От редакции: Первая беседа с президентом Фонда "Общественное мнение" Александром Ослоном состоялась в декабре, когда признаки надвигающейся дестабилизации еще невозможно было разглядеть невооруженным взглядом. На киевском Майдане Незалежности тогда еще стояли палатки, а российские льготники не вздрагивали при слове "монетизация". Между тем, социологи уже тогда видели "тучи на горизонте". В феврале 2005-го, когда приближение этих "туч" стало очевидным для всех, мы вернулись к прерванному разговору...

Часть 1 (декабрь-2004). Тучи на горизонте

Р.Ж.: Бытует такое мнение, что в условиях отсутствия активной общественной жизни, оппозиции, политических дискуссий и т.д. роль инструмента, который доводит до начальства общественные настроения, играет социология. Вместо того чтобы гражданский активист самостоятельно пришел с плакатом к парламенту, к нему самому приходит специалист из ФОМа с вопросами о том, что ему нравится, а что нет. Согласны ли вы с этой точкой зрения? Существует ли такое замещение?

Александр Ослон: Нет, это разные вещи. Одно дело, когда активисты приходят с плакатами - по крайней мере, сегодня они выражает позицию узкого круга людей. Даже если такой круг охватывает миллион человек, все равно это менее чем 1% населения. Иначе говоря, общественная активность - интеллектуальная, идеологическая, мировоззренческая и т.д. - это только одна сторона социальных процессов. А другая сторона - это в целом социальная атмосфера, охватывающая массовые группы населения, то есть многие десятки миллионов людей.

В создании социальной атмосферы принимают участие все люди, проживающие в стране. И те, кто думают и говорят сами, и те, кто повторяют за другими, и те, кто молчат, - все они создают общую среду. Это не очень заметная вещь. Мы не ощущаем воздух, которым дышим, пока он есть; и точно так же не ощущаем социальной атмосферы, которая возникает из мириадов разговоров людей между собой - лицом к лицу, по телефону, посредством писем, газет, книг, телевизора, интернета и т.д. Но когда каждый человек чувствует, что что-то в стране не так, ее присутствие становится ощутимо. Социологические службы посредством проведения массовых опросов занимаются именно изучением и описанием состояния и динамики социальной атмосферы.

Р.Ж.: Но барометры рейтингов пока ничего не показывают?

Александр Ослон: Сегодня все признают, что главное показание социологических барометров - рейтинг президента. И это показание на сегодня - "стабильно". Но это факт, относящийся ко всему взрослому населению в целом. Конечно, в относительно небольших социальных группах может быть другая ситуация, и в них барометры могут показывать нечто иное. Но социология как информационная индустрия сформирована мышлением, связанным с выборными ситуациями, в которых каждый человек - один голос, независимо от того, кто он - дворник или директор. Поэтому именно "массовый рейтинг" - главное, что улавливают из опросов населения практически все, кто интересуется опросами. С другой стороны, именно для массовых опросов существуют научно обоснованные методики. Мы отбираем 2 тысячи человек, по строгим критериям (разработка которых, собственно говоря, и есть самое сложное и дорогое в технологии массовых опросов). Если мы все сделали правильно, то можно утверждать, что выводы, основанные на ответах 2 тысяч человек, допустимо распространить на все 108 миллионов взрослых россиян.

Что касается узких групп, прежде всего так называемых "элит", т.е. людей "говорящих", то метода, который был бы научно обоснован для построения репрезентативной выборки, не существует. Поэтому то, что происходит в этом относительно немногочисленном, но самом влиятельном слое, остается вне более или менее систематического и строгого анализа. А суждения об атмосфере в этом слое строятся на основе его самовыражения через СМИ. Понятно, что этот способ не может давать сколько-нибудь достоверную картину.

Р.Ж.: В итоге получается, что, проводя массовые опросы, вы видите только конечный результат работы этого слоя? Ведь понятно же, что он наиболее сильно влияет на всех остальных...

