Развернувшаяся дискуссия вокруг "кризиса" и "смерти" либерализма и остра, и скучна. Но главную свою задачу она выполнила - обнажила идейную нищету нынешней российской политической мысли. В чем предлагаемая повестка дискуссии? Каяться или не каяться в грехах бурных 90-х, и если каяться, то кому? Считать ли президента Путина "лучшим другом" либералов (патриотов, государственников, националистов - нужное подчеркнуть) или нет? Признавать ли либерализмом то, что происходит и происходило в России последние 15 лет?

Сам круг вопросов свидетельствует о безнадежно глубокой "кухонности" русла дискуссии. Новая политическая действительность превратила старых игроков в политических безработных. Им отводится почетная роль заниматься "покаянием" или "работой над ошибками" и обсуждать свое туманное будущее на языке, сформировавшемся еще в то время, когда они эти ошибки совершали. И они с новой ролью соглашаются. С радостью. А нам предлагают пересмотреть еще и еще раз, словно "Иронию судьбы..." в новогодний вечер, увлекательное зрелище под названием "объединение/разъединение" демократов. Понаблюдать за постановочными шоу типа строительства новых право-левых квазипартийных образований, которые возникнут, разумеется, непременно "снизу", но почему-то на деньги преимущественно анонимного "социально ответственного" бизнеса, с применением услуг маститых политтехнологов и непременной закупкой крупной партии ноутбуков для региональных активистов...

Отсутствие же нового языка и актуальных идей смещает как эту дискуссию, так и партстроительные телодвижения в зону абсолютной маргинальности. Обсуждению и преумножению мифов внутри мифов. Именно поэтому первым шагом к выходу из этого порочного круга должна стать демифологизация.

Сено-солома идеологии

Категории "правого" и "левого" являются самой сильной и устойчивой мифологемой российской политики. Сам предлагаемый водораздел, ось координат, что были привнесены путем экспорта западных идеологических конструкций на российское поле, - оторваны от существа реальных политических противоречий. Концепты "свободного рынка", "гражданских свобод", "демократии" служили предметом выбора и основанием для принятия решений крайне недолго и достаточно давно. Сейчас же - кто против рыночной экономики, если даже КПРФ - за? Кто против гражданских свобод, если даже (обратите внимание на название) Национал-большевистская партия - за? Кто против демократии, свободы слова или прав человека? Когда либеральная Хакамада говорит о программе социальной справедливости, еще более либеральный Чубайс призывает строить империю и поддерживает укрепление власти, а "левый" Зюганов пугает чрезмерным давлением бюрократии на бизнес - что является их идеологическими отличиями?

Либеральные и демократические концепты в России были раскручены в начале 90-х для идеологического обоснования новой легитимности. Она требовалась при ротации элит в контроле за стратегическими ресурсами на пространствах бывшего СССР. Искренние адепты учений Мизеса, Фридмена, Хайека или кого полегче были грамотно использованы новыми игроками при перераспределении точек стратегического контроля и изменении правил игры. Затем оные адепты были предоставлены сами себе и в итоге остались наедине со своими экспертными институтами, политическими фан-клубами и считанными процентами обращенных в соответствующую веру избирателей.

Необходимо признать, что "лево-правая" политика в России - не более чем миф, искусственное и неработающее политическое предложение. Реальной же, но не афишируемой, фактически консенсунсной политической идеологией в нашей стране, начиная, пожалуй, со второй половины 70-х годов ХХ века, является прагматический паразитизм и даже цинизм, который в периоды ротации элит использует "реформистские" концепты либерализма, авторитаризма, национал-реваншизма - неважно, а в периоды стабильности и пактов - именуется скучным, бессодержательным и нейтральным словом "центризм".

Прагматический паразитизм

Идеология прагматического паразитизма сформировалась в нынешнем виде на фоне "застоя" закрытой плановой экономики позднего СССР и заменила собой как сталинизм, так и социалистическую реформацию 60-х, а затем во многом послужила одной из основных причин распада Советской империи.

Упрощенно, существо схемы паразитизма предполагает наличие ключевых точек контроля над глобально или институционально значимыми ресурсами, сводимыми к трем типам т.н. "рент": административно-силовой, природно-промышленной и земельно-инфраструктурной.

Идеология паразитизма заключается в ценностном приоритете идей места и контроля над любыми другими (как над "либеральными" идеями: права, собственности, накопления, свободы - и "социальными": справедливости, равенства, так и над всеми прочими). Образ социального успеха - и в поздние 70-е, и в нынешней России - получить место, через которое проходят "рентные потоки", в идеале - "кусок госграницы", должность директора торговой базы в советское время, нефтяную вышку или пост замминистра - в новое российское. СССР закончился не в тот момент, когда "мировая закулиса" взяла-таки верх над последним очагом геополитического сопротивления некоей "американо-сионистской гегемонии", а тогда, когда произошла смычка идеологии паразитизма с потребительской системой поведения в среде растущего на волне урбанизации городского населения страны.

Виртуальная политика

Ко второму сроку Ельцина публичная политика постепенно отрывается от политики реальной. Реальная уходит в формат межклановых многоходовок, публичная пытается самовоспроизводиться в формате начала 90-х (антикоммунисты/демократы-либералы - коммунисты - "третья сила") и начинает жить по законам шоу-бизнеса, что логично завершается "эффектом Евдокимова". Прослойка политических и инофрм-политических продюсеров формирует рынок публичной политики, через который кланы и группировки с использованием процедур partial democracy делят места и сферы влияния.

