Многое в данном цикле эссе основано на путешествиях. Пора уже рассказать о самом путешествии - что именно путешественник делает и думает, как взаимодействует с местами, вещами и людьми. Отношение к путешественнику многое говорит и о культурном ландшафте - так фигура путешественника оборачивается портретом современного ландшафта.

В путешествии приходится ездить дальними и местными поездами, местными и дальними автобусами, частниками и бесплатным автостопом; хорошо видеть ландшафт с самолета и вертолета. Пешком надо много пройти - по горам и долам, центрам городов и промышленным предместьям, сохранившимся аграрным селам, проспектам, улицам, шоссе, дорогам и бездорожью; горными тропами и вовсе без троп. Перечень пополняют мотоцикл, теплоход, катер, паром, лодка, даже колесо обозрения - сущий подарок путешественнику.

В нужных случаях нанимаешь частника. В богатых местах частный извоз дешев и распространен: это уже маршрутное такси, при полной загрузке всего в полтора раза дороже рейсового автобуса, но почти втрое быстрее и гораздо комфортнее, а уж лучший обзор! Видимо, распространенность частного извоза - симптом наличия среднего класса; судя по моим поездкам, в богатой ресурсами Сибири это уже обычный вид транспорта с постоянной клиентурой. В 1999-2000 годах там тариф был 2,5-3,5 руб./км за машину целиком; на бойких направлениях бывало и дешевле; в 2002-2003 годах на бедноватом Урале - 5-10 руб./км: это транспорт для особых случаев, частники часами ждут одинокого пассажира, которому остро нужно ехать, а не тщательно ищут, уговаривая пассажиров, поднося багаж, предлагая особые услуги и проч. В Сибири мне без труда удавалось договориться ехать на переднем сиденье, несколько раз - при прочих равных - ехать по более красивой дороге. Здесь явный парадокс: чем беднее территория (то есть должны быть ценнее деньги) - тем дороже извоз.

Путешествнник постоянно подвергается опасности падения или хотя бы попадания в повсеместные экскременты людей и животных, атаки пчел, приставаний общительных алкоголиков и беспардонной незаконной "проверки документов" милицией; но вот агрессивных подростков, желающих набить морду просто чужим, особенно москвичам, - вне Москвы мало; москвофобия проявляется ярко и отчетливо, но у совсем иных культурных групп.

В своих путешествиях я бываю в городах и селах, в полях и лесах, музеях и заповедниках, редакциях газет и администрациях, общаюсь с профессорами и крестьянами, местной номенклатурой и простонародьем. В каждом путешествии я разговариваю с десятками людей, обмениваюсь репликами - с сотней. Я привожу исписанные тетради и кипы материалов.

Однако чего же я не делаю?

Я не беру интервью как журналист, хотя иногда собираюсь превращать часть впечатлений в тексты. Я беседую, задаю вопросы; высказываю и свои суждения, иногда резко, - это не вкрадчивое фокусированное интервью.

Я не ищу лишь ярких живописных мест и острых впечатлений как турист, хотя с наслаждением окунаюсь в ландшафт всеми органами чувств и телом целиком. Я стремлюсь попасть не туда, откуда красивей вид, а туда, откуда ландшафт понятнее. Это бывают и замечательные видовые панорамные точки вроде вида на пойму Иртыша у Тобольска, и видовые точки, когда видимое вызывает чувство сострадания к ландшафту; бывали и прокуренные кабинеты.

Я ничего не "исследую" по программе, как это делают в экспедициях, хотя понимаю видимое и в научных категориях. Я подтверждаю иные свои прежние умозаключения и спекулятивные предположения, а иные корректирую или ускромняю; несомненно вижу нечто новое, чего я не могу объяснить, вижу и то, что есть почти на всей территории бывшего СССР, - и то, чего нет нигде, кроме как именно в конкретном месте. Не в подтверждении гипотез или коллекционировании новизны смысл путешествия! - как не состоит он в накоплении красот. Путешественник привозит не ответы, а проблемы, идеи, эвристики.

