guardian): "право на осмысление этого события принадлежат всем".

Как уже отмечалось, фильм-сборник сделан совсем не так, как выставка. Во-первых, в нем очень много текста: диалогов, криков, неразборчивого бормотания. Фильм египтянина Юзефа Чахина построен как пространный диалог самого режиссера с призраком американского солдата. Самира Махмальбаф сделала фильм о том, как учительница в лагере афганских беженцев в Иране пытается устроить в классе минуту молчания в память о погибших. Дети же обсуждают, способен ли Аллах на такое или нет. В фильме Шона Пенна старик, слегка свихнувшийся от одиночества, разговаривает с платьем своей умершей жены, желает ему спокойной ночи, рассказывает о немудреных событиях, произошедших с ним за день. Даже короткометражка Клода Лелюша, автора классических "Мужчины и женщины", хоть и проходит в тишине, но включает в себя текст письма, которое глухонемая женщина пишет своему любовнику, работающему гидом в Всемирном Торговом Центре.

Во-вторых, репортажности - а значит, и моментальности - фотографий с "Демократии" противопоставлено стремление рассказать историю, даже притчу. Здесь поразительного эффекта достигает японец Шохей Имамура. Его новелла повествует о вернувшемся со Второй мировой войны солдате, который ведет себя, как змея: ползает, а не ходит, не разговаривает с родными, глотает живьем крыс. В конце концов солдат превращается в змею, которая шипит нечто, что уже не смогут понять окружающие и что передано титрами-иероглифами: "Священных войн не бывает".

О последствиях репортажности повествует израильтянин Амос Гитай. 11 сентября 2001 года в Тель-Авиве происходит теракт. Случайно оказавшаяся на месте происшествия тележурналистка мешает работе спасателей и полиции, приставая к ним с вопросами. Одновременно она пытается выйти в прямой эфир - это ее звездный час, репортаж станет двигателем карьеры. Но ей сообщают, что в Нью-Йорке произошло ужасное событие и поэтому в эфир выйти невозможно. Она искренне не понимает, чем может быть интересен Нью-Йорк после теракта, которому стала свидетельницей.

И наконец, самое, наверное, оскорбительное для чувств американцев. И одновременно то, что связывает воедино все 11 фильмов. И еще то, что дает возможность считать фильм в целом большой удачей. За редкими исключениями, каждый режиссер снимал фильм о своей стране. О людях, которых он знает. Во многих обществах, как демонстрирует фильм, Америка вовсе не равна всему миру. Осмысление трагедии, принятое Америкой, не является обязательным. И не потому, что все ненавидят Америку. А потому, что очень многие люди живут своей жизнью, окруженные своими проблемами, и неизбежно испытывают недостаток простых решений. У многих людей по всему миру нет возможности взяться за руки и образовать живой щит против террора на фоне развалин WTC: нет времени, нет сил. Конечно, в фильмах Самиры Махмальбаф или серба Даниса Тановича представлены пограничные ситуации: они повествуют о беженцах, пострадавших в локальных конфликтах, развивавшихся не без участия США. Но нельзя обвинить в ангажированности Шона Пенна, объявленного врагом общества из-за того, что он не разделил с Голливудом пафос "войны против террора". Лейтмотивом бормотаний старика из его фильма является отсутствие солнечного света в квартире - солнце загораживают "близнецы". После катастрофы солнечный свет появляется, но не радует, а отрезвляет старика: он понимает, что его жена действительно умерла. Полутьма, бывшая необходимой для поддержания самообмана условностью, рассеялась.

3. Тишина

Вернемся к мысли о том, что одна точка зрения влечет за собой противоположную. Действительно, зависимость здесь прямая. Если есть официальный передвижной мемориал погибшим, экспонирующийся в Музее современного искусства Зураба Церетели, то есть и фильм о резонансе этих событий, который показывают на НТВ. "Тишина - смешное слово, очень уж старинное", - писал Саша Черный в начале прошлого века.

В случае фильма и "Демократии фотографий" мы имеем дело с двумя разными языками. В одном из них нет места обобщениям, выводам, рефлексии. Это касается не только событий 11 сентября. Атаки террористов называют иногда "вторым Перл-Харбором". Фильм "Перл-Харбор", посвященный героизму американских военных, многих неприятно поразил одним умолчанием. В конце фильма американские летчики предприняли ответную вылазку в стан врага. Побомбив какие-то военные базы, они возвращаются назад с чувством восстановленной национальной гордости. Но ни слова не сказано о другом летчике, том, который сбросил бомбу на Хиросиму, в результате чего погибло в несколько сотен раз больше людей, чем в Перл-Харборе. Будто важны только жизни американских солдат, причем тех, которые обладают неким отвлеченным, полусказочным героизмом.

Другой язык описывает индивидуальные судьбы. Кен Лоуч, которого мы цитировали выше, из всех режиссеров - самый ангажированный. Его левые взгляды широко известны, и как социалист он жить не может без обобщений. И он заставляет вспоминать о событиях "другого" 11 сентября, 1973 года - о перевороте в Чили, устроенном при поддержке американского правительства, и убийстве президента Альенде - композитора, вынужденного бежать от режима Пиночета. Опасность такого языка заключается в слишком легком и поэтому спекулятивном переходе от единичного к общему. Легко не сдержать злости и сказать: посмотрите на нас! Мы тоже страдаем!

Если молчание невозможно, то такое разобщение губительно. Дистанция между интонациями и способами построения образа у этих языков очень велика. Говоря упрощенно, организаторы выставки хотят сделать мир максимально открытым, но за это в его центр водрузить падающие башни. Европейцы и азиаты, наоборот, хотят закрыть свои миры, провести границу между Америкой и другими обществами (в случае Шона Пенна - между Америкой "близнецов" и Америкой личных, негероических судеб и событий, Америкой апартаментов). Обе стороны отстаивают свою точку зрения с большой степенью агрессии. Может, наше пожелание покажется прекраснодушным, но другого просто быть не может: чтобы добиться понимания, агрессию надо избывать.

Примечания:

¹ Оригинальное название выставки - "Here is new york; a democracy of photographs" у нас перевели как "Это - Нью-Йорк: фотографии, снятые народом". В статье используется вариант "Демократия фотографий".