Уходящий 2004 год достоин того, чтобы войти в историю. Насыщенный апокалиптическими предзнаменованиями, скомканный из чреды грандиозных событий, истеричный по небывалому накалу страстей он, кажется, подводит к последней черте перед неминуемой развязкой исторической интриги новейшего времени. К тому пределу, после которого состоится не только календарный, но и фактический разрыв с прошлым тысячелетием.

Пока мы живем в старом измерении. Прошлое все крепче сжимает свои объятия, все больше концентрируется в моменте "здесь и сейчас", достигая предельного напряжения и требуя неминуемого исполнения последнего акта драмы. Старый мир бесповоротно рухнул, но не изжил себя, подобно тому, как Мюнхен 1938 года был не столько концом предвоенного порядка и началом нового (как того хотели его творцы), сколько прологом будущей катастрофы.

Распад СССР - это еще не окончательный итог холодной войны, а возникновение РФ - далеко не начало новой страницы в истории русского государства. Состряпанный на коленке и впаренный в 1993 году в качестве конституции, испещренный либеральными заклинаниями документ, по определению не мог иметь учредительного статуса для новой государственности. Его цели, все до единой, устремлены в прошлое. Они с чужого плеча, поношены и затерты до дыр.

Для современной России в прошлом все. Она не имеет образа будущего, ее нынешняя федеративная государственность - нечто в высшей степени эфемерное. Наличное прозябание поддерживается трудом и заслугами предыдущих поколений, учреждавших все многообразие исторических форм более чем тысячелетнего присутствия России на мировой арене.

Было бы слишком просто построить новое государство, не расплатившись по старым долгам. Историческая задача советского государства не была реализована, но это не значит, что теперь мы свободны от нее, как не были свободны поколения строителей советского универсума от вселенского замысла создателей Российской Империи.

Ортега-и-Гассет ввел понятие "исторического камуфляжа". ""Камуфляж" - то, что кажется чем-то иным, внешность не выявляет сущность, но скрывает ее"¹. Феноменом "исторического камуфляжа" объясняется историческая преемственность между атеистическим советским государством, внешне порвавшим с прошлым, и православной Империей. "Я ожидаю появления книги, которая переведет сталинский марксизм на язык русской истории. Ведь то, что составляет его силу, кроется не в коммунизме, но в русской истории"². Государства не возникают из ничего, и уж никак не являются результатом общественного договора или произвола законодателей.

Более чем десятилетним существованием РФ обязана исключительно статусом правопреемницы реально существовавшего и состоявшегося государства. Но это формальная преемственность, незаконно присвоенная узурпаторами власти. Имперский гимн, торговый флаг не спасут паразита. Ибо как символы, они отсылают к подлинной реальности подводного, как град Китеж, русского государства, и в нынешней системе координат имеют статус тощих окорочков на фуражках продажных ментов. Сегодня этого уже не достаточно, силы исчерпаны, мертворожденная государственность на излете. Воскресает требование нового учредительного проекта.

2004 год поставил Россию перед необходимостью окончательного выхода за рамки разрушительного дискурса девяностых. В тот момент, когда Москва приступила к модернизации государственной и политической системы страны и впервые за долгие годы попыталась обозначить свое присутствие на геополитическом пространстве бывшего СССР, стало ясно, что крах беловежской системы неизбежен. Но неизбежен он не в какой-то своей части, а в полном объеме, со всеми вытекающими последствиями для нынешней Российской Федерации.

Чем больше усилий прилагает Кремль для укрепления государственной власти, тем меньше легитимности у федеративного государства образца 1993 года. Чем больше Кремль пытается централизовать государство, тем быстрее оно движется к распаду. И не потому, что укрепление власти и ее централизация - это плохо и является откатом от демократии к тоталитаризму. Напротив - это свидетельство того, что либерально-демократическая федерация 90-х была нелегальным и незаконным государством, ибо его возникновение связано с узурпацией тех властных полномочий, источник которых лежит вне политического пространства беловежской системы.