Путешествие - включенное постижение культурного ландшафта путем движения от места к месту. Мы двигаемся, наблюдая, чувствуя и мысля ландшафт непрерывно. В каждом новом месте в рамку видения (не только визуального) попадают все новые ландшафты, в каждом месте меняется круг тех мест, с которыми соотносится это место. Именно открытое поле сравнений и понимание конкретного места как реализации общих закономерностей и форм отличает видение путешественника от взгляда краеведа.

Путешествие - включение в ландшафт, и значит - взаимодействие с ним. Путешественник - определенная фигура, более или менее понятная жителям. Понятная во всем - кроме самого главного. Если объясняешь туземцу (туземец - местный житель, это термин), что ты приехал побывать в Ильменском заповеднике, понять, как изменился город Миасс за 15 лет, сходить в Капову (Тюльган-Таш) пещеру (все это я и делал), - то он тебя вполне понимает и даже старается помочь. Но сама сплошность твоего взора и всюдность внимания непостижима; туземцу трудно понять, что ты смотришь на все подряд - и все тебе интересно. Сплошность ландшафта как жизненного мира иногда дана и местному жителю практически: краевед знает все сплошь, милиционер, газетчик, чиновник знают весь свой околоток. Но именно сплошность наблюдаемого ландшафта непостижима как предмет интереса человека постороннего. Не отсюда ли изумление, если удается на скорую руку диагностировать конкретное место, - будь то обыватель или профессор региональной экономики.

Сколько раз одни новые знакомые передавали меня как эстафетную палочку другим будущим знакомым со словами "к нам приехал интересный человек". Вжиться в такую эстафету - важный прием путешествия, но им нельзя ограничиться, иначе становишься пленником добрых намерений и заскорузлых клише. Однако от интересного человека-путешественника ожидают интереса лишь к общепризнанным достопримечательностям (в каждом месте их список невелик и общеизвестен) - но отчего-то не ждут интереса к неизвестному.

Путешественнику охотно рассказывают, иногда - показывают, почти всегда спрашивают о его впечатлениях, просто их выпытывают, даже первые и поверхностные. Но чрезвычайно редко интересуются рассказами о виденном в иных местах. Места современной России мало интересны друг другу; их интерес прагматический, утилитарный, деловой. Обычны вопросы о Москве - но всегда ждут краткого ответа вроде "суета", "жизнь получше, но напряженная" и вполне удовлетворяются им. За многие годы поездок я всего несколько раз сталкивался с живым и острым интересом к иным местам; но этот интерес исходил от совершенно неожиданных людей, далеких от всякой науки и краеведения.

Путешественник - особая роль, выражаемая в поведении и даже одежде. Путешественник одет иначе, чем туземцы, он всегда с рюкзаком, поскольку за день может измениться погода, да и сам ландшафт, - осматривая в жару, в 34 градуса пещеру Тюльган-Таш, я надевал свитер: в пещере было 6 градусов. Путешественник вечно на что-то смотрит и что-то записывает, даже там, где, на взгляд туземца, смотреть не на что и записывать нечего. Сколько раз, когда я изучал транспортное расписание, спрашивали: "Куда ехать-то?"; сколько раз, когда я только доставал карту, вскрикивали: "Заблудился, да?!" Мне бывало никуда не надо ехать - и я не заблудился: просто надо было узнать географию места, его транспортные связи или еще раз вникнуть в положение места.

Путешественник ведет себя иначе, нежели местный житель, - но он ведет себя и совсем иначе, нежели там, где он сам живет. Дело не в романтике встречи восхода солнца (автобусы в глубинке часто уходят в 6 утра), бытовых неудобствах, иной раз сутках без сна или совсем иной еде. Путешественик в путешествии ведет себя радикально иначе, чем дома, - живет в ином ритме, новом, неустойчивом и охватывающем куда больше частей суток; во всяком путешествии приходится что-то делать именно в то время, когда дома ты уже/еще спишь. Путешествие раздвигает собственное время, членит время иначе; то же относится и к переживанию даже времен года.

