Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050408_roz.html

Верхнее "ля"
Этюд о превратностях власти и ее вертикали

Исаак Розовский

Дата публикации:  8 Апреля 2005

Нижеследующая работа не содержит ни новых мыслей, ни анализа, ни обобщений. Ошибкой было бы искать в данном тексте некую аллегорию. Любые совпадения с реальностью являются заведомо случайными. Людям серьезным и ищущим во избежание бесполезной траты времени читать не рекомендуется.

Странное существо - человек! Амбивалентное он существо! Какой предмет ни возьми - тут же столкнешься со странностями человеческими в отношении к оному предмету. Вот, например, власть. Казалось бы, чего проще? Ведь должен же быть у человека начальник? Конечно. А у начальника, в свою очередь, тоже должен быть начальник? Бесспорно. Ну, и так далее... Вот и выстраивается вертикаль власти, дабы хоть как-то структурировать человеков (они же "общество"). А иначе что? Хаос и анархия. Разумное ведь устроение, и ничего мистического в этом нет. Казалось бы, живи и благодари начальство за то, что оно неустанными заботами своими обеспечивает тебе таковую возможность.

Ан нет! Возьмите любого обывателя, приблизьте к нему лупу и вглядитесь: что ощущает он по поводу власти? О, какая бездна противоречивейших чувств разверзнется пред вами в этом ничтожном, казалось бы, объеме - в козявке этакой! Тут вам и страх, и зависть, и, что греха таить, злоба, и даже ненависть. Но главные чувства - которые все покрывают и затмевают - это, конечно, трепет и благоговение. Благоговение и восторг с ужасом пополам. И ничего не может поделать с собой обыватель. Пусть умом и понимает, что "не боги горшки обжигают", а начальники сделаны из того же материала, что и он. Ничего не помогает - продолжает бояться, ненавидеть, завидовать. И трепетать! Пыжится, говорит себе и окружающим: "Да кто он такой - Мишка, Борька, Вовка этот? Да я с ним в параллельном классе учился! Троечник был, девушки его не любили за прыщи, из всех книжек только "Щит и меч" читал. Да ничем он не лучше меня. Просто повезло. И я бы так мог..." Но слабое это утешение. Говорит и сам себе не верит. Знает ведь, что - нет, не мог бы. Хоть вроде и умнее, и красивее, и книжек больше прочел, а не мог бы...

Ибо, что ты там ни говори, а Власть - она священна. И тот, кто ею наделен, обретает некий ореол. Ореол Избранничества, что ли. И чем выше вознесся человек, тем сильнее, блистательнее этот ореол. И начинает наш обыватель сомневаться, а в самом ли деле учились они вместе? Или привиделось ему это? И очевидная, казалось бы, мысль, что и самый даже большой начальник ходит по нужде, как и он, представляется ему кощунством. И отвергает он эту мысль, ибо нет, не может Избранный ходить по нужде - ни по малой, ни по большой. А если и ходит, то уж по какой-нибудь Наивысшей, с отправлениями простых смертных ничего общего не имеющей.

И ведь любой начальник имеет вокруг себя этот ореол. Вот уже и на столоначальника своего больно смотреть - слепит. Не говоря уж о директоре департамента. А ведь и над ним свое начальство есть. И запрокидывает наш человечишка голову, и скользит очами все выше и выше по вертикали этой. А конца ей не видно. И чем выше вздымает он взор свой, тем более обмирает его сердце. И до вершины достичь не дерзает, ибо вершина сия где-то уже рядом с солнцем. И блеск светила нестерпим. И не знает уже наш человечишка, то ли это солнце, то ли сама вершина сияет столь ярко. И на вершине этой восседает тот, о ком и помыслить почти невозможно, - Тот Над Кем Нет Начальников. Ну, разве что сам Бог. И то, поди знай, какие у них там отношения - может, они по-соседски договариваются, может, они запанибрата? И кажется нашему человечишке, что вертикаль сия - столп незыблемый. И неведомо ему, что вершина столпа колеблема даже слабым ветерком, подобно острию Останкинской телебашни. И колеблема сильно весьма.