Нынешняя кремлевская администрация утрачивает легитимность вовсе не потому, что частично реставрирует формы советской государственности и тем самым вступает в противоречие с "общечеловеческими" ценностями либерального глобалистского проекта. Иначе говоря, она утрачивает легитимность не перед лицом мирового сообщества, но утрачивает ее внутри страны. Причина этого - внутренняя, а не внешняя нелегальность Российской Федерации.

В начале 90-х годов один либеральный мыслитель, которого трудно заподозрить в сочувствии не только советской, но и в целом русской аксиологической системе, не побоялся раскрыть карты: "Демократия, если она когда-нибудь утвердится в России, будет опытом всеобщей эмиграции от русской реальности и русских мифов. Она не сделает нашу жизнь "лучше" - но сделает ее более отвечающей всеобщему замыслу о человеке"³. Какой замысел о человеке имел в виду откровенный либерал, неизвестно, но то, что коллективный опыт демократии действительно оказался всеобщей эмиграцией - это бесспорно.

Не надо бояться поражений - даже когда начинает казаться, что они происходят всё время и вот-вот станут окончательными. Один из разработчиков русской философии имени предположил, что онтологическая сила слова настолько велика, что даже если исчезнут все живые носители русского языка (иначе говоря, русского модуса реальности), то и это еще не означает окончательной утраты русского мира. Достаточно сохранить хоть одно русское имя (пусть это будет хоть негр, сознательно названный Иваном), чтобы русский универсум вновь развернулся. Именем творится реальность.

Государство - это не система, которая поддерживается инертным наследованием установлений и институций. Это скорее идея (имя), которая разворачивается в реальности и удерживается творческими усилиями ее носителей. Причем носителями ее являются не только живущая "здесь и сейчас" совокупность индивидов, но потенциальная целостность прошлых и будущих поколений, именуемых русскими.

Энергия государственный жизни может как угасать, так и вновь воспламеняться в зависимости от наличия сопряженности с государственной идеей и соответствия ей ее носителей. Поэтому государственное строительство - это творчество, поиск наиболее адекватных форм выражения национального опыта в актуальной действительности.

Я.Буркхард в знаменитых "Размышлениях о всемирной истории" писал о России: "на Востоке поднимается государство, которое как кажется, с огромным рвением стремится примкнуть к европейской культуре, - но только для того, чтобы всеми средствами покорить себе Европу! Оно использует чужой ум, но отвергает чужие идеи"⁴. В 90-е нас заставили отвергнуть чужой ум, но принять продукты этого чужого ума. Однако попытка переноса чуждых форм государственности на русскую почву оказалась несостоятельной. Свидетельством тому - сама возможность постановки вопроса о том, что нынешнее российское государство исторически нелегитимно.

В пространстве смыслов откат от идеи русской государственности произошел на рубеже 80-х-90-х гг. Нерешенность вопроса о легальности нынешней Российской Федерации ставит задачу учреждения нового государства. Именно России, а не демократического, федерального или какого-либо другого.

"У власти вкус запретного плода, все хотят ее отведать, но лишь немногие смеют вкусить ее"⁵. Творцы либерального проекта лишь покусились на власть, природа которой была им неведома.

Узурпаторы ответят за свои деяния. Знак того - отмена дня капитулянтской конституции. Для нас же 2004 год - пролог к разрыву с безвременьем, в этом его историческое значение. Грядет действительное учреждение России.

Примечания:

¹ Ортега-и-Гассет Восстание масс.

² Там же.

³ Парамонов Б.М. Пантеон. Демократия как религиозная проблема // СОЦИО-ЛОГОС - М., 1991 - С.381

⁴ Буркхард Я. Размышления о всемирной истории - М., 2004 - С.451

⁵ Московичи С. Машина творящая богов - М., 1998 - С. 287