Александр Ослон: Только он и влияет по большому счету. Однако процессы, происходящие среди "молчащих", - это не просто прямой результат влияния. Там происходит некоторая переработка того, что предлагает "говорящий" слой, и на выходе получается нечто другое.

Главный инструмент "говорящего" слоя - телевизор; остальные средства практически несопоставимы с ним по влиянию. Но аудитория принимает далеко не все, что с его помощью ей пытаются навязать. И это чаще всего связано не с тем, что что-то вызывает несогласие и сознательно отторгается, а с тем, что большая часть сообщений, которые волнуют и кажутся значимыми для элитных групп, оставляют массовые группы равнодушными. С другой стороны, многое, что кажется важным населению, не актуально для элит, слабо отражается в СМИ, но тем не менее проблематизировано в массовых группах.

Почему наши исследования так важны? Их результаты весьма грубо, но беспристрастно и достоверно предъявляют то, что происходит "в головах" жителей страны. Иногда эти результаты оказываются неожиданными, иногда - банальными. Но, главное, они в силу своей научной основы и систематичности снижают вероятность иллюзий у тех, кому небезразлично, что думает население. По крайней мере, мы даем политикам, управленцам, аналитикам возможность опираться на нашу информацию о населении. Другое дело - пользуются ли они этой возможностью.

Относительно элитных групп такого рода информация отрывочна и менее достоверна. Поэтому столько домыслов и мифов о том, что творится "в головах" представителей слоя "говорящего"

Р.Ж.: Таким образом, социологи являются могучей силой. Ведь именно они предоставляют информацию, на основе которой политики принимают решения. Можно, наверное, представить себе даже некий "заговор социологов"...

Александр Ослон: Эта конспирологическая идея не нова, но логически противоречива. Если социологи чего-то хотят достичь и составляют ради этого некий "заговор", то они превращаются в участников политического процесса. То есть перестают быть социологами, становятся политиками и их усилия оказываются, в сущности, политическим проектом. Так что "заговор социологов" - как понятие - не имеет смысла, так как автоматически превращается в банальный "заговор политиков".

Социолог по определению наблюдатель, пусть и не бесстрастный, но уж точно не целенаправленный. Он - часть петли обратной связи. Даже если он участвует в каком-то политическом, социальном, информационном и т.д. проекте, он должен оставаться наблюдателем и делать свое дело независимо от чьих-то, в том числе и своих, желаний. В противном случае он будет участником проекта, причем вредным участником. Другое дело, если он хочет именно навредить, но тогда он опять-таки превращается из социолога в политика.

Это тонкий и неочевидный момент, так как социология - всегда метапроект, ее место - вне любого проекта, точнее - над ним. Только тогда - в качестве механизма наблюдения - социология может быть источником рефлексии, необходимой любому разумному проекту.

То, что я сейчас говорю, воспринимается с трудом, так как речь идет о рефлексии второго порядка, то есть я сейчас выступаю как наблюдатель наблюдателя. Мало кто понимает, что социолог не может быть участником проекта, а только наблюдателем - слишком это непривычно и необычно. С другой стороны, участник проекта (и уж тем более "заговора") не может быть социологом, даже если он так себя называет.

Р.Ж.: А в какой степени можно доверять данным социологов? Ведь внутреннее напряжение каких-то локальных сообществ может быть настолько велико, что люди не говорят с социологами, не отвечают на вопросы...

Александр Ослон: Опросы - это слишком грубый инструмент, чтобы снять всю сложность, многомерность социального мира. Указанная вами проблема существует, но это фактор второго порядка. Социолог - это своего рода синоптик, но он оперирует не "большими воздушными массами", а "большими социальными группами". Его диагноз краткосрочен. Долгосрочные суждения социолога столь же приблизительны, как прогноз погоды на месяц вперед. Какие-то важные тенденции замечены, но не факт, что они сохранятся и будущее будет таким, каким кажется сейчас. Сложность и хаотическая динамика социального мира - вот главный фактор погрешности социологических суждений и прогнозов. А отказ разговаривать с социологами - фактор статистической погрешности - менее важен, так как на каждый отказ всегда есть заменяющее его согласие.