И не в силах человечишка более стоять с запрокинутой головой, от вышнего блеска голова начинает кружиться. И зажмуривает он очи, и опускает их долу, и невольно преклоняет колена свои. И чувствует себя полным ничтожеством у подножия этого колосса. А тако и надлежит быть и чувствовать. И вопрошает тогда человечишка в сердце своем: "Что есть я пред столпом сим?" И сам же себе отвечает: "Букашка! Букашка и есть. Тварь дрожащая. А захоти вертикаль сия сдвинуться на манер Медного Всадника, тут бы мне и конец - задавила бы и не заметила даже. Нет уж, лучше не дерзать постичь границы и смысл ее, а отодвинуться заблаговременно как можно далее, дабы при возмущениях каких не обрушилась бы она на меня всей своей державной тяжестью". И, руководствуясь разумной этой мыслью, отползает наш обыватель, дабы погрузиться в море житейское - в семью, в работу, в строительство дачки, ну и в прочие рутинные - а иногда и не лишенные приятности - заботы.

Да-с... А с другой-то стороны, кто составляет эту самую вертикаль? Те же букашки. Ведь откуда-то они берутся? Не в специальных же питомниках их разводят? Вот и происходит (и не так чтобы очень уж редко), что один-другой из малых сих внезапно выдергивается из скопища себе подобных и возносится вверх. Что тому причиной - Провидение, Бог ли? Сие неизвестно. Равно неизвестно, по Плану ли Высшему это происходит, или случайно - погружает свою руку этак наобум тот же Творец или Провидение в скопище козявок и выхватывает двумя пальцами с некоторой даже брезгливостью первую попавшуюся. Выхватывает, пристально рассматривает, а потом помещает козявку сию где-нибудь на вертикали. Кого внедрит ближе к подножию, кого посередке, а кого-то возносит на самую что ни на есть вершину. Козявка поначалу от неожиданности трепещет, дрыгает всеми конечностями, а потом привыкает и затихает. За недостатком места не будем рассматривать козявок, размещенных на промежуточных уровнях вертикали (управдомов, гаишников и полководцев), а обратимся сразу к тому, кто оказался на самой вершине, т.е. к Тому Над Кем Нет Начальников.

Итак, вознес его Творец и водрузил на самый верх как некое олицетворение Власти и даже символ ее, предположительно приговаривая: "Уж коли выбрал я тебя (вариант: попался ты мне под руку), значица, так тому и быть. Отныне все, что внизу, - твое. Володей и правь! Только с умом да со смыслом, в рассуждении всеобщего блага. Дабы любая нижестоящая козявка была премного довольна и возносила бы хвалу тебе, а заодно - и мне. А теперь осмотрись и принимай хозяйство".

Приоткрывает козявка глаза, которые со страху-то при вознесении зажмурил, с опаской оглядывается по сторонам. Нет, вроде ничего. Он-то боялся, что ему придется на вертикали, как на шесте, висеть, обхватив его руками и ногами. Да еще на ветру. Ан нет. Специальная площадочка устроена, типа смотровой. Бортики высокие по периметру, чтобы ненароком не сверзиться. Да и вообще - все оборудовано как нельзя лучше. Тут тебе и апартаменты, можно сказать, вполне роскошные, и гардероб с одеждой на все случаи (а каждая рубашечка, брюки и даже носки - точно по размеру подогнаны), и много-много телефонных аппаратов с гербами. "Вот эти, - поясняет Творец, - чтобы ты мог с нижестоящими переговариваться, а вот эти - для международной связи. Чтобы общаться с такими же, как ты, которые на вершинах других вертикалей мною посажены. Вот по ним ты запросто сможешь сообщаться со всякими королями и президентами, и даже с другом Джорджем". Подводит его Творец к бортикам и рукой помавает, дескать, глянь, какая вокруг лепота. И точно, глянет козявка вниз, ажно сердце екнет от такой величественности. Панорама действительно дивная - все бескрайнее пространство пред ним распахнется, вся держава, как на ладони! Никакого сравнения даже с "Колесом обозрения" в Парке культуры и отдыха. Вон горы, моря, нивы колосятся, леса девственные синеют, речка подо льдом блестит. Правда, пожалуй, все-таки высоковато. Видны рельсы железнодорожные, по ним, как игрушечные, паровозики ездят. То тут, то там вышки нефтяные торчат, трубы фабричные кое-где дымятся, а народ внизу не разглядишь. Так, одно копошение.