С установлением полного контроля Кремля над конституционным большинством в Думе виртуальная публичная политика фактически закончилась. Вместо конкуренции между кланами, характерной для "дикой демократии" 90-х, установился режим политической монополии одной межклановой коалиции, "гвоздем" программы которой де факто является банальное перераспределение финансовых потоков природно-промышленной и земельно-инфраструктурных рент в пользу административно-силовой.

Многолетнее же "ток-шоу" под названием "Правое и Левое" было попросту снято с эфира ввиду отсутствия инвесторов на фоне обвального падения интереса аудитории. Вместо него, начиная с президентской кампании 2004 года, начато производство новомодного риэлти-шоу "Цирк политических лилипутов", на порядок более дешевого, лаконичного, с повышенными требованиями к идейно-художественному содержанию и яркости выразительной формы. Участникам шоу - смешанной политической ориентации - предписано в рамках дозволенного привлекать внимание публики шумными театрализованными акциями, митинговать по всенародным праздникам вдали от опасных объектов и всей своей кипучей деятельностью демонстрировать соблюдение Российской Федерацией Конвенции ООН по многообразию видов.

Постановочная демократия

Разумеется, виртуализация политики, на самом деле, - глобальный процесс, связанный с общезападным кризисом идей представительской демократии и политического представительства. И этот процесс - тема отдельного анализа.

Но в России виртуализация политики приводит не к "сужению демократии" и деполитизации, как в странах Запада, что само по себе еще не означает катастрофы, а к формированию режима уже даже не управляемой (managing), а просто постановочной (sham) демократии, на манер наиболее отсталых латиноамериканских, африканских и азиатских стран, где псевдодемократические процедуры попросту инсценируются с целью международной и внутренней легитимизации власти правящего клана (межклановой коалиции).

Постановочная демократия, или, в случае России, режим Басманной республики, - социально-политическая система, при которой обеспечиваются очень простые задачи. Во-первых - задачи воспроизводства самой структуры паразитирования, мягкой ротации кадров в рамках идеологии прагматичного паразитизма и принципов вертикали клановой лояльности. Во-вторых - сохранения места самой страны в макрорегиональной или мировой системе разделения труда. Такая модель выгодна и кланам, контролирующим ресурсы, и транснациональным корпорациям, которым при таком раскладе понятно, с кем и о чем договариваться, каким образом использовать экспортные, преимущественно сырьевые, возможности территории. Развитие же отсутствует, как отсутствуют и связанные с ним риски. У транснациональных корпораций и стран с высокотехнологичной, финансовой или информационной специализацией есть гарантии, что не появится нового конкурента, но будет обеспечена стабильность сырьевых или низкотехнологичных поставок. У кланов - возможность эксплуатации естественных ресурсов без существенных внутренних или внешних угроз.

Проблема субъекта

Тот факт, что сложившаяся система в России принципиально не способна обеспечить развитие, наверное, уже ни у кого не вызывает сомнений. Но это вопрос именно системы, а не пресловутой политической воли власти или национально-культурно-исторических особенностей страны. Стенания либеральных политических безработных относительно того, что "нам не повезло с народом", равно как и национал-патриотических о том, что "нас давит мировая закулиса", - явления одной природы. Персонификация и мифологизация системных проблем - верный способ уйти от их решения, сделать так, чтобы эти проблемы так и не были решены.

Для России же отсутствие развития грозит в не сильно отдаленной перспективе региональной катастрофой, вызванной неспособностью обеспечить безопасность территории от техногенных угроз, социальных и межэтнических конфликтов, банального голода уже через 30-40 лет, когда система мирового хозяйства по всем основным прогнозам претерпит кардинальные изменения и сырьевая, низкотехнологичная специализация окажется попросту невостребованной.

Главный вопрос для решения задач развития - это вопрос субъекта изменений. Кто, какая сила, какая группа, какой институт, какая общность может выступить в качестве центра, движущей силы разработки и реализации долгосрочной стратегии развития? Какая сила способна противостоять интересам кланов, контролирующих основные рентные потоки и оберегающих систему паразитирования, идеологию прагматичного паразитизма от любых покушений? Как такой субъект может появиться в условиях постановочной демократии, виртуальной политики и монополизации власти со стороны коалиции кланов, удерживающей сейчас власть в России?

Какая социальная группа, страта, категория может стать электоральной опорой субъекта развития? Как этот субъект может быть сформирован, став "коллективным Нео", разрушившим эту "матрицу" виртуальной политики, в результате чего? Какова должна быть стратегия развития и что по содержанию (а не по "упаковке") можно противопоставить доминирующей идеологии прагматичного паразитизма как с личинами "стабильности" и "национального успеха (реванша, возрождения)", так и с личинами "либерализма", "социальной справедливости" и т.д.?

Разумеется, обсуждение этой проблемы возможно лишь в категориях шанса и личной позиции. Личного выбора тех, кто относит себя к кругу интеллектуалов, меритократии, если хотите - среднего класса. Шанса и личной позиции - потому, что возникновение этого субъекта, а вместе с ним и новой политики, возможно не благодаря объективным трендам, а скорее - вопреки им. Из ощущения исчерпанности прежних подходов, обреченности позиций технологического обслуживания "игроков", из личного риска и личной ответственности тех, кто считает необходимой саму попытку. Но это - предмет разговора уже во второй части данной статьи, которая будет написана на основе той дискуссии, что, возможно, состоится вокруг этой темы.