Четверг - главный клубный день Москвы. Грех не разорваться от множества одновременно проходящих мероприятий, одно другого готичней. В отеле "Мариотт" на Тверской обсуждали, например, феномен интеллектуальной журналистики, в широком составе от главы комментарийного отдела Газеты.ру К.Ю.Рогова до представителей Министерства по налогам и сборам. В клубе "Дума" экономист-либертарианец и православный фундаменталист Юрий Кузнецов задвигал ни много, ни мало про "социальную ответственность бизнеса". Но мы пошли в "Билингву", где Кургинян и современный российский кризис. Как не прельститься - не одним, так другим?

Сергей Ервандович Кургинян - патриарх жанра аналитической клоунады, человек-спектакль. Он - создатель театра "На досках", где устраивал свои первые постановки начинающий театральный режиссер Владимир Гусинский, и он же - первоучитель всего сословия постсоветских "яйцеголовых" политологов. Он был консультантом у Горбачева, одним из вдохновителей ГКЧП, идеологом антиельцинской оппозиции в начале 90-х. Это он орал в 93-м в своем театре на вчерашних депутатов расстрелянного Верховного Совета: "Если вы занимаетесь гандизмом, то надо ложиться и ждать, пока вас вынесут полицейские! А если вы занимаетесь революцией, то надо организовывать вооруженную борьбу! Но делать что-то среднее между тем и этим - самоубийство, вы слышите, самоубийство!" И депутатам было неуютно - может быть, даже более неуютно, чем 4 октября.

У Кургиняна учились жесту, эпатажу, фразе, одновременно архизаумной и эффектной. Это он ввел моду изобретать каждый раз новый язык описания политики, такой, чтобы у слушающего не оставалось в голове ничего, кроме ощущения, что он только что услышал откровение истины - сегодня этим трюком пользуются все. Однако звезда Ервандыча начала меркнуть где-то с середины 90-х. Тогда на арену вышли его последователи, для которых сценой было уже не пространство театра "На досках", где проходили первые "кургинятники", а вся площадка актуальной политики.

Но, как бы то ни было, перед нами был живой классик - пусть и в столь специфической области. Об этом не преминул напомнить главред "Полит.Ру" Виталий Лейбин, ведущий лекции - "ведь это Кургинян создал тот жанр, в котором сегодня работаем мы?" Впрочем, что имел в виду Лейбин, для нас загадка. Его сравнительно короткие комментарии к лекциям, как правило, куда темнее самих лекций. Фирменный стиль, наверное.

По аудитории в "Билингве", однако, было заметно, что нынешний гость если известен, то в узких и специальных кругах. На лекцию Глеба Павловского, прошедшую там же двумя неделями ранее, явилась, кроме завсегдатаев, еще и масса народа самого неожиданного - включая городских сумасшедших, барышень пубертатного возраста и американского спецкора "Известий" Мэлора Стуруа, боровшегося за права негров и мир во всем мире еще в середине 50-х. У Кургиняна публика предельно однородная: хмурые, сосредоточенные дяденьки в пиджаках и свитерах, в очках, с чемоданчиками, мнущие в руках прессу разных градаций желтизны. Добрую половину составляли откровенные борцы с мировым заговором - следы целенаправленных поисков оного отпечатались на их лицах; другие, скорее, пришли по старой памяти ловить ностальгию.

...А вот Ервандыч раскочегаривался медленно. Поначалу он вообще говорил тихо и монотонно, как призрак учителя истории в "Гарри Поттере". Сперва длинно рассказывал, что власть у нас вся криминальная - не потому что у нас отдельный кто-то ворует, а потому что сама она устроена как мафия - буквально повторяя свое же выступление 10-летней давности про "режим паханата". Потом взял фломастер и принялся рисовать квадратики и стрелочки на доске, объясняя разницу между академической наукой, теорией заговоров и теорией элит - эта последняя, по его словам, находится где-то между первыми двумя, и за это-то он ее любит и всем советует. После этого взялся рассказывать историософию про модерн, постмодерн и контр-модерн (под этим последним понимался гитлеризм в различных версиях). И только ближе к концу, когда уже заявленное время лекции практически истекло (впрочем, времени оратор не жалел, поскольку вещал о вечном), Кургиняна пробрало на пафос. "Когда мы говорим о том, что Восточная Украина будет бежать к русским - зачем? Чтобы потом все равно идти в Европу, но заодно? Что это, "ползущие вместе"? - и далее: "Если мы часть европейской демократической цивилизации, то что же мы Папу-то к себе не пускаем? Их (т.е. Запада) разборки с нами объясняются только одним - тем, что мы их близкие родственники, мы - другая Европа. Так, как мочат нас, не могут мочить чужих - это только между своими..."

В финале возникла трагическая зарисовка из середины 90-х. Кургинян с болью в голосе рассказывал о том, как к нему приходили патриотические офицеры, и делились с ним своими мечтами. Мечтали о следующем: "вот, приезжает полковник Петров к олигарху, ломает ему один сустав, другой, сует куда надо телефонный провод, в конечном итоге олигарх сдается, отдает все деньги - и полковник возвращает их обманутому народу". А мудрый режиссер Кургинян будто бы отвечал патриотическим офицерам - "Не верю!" "Во что не верите, Сергей Ервандович?" - спрашивали его патриотические офицеры. "Что, не сможет сломать? не сумеет засунуть провод?" "Да нет" - отвечал мудрый Кургинян - "и сломает, и засунет - этому всему он обучен как никто". "А во что же Вы не верите, Сергей Ервандович?" "Не верю, что он довезет их до обманутого народа" - отвечал им мудрый Кургинян. "Скорее, как-нибудь по-другому ими распорядится..."

А то. Конечно, не довезет - теперь-то мы уже знаем. Когда деньги становятся сакральной ценностью, то всякая основанная на неденежных основаниях общность - нация, государство и т.п. - обречены: золотой телец не может долго простоять на площади без охраны, от него каждый норовит отпилить хоть полкопытца, если уж не получается умыкнуть его целиком. Понятно, что после такого финала дискуссии получиться не могло - спорить было не о чем. Кое-кто вяло позадавал вопросы, Кургинян вместо ответов продолжил вещать о своем - и так бы и вещал, наверное... но все когда-то кончается. Ведущий Лейбин попросту взял и позвонил в колокольчик - и хмурые мужчины, молча встав, разобрали дипломаты и отправились по домам.

---

Час спустя, когда "Билингва" из лекционного зала уже снова стала нормальным кабаком - свет выключен, софиты включены, стулья убраны, столы расставлены, на столах во мраке поставлены свечки в стеклянных подсвечниках - в опустевшем зале появился Глеб Павловский.

Осмотрел зал, молча прошел по рядам - к сцене и обратно. И тут же вновь растворился во мраке.

Это был действительно он, не тень и не призрак - я с ним здоровался, во всяком случае, и не я один.

Но борцы с заговором его не увидели.