Р.Ж.: Как я понял из вашей системы описания реальности, у нас сложилось своего рода "царство рейтингов". Именно ими руководствуются при принятии решений. В этом направлении за последнее время что-то изменилось?

Александр Ослон: Рейтинги - порождение демократического социального порядка, сердцевиной которого являются выборы с массовым участием населения. "Царство рейтингов" возникло относительно недавно - после выборов 1996 года, где впервые в борьбе за голоса использовались современные информационные технологии. Частью таких технологий, точнее показателем их эффективности, являются политические рейтинги. В течение 4-5 лет рейтинги превратились в политический фетиш и заслонили собой практически полностью все иные социальные аспекты политики. Политики того времени руководствовались в значительной степени соображениями, связанными с рейтингами.

Но с 2000-го года понятие рейтинга частично потеряло свое фундаментальное значение, так как возник феномен В.Путина с его невиданно высоким и, самое главное, практически неизменным рейтингом. В его ситуации действия, ориентированные на рейтинг, не имели особого смысла: рейтинг нельзя было поднять (он и так был на пределе) и рейтинг не снижался (такое уж сложилось отношение населения к Путину). Так что в нашем "царстве рейтингов" сегодня не только и даже не столько рейтинг правит бал. Но это следствие стабильности политической конфигурации, вначале сложившейся на основе комплекса надежд, связанных с Путиным, а сегодня ставшей привычкой, которая, как известно, вторая натура. Но нет ничего вечного под Луной, и, возможно, в скором будущем рейтинг снова станет значимым политическим ориентиром.

Р.Ж.: Теракты могут подорвать доверие к Путину?

Александр Ослон: Похоже, что нет, и это касается и терактов, и катастроф. Можно посмотреть опросы после "Курска", "Норд-Оста", "Аквапарка", "Беслана" и убедиться в этом. Население в отличие от экспертов не возлагает на первое лицо ответственность за стихийные бедствия, к которым здравый смысл, как кажется, относит террор.

Хотя в ушедшем году нарушилась одна важная тенденция. До сих пор доля людей, которые оценивали прошедший год позитивно и ждали дальнейшего улучшения от следующего года, неуклонно возрастала. В конце 2004 года их доля заметно уменьшилась. Этот сдвиг стал заметен после событий в Беслане. И дело тут не в негативных интерпретациях СМИ - гибель "Курска" в 2000 году сопровождалась несравненно более мощной критикой. Цены на нефть не упали. Телевидение под контролем и исправно дает "позитив". И тем не менее в атмосфере что-то меняется. Особенно заметно это в сфере бизнеса, где и началось на год раньше - из-за дела ЮКОСА.

Р.Ж.: Сама возможность спокойно заниматься бизнесом - разве это не плюс? Например, в начале 90-х этот род деятельности был сопряжен с колоссальным риском.

Александр Ослон: Тогда было проще. Были люди, которые хотели быть бизнесменами. И были люди, которые не хотели, чтобы те были бизнесменами, хотели, чтобы все было по-советски. Их противостояние было фактором риска. Кроме того, в сфере бизнеса была смутная неопределенность, так как базовые понятия и правила, определяющие эту сферу как общую социальную реальность, только-только нарождались. Каждый действовал на свой страх и риск в самом прямом смысле слова.

