Не все, наверное, помнят, но в Советском Союзе была научная фантастика. Даже в Союзе писателей была научная фантастика. Секцию приключений и фантастики в Союзе писателей возглавлял научный фантаст Еремей Иудович Парнов.

Еще были Клубы любителей фантастики. И писатель Ефремов.

Это была удивительная, патологически недружелюбная к читателю литература. В фантастике реализовали себя недоучившиеся философы, непризнанные мистики, неудавшиеся изобретатели. У всех этих людей были идеи; а в большинстве случаев - ничего кроме.

У Парнова были идеи, у Ефремова были идеи, у Геннадия Альтова были идеи, даже у писателя Эдуарда Геворкяна была, как впоследствии выяснилось, идея. (Одна, но довольно пламенная - подать в суд на бесплатные библиотеки. В видах повышения гонорара.) Сущность этих идей выяснилась довольно скоро после окончания советской власти. Парнов Еремей Иудович, не снискавший читательской любви на поприще литературном, оказался вдохновенным автором энциклопедий оккульта и уфологии. Альтов под именем Альтшуллер еще в советские годы составил конкуренцию Щедровицкому в области общей теории немедленного решения любых задач; созданная им секта под названием ТРИЗ пыталась запатентовать - в качестве иллюстрации метода - доказательство теоремы Ферма.

Употреблять эти тексты в качестве развлекательного чтения было невозможно, но это не преполагалось. Беллетристика того же Альтова является сухой, беспомощной иллюстрацией его философских идей в области общей теории изобретений. Совписовская научная фантастика позднесоветских времен относится скорее к философии (если философом считать Щедровицкого) или к оккульту (и в таком случае придется объявить основоположником НФ Рериха и Даниила Андреева).

Конечно, были переводы, был Илья Варшавский, братья Стругацкие, Булычев и прочие достойные люди, мизерно изданные сочинения которых были доступны вдесятеро дороже номинала, и только на "черном" рынке. Но в качестве массовой литературы почтенной публике предлагались сочинения крипто-оккультиста Парнова Еремея Иудовича сотнями тысяч штук.

Нерусская фантастика решает психологические проблемы читателя, создавая миры, в которых читателю (покрытому прыщами хилому очкарику-онанисту) комфортно себя ощутить. Советская фантастика решала свои проблемы за счет читателя - люди, глубоко ущербные интеллектуально и физически, пропагандировали среди очкарика-онаниста свои ущербные, болезненные и просто идиотские соображения. Наследники совписов, искренне ненавидящие "проклятый совок" вообще и Парнова Еремея Иудовича в частности, решают похожими методами ту же самую художественную задачу - впаривая несчастному очкарику свое собственное (в лучшем случае религиозное, а в большинстве ситуаций так просто сектантское) видение реальности. Под видом, типа, развлекательной литературы.

Постперестроечный автор фантастики - это организм, паразитирующий на разлагающемся корпусе братьев Стругацких; но на этом его родство со Стругацкими оканчивается. В остальных проявлениях это существо больше сродни Парнову Еремею Иудовичу - с той лишь разницей, что вместо полупереваренного марксизма напополам с уфологией гражданин извергает из себя номер за номером содержание подшивок журнала "Огонек" под редакцией Коротича - от изобличений ужасов сталинизма плавно переходя к необходимости православия и обратно к ужасам. С экскурсиями в сторону альтернативной истории (Суворова по преимуществу), полной еще более ужасных ужасов.

Японцы придумали для обозначения "хилого очкарика-онаниста" специальное ругательство - "отаку". И когда поколение постперестроечных отаку выросло и перестало покупать бумажный продукт, постперестроечный автор оказался невостребован - новая генерация отаку со свойственным отаку истерическим энтузиазмом поклоняется Сталину, Ивану Грозному и Чингисхану и проклинает капитализм, Америку и Макдоналдс. Популярное среди журналистов "скинхедское движение" создается стараниями журналистов, но в основе его лежит тот же импульс, который заставляет отаку переодеваться в хоббитов. Отаку ненавидит реальность, в которой у него нет ничего, кроме прыщей и онанизма; и вожделееет ирреальность (кое-кто скажет "ур-реальность"), в которой у него есть меч, бластер, полуголая красотка и Великая Идея, ради которой можно эти устройства употребить. Идея, ради которой можно умереть.