Путешественники общаются с местными жителями - туристы, напротив, избегают общения с местным населением: им нужен ландшафт без жителей. Они стремятся так проложить свой маршрут, чтоб люди им не попадались; так ведут себя туристы и в густонаселенном Подмосковье. Турист передвигается по любой местности как по незаселенной - путешественник включается в населенность любого места. Путешественнику нужны местные жители хотя бы как компонент и голос ландшафта. Ландшафт и сам говорит своими формами - тем более интересно, что скажут местные жители и о чем они умолчат. Турист в любом месте воспроизводит стереотипы своего походного обихода - путешественник ко всякому месту относится как к заведомо новому; турист приспосабливает к себе места - путешественник и место взаимоприсабливаются и (хотелось бы думать) продуктивно взаимодействуют. Сейчас, когда я правлю этот текст, я не предаюсь исключительно послевкусию красот природы - как турист, - а продолжаю пребывать в диалоге с чередой мест.

Путешествие - постоянное исполнение роли путешественника. Приходится что-то изображать, недоговаривать и упрощать, - но это не все. Сам глубокий интерес ко всякому месту настолько диковинен, что его невозможно объяснить. Этот интерес приходится как-то представлять, иначе это вызывает подозрение. Человека в походной одежде принято считать туристом (а в каждой туристской местности туземцы знают, что именно интересует туристов и куда они должны направляться) либо экспедиционным работником (археолог, геолог и проч.). В стране, чье мощное разнообразие мест, столь быстро меняющееся сейчас, постижимо лишь путешествиями, путешественник вызывает изумление, особенно - одинокой путешественник. Путешествовать - в отличие от экскурсии, туристского похода, завоевательной или научной экспедиции (часто это одни и те же экспедиции; Оренбургская экспедиция, итогом которой явилось основание Оренбурга, создание губернии и закрепление большого края в составе России, включала: 2 полка пехоты, казаков... историка, астронома, ботаника, геодезистов, студентов... художника... мастеров разного рода) - только и можно, что в одиночку или вдвоем-втроем. В большей группе воспринимается не сам ландшафт - а результаты коммуникации по поводу ландшафта.

Путешественник кажется туземцам странным - умным и одновременно простоватым; лучше эти качества утрировать. Даже собаки в глуши лают на московских снобов. Однако в упрощении поведения есть грань, которую нельзя перейти, - люди терпеть не могут, когда ты подделываешься под местного. Ты - иной и чужой, и веди себя соответственно. Хотя все равно никогда не знаешь, что именно может привести к конфликту. Как-то я долго ждал автобуса в селе и автоматически кинул окурок в стоявшую внутри крытой остановки урну. На меня обрушился град искреннего возмущения, и если бы я долго не извинялся - избили бы. Автобусов там ждут часами, и урна - подставка для доски, а на ней закусывают, выпивают и играют в карты. Всякое место - своя обыденность, свой порядок жизни, нигде и никем не осознанный и не описанный. Постижение этих порядков представляет огромный интерес (это не универсальные опросы общественного мнения с едиными на всю страну вариантами ответов); но постоянная смена этих порядков - тяжелое бремя, к их иррациональной мозаике нельзя подготовиться и не успеть приспособиться.

Путешественник и предстает туземцам иным антропологически, биологически. Когда я путешествую, то чувствую, что туземцы отрицают у меня одни биологические потребности (и органы!) и утрируют иные и даже предполагают у меня отсутствие одних органов и присутствие каких-то новых. Путешественник для туземца - несомненно живое существо, но существо очень своеобразное, существо почти иной породы. Это наблюдение путешественников вроде Миклухо-Маклая в Новой Гвинее известно серьезной культурной антропологии; при очень большой культурной дистанции путешественник вообще не воспринимается как человек. Значит ли это, что такова культурная дистанция и в нашем случае? И не эта ли дистанция позволяет иногда и путешественнику не считать туземцев вполне людьми, если он открывает то, что туземцам хорошо известно? Так уже в наши дни, сороковые годы была "открыта" Долина гейзеров на Камчатке.

Но что же положено делать путешественнику как существу иной породы? Путешественнику все время полагается отдыхать, развлекаться и утолять похоть: в патриархальном башкирском селе Старосубхангулово - все друг друга знают, по улицам бродят коровы и куры, дети со мною здороваются - первыми словами, с какими ко мне обратился незнакомый человек, был вопрос: "Тебе баб надо? Разные есть!"

• Национальная модель культурного ландшафта
• Пермский прецедент
• Новая природная зона: русская саванна
• Дачный бум
• Из уральского дневника