Сейчас эти факторы во многом ушли в прошлое, и уже появился слой людей, заряженный психологией бизнеса. Это не только бизнесмены, но и люди, находящиеся в их орбите. Например, бухгалтер и его семья в частной компании - в той же степени носитель психологии бизнеса, что и ее хозяин. Позитивный настрой у этого слоя, внутренняя его энергетика, деловая активность - это очень важный фактор, ставший уже фактически национальным достоянием, необходимым условием экономического роста. Для этого слоя принципиально важным является уверенность в завтрашнем дне. Снижение этой уверенности, признаки неопределенности будущего подсознательно действуют в первую очередь на людей активных - они меньше работают, меньше строят планов на будущее, меньше берут в кредит, потому что не знают, отдадут или нет, и т.д. Итог - снижение деловой активности. Тотальное. От уровня корпорации до уровня последнего клерка в конторе.

Причин для апатии бизнеса много. Во-первых, вся история с ЮКОСом и вполне естественные опасения, что это не частный случай, а символ предстоящих перемен. Символы, как известно, пугают сильнее всего. Другой фактор - снижение реформаторской энергетики, шедшей в последние годы от Путина и подтверждавшей его приверженность идеям, без которых бизнес чувствует себя некомфортно. Вроде бы примерно то же говорит и делает, но что-то вокруг происходит иначе, возникают сомнения, неуверенность и далее, по нарастающей, недоумение, испуг, паника и т.д. Общеизвестно ведь, что бизнес пуглив.

Вот такая общая картинка накануне 2005 года. И на этом фоне в будущем негативные интерпретации действий Путина могут восприниматься по-новому. Может возникнуть положительная обратная связь, разрушающая прошлый образ. Эта схема действует так: есть некоторые ворота для восприятия, и если они приоткрыты, то впускают в себя негативные и пессимистические интерпретации, а за счет этого ворота открываются еще шире, туда может войти еще больше негативных интерпретаций. В итоге может возникнуть некоторая критическая масса негатива, когда у человека происходит инверсия оценок происходящего, то есть наступает то, что в просторечии называется разочарованием. Было хорошо - стало плохо. Я тебя любил - а нынче разлюбил. Оптимизм сменяется пессимизмом. Именно в период такого переходного процесса манипулятивные технологии особенно эффективны. Когда ворота закрыты - тефлон, от него все отскакивает. Когда ворота постепенно приоткрываются - наступает время ментальных перемен.

Р.Ж.: Можно ли говорить о разрушении цельного образа будущего, которое, собственно говоря, и является источником социального оптимизма?

Александр Ослон: Образ будущего - это воображаемое и ожидаемое завтра. Когда синоптики говорят об ожидании циклона, это не значит, что погода уже испортилась. Но определенный и вполне реальный эффект от такого ожидания есть. Я говорю жене: "А ты зонтик взяла?", на всякий случай закрываю поплотнее окна.

Сегодня в социальной атмосфере имеют место определенные опасения относительно будущего - своего рода тучи на горизонте. Бывает, тучи на горизонте приводят к дождю, а бывает - проходят мимо.

В последние годы структуры, созданные властью, были более-менее адекватны и служили довольно эффективным громоотводом. Они возникли с появлением в Кремле Путина, так как оказалось, что социальные проблемы он понимает лучше других политиков (люди это ценят и проявляют свои оценки в опросах). У него, например, есть абсолютное понимание того, что люди должны вовремя получать зарплату, пенсии (он, собственно, решил эту многолетнюю проблему еще в 2000 году). Была, например, глубокая озабоченность судебной системой. Он, как юрист, видел, чувствовал, что это - проблема проблем. Но эта проблема не решена. Она в болоте завязла... Проблемы коррупции, правоохранительных органов, армии - все это его по-настоящему волновало. Он занимался этими проблемами не потому, что ему подсказывали опросы, а потому что сам считал их важными. Это было органично для него, в отличие, например, от Бориса Николаевича, который, хотя и происходил из строителей, но по-настоящему интересовался по преимуществу ломкой партийно-советской системы и тем, чтобы никто не приближался к его креслу слишком близко.