Героический архетип западной сайнс-фикшн отвечает в точности тем же психологическим механизмам, которым отвечала гитлеровская пропаганда. Гениальный Норман Спинрад блестяще пародировал Хайнлайна и его эпигонов в романе "Железная мечта", приписанном Гитлеру и синтезировавшем патологически бездарную и столь же вирулентную стилистику и идеи Хайнлайна времен Puppet Masters с людоедскими теориями немецких нацистов и американских теоретиков "холодной войны". Бездарность, фашизм и банальное, пресное каннибальство всей американской жизни и философии лучше всего отражается именно в американской фантастике - недаром Хайлайн в Америке и по сей день остается авторитетом и учителем жизни миллионов, не меньше, чем у нас Лев Толстой. В сущности, американская фантастика есть единственно честный жанр об американской жизни; единственно честный, единственно патриотический и, несомненно, наиболее людоедский.

Востребованность и неизбежность антиамериканизма в русской фантастике не нуждается в доказательствах. Надо ли упоминать, что первый русский патриотический дискуссионный клуб в Интернете был открыт на сайте фантаста Юрия Никитина? И породил, путем почкования, все остальные национал-патриотические сервера и сайты.

Перелом случился где-то в середине 1990-х. Коллективный постперестроечный Еремей Парнов выпускает сборник "Время учеников" с домоткаными продолжениями трудов братьев Стругацких. Аналогичные жесты совершались несколькими годами раньше среди любителей самодеятельной песни - постоянные (чуть ли не ежемесячные) фестивали для демонстрации бескорыстной любви к демократическому движению и лично Б.Ш.Окуджаве. Рассказывают, что на один из праздников в честь Окуджавы приехал сам Окуджава и, ничтоже сумняшеся, исполнил песню "Дураки обожают собираться в стаи, впереди главный - во всей красе". Окуджава не знал, что перед ним выступал известный бард Вадим Егоров с песней "Летит наш певчий клин, которому названья нету, и впереди вожак, которого зовут Булатом". Теперь таким же провербальным дураком оказался Борис Стругацкий, руководивший литературным процессом, в результате которого постперестроечный истеблишмент окончательно утвердился, окостенел и застыл в своем окостенении. Крепко державший все коммерческие издательства и всех коммерческих распространителей, коллективный Еремей Парнов не смог предложить читателю ничего, кроме вялых регуржитаций никому не интересных Коротича и Льва Разгона. Особенный цинизм ситуации добавлял выбор материала - цитаты из Разгона и Коротича напополам с оголтелым цинизмом в духе "ворюги милей, чем..." и религиозной пропагандой вкладывались в уста персонажей Стругацких. Персонажей, как ни крути, героических, цельных, незнакомых ни с цинизмом, ни с христианством, высеченных из одного куска и не в пример добротнее, чем картонные поделки "учеников". Прочтение этой книги приводит в ступор - примерно такое же недоумение испытывает читатель Сорокина, когда комсомольцы и ветераны Великой отечественной войны начинают рассказывать про отжатие из говн сока у родной мамочки или с криками "Напихо червие" засовывают в тело уборщицы червей и слизь.

Разоблачение кровавого сталинизма и русского имманентного рабства интересно людям, искалеченным перестройкой; но эта возрастная категория читает только Акунина и Полину Дашкову. А целевая аудитория фантастов - отаку - не интересуются разоблачениями героического мифа, они интересуются героическим мифом. И в тот именно момент, когда коллективный демократический Еремей Парнов 1990-х достиг окончательного обронзовения, он обнаружил, что никому больше не интересен.

Наиболее чуткие авторы из этого выводка почуяли изменение литературного климата довольно рано; почуяли и немедленно дезертировали. Забавное случилось с Вячеславом Рыбаковым - изобретатель русской космической оперы и оголтело (до сектанства и патологии) либеральный фантаст начала 1990-х в 2002 году опубликовал повесть "На будущий год в Москве", замечательную антидемократическим, антирыночным и антиамериканским пафосом, подобный которому встречается лишь в газете "Завтра" (и то не в каждом номере). Расплевывание с демократической общественностью и публичные акты неуважения к Рыбакову не замедлили себя ждать; зато и тиражи подросли.

Что уж говорить об авторах, не вложивших символического капитала в демократические убеждения. Антиамериканизм в русской фантастике процветает, в форме космической оперы по преимуществу. Это жанр героический по определению (и по определению безыдейный). Неудивительно, что при власти совписов, равно как и после, когда литературное поле определялось демократическими наследниками Еремея Парнова, никаких космических опер в России не позволялось. При коммунистах больше переводили пародии на космические оперы (Шекли, Бестера), чем оригинал, а сам жанр считался глубоко реакционным и вредным для подрастающей молодежи.

Первая, видимо, русская космическая опера была написана Вячеславом Рыбаковым; по сюжету на мир 21-го столетия, где процветает монархия Романовых, оказывают растлевающее влияние победившие коммунисты из соседнего (искусственного) пространства, где произошла социалистическая революция; а причиной зла оказался Карл Хаусхофер, основатель геополитики и известный нацист-эзотерик. В роли второстепенного злодея выступает Ельцин Б.Н.