У Путина же во главе угла - конструктивные "страсти", связанные с уровнем жизни и развитием страны. Для него понятия "государство", "народ", "страна", "население", "держава", "власть" друг от друга не отделены. Государство для него имеет сакральный смысл. Кстати, поэтому он так серьезно относится к ритуалам - награждения, парады и т.д. Это особое - ритуальное - поведение связано с сакральным объектом, который воспринимается через символы и воплощен в символах.

Но проблема в том, что настоящее всегда оценивается в сравнении с прошлым. Если первый срок Путина для населения происходил на фоне пережитых потрясений и стрессов 90-х годов, то сейчас база для сравнения - его же первый срок. Та энергетика, которая возникла в 2000-2003 годах и притянула к себе, как магнит, огромные массы людей, стала размываться. В ней появились противоречия, прорехи, возникли ощущения, что ожидания не исполнились, чуда не произошло. Внимание стало фокусироваться не на успехах, а на неудачах.

К тому же в условиях политической стабильности и экономического подъема сформировалось и набрало силу сословие чиновников, составляющее "вертикаль власти". Но для чиновников сакральный объект - не государство, а "золотой телец", которому они, как язычники, поклоняются и в котором видят свой жизненный смысл. Если в 90-е годы немногие - самые рисковые - стали бизнесменами-"золотопоклонниками" и провоцировали динамику перемен в стране, то сейчас их место заняли многочисленные чиновники-"золотопоклонники", которые практически ничем не рискуют и заинтересованы в стагнации, в том, чтобы ничего не менялось. В этом главная слабость "вертикали власти" - она действует только в том диапазоне, который не затрагивает денежные интересы чиновников.

Р.Ж.: Но ведь это проблема затрагивающая все общество - установка на успех, понимаемый только и исключительно через материальное благополучие?

Александр Ослон: Так и есть. О разрыве ценностных структур очень хорошо пишет Фрэнсис Фукуяма в книге "Великий разрыв". К 30-м годам 19 века Америка превратилась в меркантильную, действующую исключительно ради денег, криминальную, полупьяную и заплеванную жвачкой страну. В это время в обществе проявилась сила, которая несла в себе энергетику морального осуждения и возрождения и которая в трудной борьбе сумела переломить эту инерцию. Речь идет о протестантских сектах, церквях, конгрегациях и т.д. За 20 лет им удалось кардинально изменить страну. Хорошим тоном стали воскресные молитвенные собрания, пьянство стало неприличным, детей и женщин перестали пускать в салуны, уровень потребления виски резко снизился, получили распространение знаменитые медные плевательницы, ставшие одним из символов Америки. Культура морального императива оказалась противовесом культуре капиталистического стремления к наживе. В дальнейшем история Америки - это история противостояния двух этих культур, их взаимная борьба с переменным успехом.

В современной России даже признаков такого противовеса не просматривается. Наша жизнь сегодня сконструирована одномерно на базе по-детски примитивного культа денег.

Р.Ж.: Может быть, не "культ денег", а "культ престижного потребления".

Александр Ослон: Я думаю, нет. Огромное количество долларов, которое находится на руках у людей, не связано с проблемой, как их потратить. Их копят - а это и есть поклонение. Я где-то читал, что викинги в свое время, в отличие от пиратов, не закапывали награбленные сокровища, а бросали их в море. Дело в том, что они считали свое имущество частью себя. Отдать сокровища морю означало - сохранить часть себя. Тело умрет, но я, воплощенный в сокровище, хотя бы частично останусь. Чиновник - это тот же викинг. Зачем они воровали деньги при советской власти? Ведь их приходилось прятать - открыто тратить было невозможно. Деньги грели душу фактом своего существования, становились частью их самих. А сейчас можно и украсть, и потратить со вкусом. Почему бы не купить себе домик в Испании, если ты успешный чиновник?..

Часть 2 (февраль-2005). Тучи приближаются

Александр Ослон: ...Надо дополнить предновогодний разговор, поговорить о том, что происходит сейчас. Неожиданно быстро произошло нечто важное, и было бы странным оставить белое пятно.

Р.Ж.: Да, и это важное - на улицах. Мы говорим о массовом протесте, явившемся следствием монетизационной реформы. Странное дело: хотя многие говорили и писали еще в 2004-м про возможность такого протеста, но тем не менее всерьез такую возможность, кажется, никто не рассматривал вплоть до того момента, пока она стала свершившимся фактом...

Александр Ослон: Первые полтора месяца нового года - один из тех редких в последние время периодов, когда что-то, казавшееся устоявшимся, меняется, и множество людей переживает ощущение, что у них раскрылись глаза, произошла перемена в представлениях об устройстве жизни.

Если перед Новым годом мы говорили о том, что на горизонте ходят тучи, которые могут пройти мимо, а могут подойти поближе, то сейчас эти тучи действительно приблизились. Конструкция сегодняшней социальной реальности заметно изменилась. Это изменение в первую очередь касается доминировавшего в последние годы представления о неизменности.

То, что казалось зацементированным, застывшим, сверхустойчивым, а именно - отношение к президенту, оказалось живым, не омертвевшим. Впервые за время пребывания у власти возникли массовые претензии к В.Путину. Если раньше такие претензии возникали в относительно малых элитных группах (бизнес, журналисты, часть чиновников и т.д.), то сейчас - иное дело. Сейчас на реформу системы льгот возникла негативная реакция пожилых людей и сочувствующих им более молодых возрастных групп, а это значит, что впервые после бурных 90-х годов возникли многочисленные группы населения, заряженные энергетикой социального недовольства, переживающие происходящее как нанесенную обиду.

Сама реформа могла пройти спокойно. Если бы была учтена массовая психология людей, которые сегодня возникли на публичной площадке и стали фактором социальной повестки дня.

Пожилые люди - это по своему опыту знает каждый человек - часто пренебрегают материальными стимулами, поскольку им важнее стимулы символические. Они легко могут перенести материальные потери и лишения, но то, что воспринимается ими как неуважение, - невыносимо. Притом, что половина льготников, чуть меньше половины (всю прошлую осень мы это выясняли), положительно относилась к замене льгот деньгами. Другая половина к этому относилась плохо. А вообще все льготники и члены их семей составляют примерно половину населения... Так что объем негативных ожиданий еще до начала реформы был велик.

И так произошло, что эти ожидания подтвердились. Во-первых, в объективной сфере. Например, на начало февраля не получили вообще никаких денежных выплат 40% льготников. Кроме того, деньги, которые были предложены, рассматривались льготниками как явно недостаточные, они не компенсировали экономического ущерба.

А в символическом плане все перешло в иную плоскость и зашло очень далеко. По сути, сама идея обязательной замены льгот деньгами означала, что власть дает деньги и отнимает знаки уважения. Иными словами, "низкое" заменяет "высокое". А для чиновников эта замена кажется нормальной. Им сложно вообразить, что для пожилых людей, например, бесплатный проезд - это своего рода орден, выданный государством.

Р.Ж.: Уже многие писали и говорили: главная проблема реформы в том, что льготы - это форма привилегии. Это форма определения социального статуса.

Александр Ослон: Сейчас, задним числом, это, конечно, стали понимать. Но вообразить себе это заранее чиновники не могли, так как в основе реформы изначально лежали бухгалтерские расчеты и механистическое представление о людях, которым предполагалось дать вместо чего-то неосязаемого вполне конкретные деньги. Для бухгалтера выдача денег представляется всегда чем-то более весомым, нежели не выражаемые в деньгах полумифические права на проезд или лекарства. Когда стало ясно, что поднимается волна недовольства, механистическая логика привела к предложению дать немного больше денег: вместо 200 рублей - 240. Но ситуация уже перешла в эмоциональную сферу, и этот с виду рациональный шаг уже не мог сработать, потому что не символизировал добрую волю власти, а, наоборот, интерпретировался как знак ее бездушия. Он как бы подтверждал для обиженного человека, что его не понимают. И огромное количество людей плюс те, кто к ним присоединился, составили критическую массу, чтобы проявились серьезные и статистически значимые подвижки в общественном мнении.