Конфликт между национал-патриотизмом, неизбежным в космической опере, и демократическими убеждениями экстернализуется в виде конфликта между миром победившей социалистической революции и национал-патриотической православной благостью, которая наступила без ее вмешательства. В конце 1990-х этот конфликт экстернализуется дальше - национал-патриотическая православная благость мирно сосуществует с благостями социализма, а второй стороной конфликта оказываются носители "общечеловеческих ценностей", американцы либо европейцы (либо непосредственно, либо, как у Лукьяненко, замаскированные под лицемерных общечеловеков-инопланетян).

Новое поколение фантастов (публикующихся самотеком в "Армаде" у "Альфа-книги"), похоже, даже не подозревают о сомнительном статусе патриотизма, да и жанра космической оперы в целом. Право, жаль, что озабоченные политкорректностью либеральные церберы от научно-фантастического критицизма не читают ничего малотиражного и непафосного, иначе их давно уже, ко всеобщей радости, хватил бы кондратий.

Космическая опера в последние 3-4 года есть жанр основной и практически обязательный к исполнению. Космическую оперу (самого что ни на есть национал-патриотического содержания - Проханов кусает локти) написал первый русский писатель про хоббитов Ник Перумов, ныне живущий где-то в Америке (что отчасти объясняет пафос). Она немедленно стала лидером продаж.

Другую космическую оперу написал/а Александр Зорич. Зорич (их двое: мальчик и девочка) тоже пионер в жанре с мечами, магией и мифическими разумными расами. В свое время ими было опубликовано восемь томов про мечи и магию, потом еще два тома исторических про герцога Карла Бургундского, а теперь вот космическая опера: "Без пощады" и "Завтра война". Третий (последний) том обещается, а также компьютерная игра.

Центральный мотив русской космической оперы (конфликт между русским патриотическим имперским партикуляризмом и геноцидальным лицемерием "общечеловеков") у Зорича не выражен, за отсутствием общечеловеков. Вместо этого человечество претерпевает регрессивную эволюцию и одновременно дробится: люди спонтанно возвращаются к формам мышления, свойственным предкам. Две самые сильные фракции (иранцы, регрессировавшие к зороастризму, и русские, вернувшиеся к 1970-м годам XX века) воюют, непонятно почему. При этом иранцы занимаются невнятными технологическими манипуляциями на какой-то планете, сильно напоминающей зону из "Пикника на обочине" и населенной манихейцами (злейшими врагами зороастрийцев, из той же примерно эпохи).

Относительный коммерческий неуспех Зорича (сравнительно, например, с Перумовым) понятен - прыщавому очкарику хочется мочилова американцев, а его грузят культурологическими загадками. Но за культурологическим загрузом у Зорича скрывается интересная (и не факт, что осознанная им самим/ой) рефлексия.

Из общечеловеческих утопий начала и середины 1990-х наше общество регрессировало к представлению об осажденном лагере, популярному в самые мрачные годы сталинизма. Этот процесс (весьма милый, я не сомневаюсь, сторонникам консервативной революции) в фантастике проявился особенно ярко - в последние 3-4 года фантастическая литература сил нет радует всех сторонних мракобесия, ксенофобии и расизма. Место, где Перумов, Володихин и другие писатели делают вкусные бабки из мракобесия, ксенофобии и клерикализма, Зоричами используется в качестве испытательного полигона.

Идея "национализма вообще", "мракобесия вообще" и "ксенофобии вообще" в качестве позитивной ценности не особенно популярна - можно сослаться разве что на "цветущую сложность" К. Леонтьева, неоевразийство А. Дугина и самые радикальные проекты западных "Новых правых" и национал-анархистов. Лозунг "Ксенофобы всех стран, объединяйтесь!" (против "общечеловеческих ценностей") озвучивался в истории считанное число раз. Каждый сверчок хвалит свой шесток, а самый тупой и прыщавый ксенофоб предпочтет общечеловеков другому (не менее прыщавому) ксенофобу. Это неправильно, товарищи. Но в конфликте имперского партикуляризма с общечеловеческим вторая сторона неизбежно представлена фронтом объединенных ксенофобов - "цветущей сложностью" Леонтьева в войне с планетарной кока-колой и Макдоналдсом. В войне лапифов и кентавров могут победить только нефтяные олигархи.

Создание, культивация эстетик партикуляризма - ксенофобии, мракобесия, тоталитаризма - необходимы для конструкции политического и культурного фронта, который один только и сможет противостоять глобальному Макдоналдсу.

Вклад Зоричей в это благородное дело несомненен.