В январе-феврале мы увидели ухудшение отношения к президенту, поскольку в первый раз за время его правления огромное количество людей оказалось синхронизировано в рамке одной и той же претензии. Это пока не претензия в явном виде, на самом деле она представляет собой недоумение, которое еще плохо выражается словами. Вербальные формулы претензии на сегодня еще не сконструированы, не распространены и не внедрены "в головы". Это пока что смутные ощущения, но их мощность и охват уже достаточно велики, чтобы толкнуть десятки миллионов людей к протестным действиям - не важно уже на улице или еще в воображении. Они проявили себя тем, что на четыре-пять пунктов снизилась доля тех, кто голосовал бы за В.Путина, если бы выборы состоялись сегодня. Это условный индикатор отношения к политику (рейтинг), но и по другим вопросам (одобрение, доверие и т.д.) тоже произошло явное снижение.

Может быть, конечно, что массовое недоумение и недовольство рассеется, и ситуация вернется на прежнюю ступеньку отношения к власти. Но это маловероятно, так как потребуются значительные усилия и умные действия для снятия социального напряжения. Если бы с самого начала льготникам был предоставлен выбор: хочешь - бери деньги, хочешь - пользуйся льготами, все было бы спокойно. По сути, к этому сейчас и пришли. Но одно дело с этого начинать, другое дело - приходить к такому варианту под давлением социального пресса. Сейчас задача, можно сказать, состоит в том, чтобы вернуть пар в котел. И она неизмеримо сложнее.

Р.Ж.: Самое интересное, что акции протеста прошли сбоку политического спектра и как бы отчужденно от него. Та обстановка, которая существовала в политике, была сама по себе, а социальный протест - сам по себе. И не было ни одной организации, которая бы это поняла и возглавила.

Александр Ослон: Нет, довольно быстро появились люди, которые сообразили, что можно присоединиться к процессу и представлять его как происходящий по их инициативе. Это и коммунисты, и "яблочники", и лимоновцы, и еще масса организаций мелких, возникших спонтанно. "Идущие без Путина" стали известны. Даже правые либералы присоединились к общему хору и, наступив на горло собственной песне, объявили об осуждении этой либеральной, в сущности, реформы. Но самое главное не в этом.

Самое главное, что разрыв между политическими слоями, включая и власть, и оппозицию, и всех участников политических процессов с массой населения, далекого от политики, действительно чрезвычайно велик. Дело даже не в том, что между разными слоями, разными группами, между разными слоями общества отсутствуют коммуникации; эти коммуникации отсутствуют, потому что - по известному анекдоту - "в ушах бананы". Политический класс не слышит населения, не умеет слышать, у него таких ушей нет, чтобы услышать гул зарождающегося цунами. Все проясняется только тогда, когда всех накрывает волна возмущения. Но сегодняшняя ситуация - еще не цунами, а так - локальный шторм. Гораздо сильнее возможна реакция на 100% оплату тарифов по ЖКХ.

Кардинальное изменение по сравнению с нашим разговором в декабре состоит в том, что тучи в социальной атмосфере от горизонта сильно приблизились, и возникла очевидная волна общественного недовольства. Эта очевидность стала новым опытом, который волей-неволей, сознательно или подсознательно будет учитываться всеми - и властью, и оппозицией, и обществом в целом. С этим опытом социальная реальность уже стала иной, и ее трансформация, безусловно, будет продолжаться.

Интервью брал Алексей Чадаев