"Не дрейфь! - ободряет Творец. - Вон там под тобой, видишь, еще одна смотровая площадка, а там ниже - еще и еще. А на них людишки сидят. Так знай, это не простые людишки, а, можно сказать, наивысшие люди отечества, тебе в услужение приданные. Вона на ближайшей-то площадке министры твои сидят, да заметь - в подзорные трубы наблюдают. Они, во-первых, ниже - потому им оттудова лучше видать, а ежели чего не видно, для этого подзорные трубы да бинокли им дадены. И кажный зорко следит за вверенным ему участком. Кто за экономической ситуацией поглядывает, кто за нефтью, кто за транспортом. А тот в галунах, например, за солдатиками следит, а этот - в штатском - вникает во внутренние органы. А ниже их работники попроще расположены - советники да эксперты всякие. Ежели министр чего недоглядит или упустит, они ему моментально дают корректировку. А министры эти по мере необходимости будут подниматься к тебе на лифте, чтобы доложить обстановку. Так что ты всегда будешь в курсе всего, а значит, и решения твои будут исключительно мудрые и взвешенные. А вот и кресло, трон, на котором ты будешь восседать, принимая доклады и отдавая надлежащие распоряжения..." - с этими словами подводит Творец козявку к креслу. Тот садится - хорошее кресло, удобное да мягкое, но какая-то удивительная твердость от него исходит и по членам незаметно разливается. Твердеют члены, и сам он вроде как становится твердым как сталь и суровым, как учительница математики в далеком уже пятом классе. Закончив наконец инструктаж, Творец исчезает, а козявка приступает к отправлению своих властных функций.

Нет, не сразу, но постепенно (и даже на удивление быстро) он обвыкает. И вскоре начинает замечать в себе какие-то странные изменения. Взглянет в зеркало: вроде бы он. Вот и бородавка на правой щеке на месте, и цвет лица тот же - землистый, и предательский волос из ноздри торчит. А другой раз взглянет - нет, вроде и не он. Глаза будто больше стали. Да и взор какой-то другой, не рыбий - острый, проникающий аж до самых глубин. От такого взгляда ничто не укроется, никакая тайная мысль, ни интрига, ни заговор. Губы тоже твердо очерчены, подбородок поволевел. Да и лик словно стал медальным, и как бы некий свет от него исходит. И не он один это замечает. Все окружающие глядят восторженно, а промеж себя переговариваются (он-то все слышит, ибо слух у него тоже обострился): "Цезарь! Вылитый Цезарь!"

Вначале он еще сомневался, думал, может, это все из лести. Но нет, он проверял. И каких только тестов он своим министрам и прочей челяди не устраивал! И за бороды таскал, и плевал в рожи их умильные, а они в ответ еще восторженнее глаза свои пучили и явно любую экзекуцию почитали за счастие. Даже крякали от удовольствия. Словом, он не раз имел случай убедиться в надежности своих кадров и в том, что всегда может на них опереться.

Народ, увлеченный своими делами, зря на вертикаль не заглядывался. Так разве какой особо любопытный иной раз спросит лениво у напарника: "А ну, Петро, глянь-ка - стоит там еще ента вертикаль?" Петро высунется в окошко, приставит руку козырьком к глазам, да и ответит: "Вестимо, стоит. Куды ж она, родимая, денется". Вопрошавший кивнет удовлетворенно, да и продолжит свои занятия. А вертикаль сверкает, вся залитая солнцем, устремленная ввысь, как золотая стрела, и вся, как струна, вибрирует, издавая тихий и мелодичный звук типа верхнего "ля". И звук этот, мелодический звон этот, движимый массами воздуха, достигает до самых далеких окраин державы, наполняя сердца людские веселием и уверенностью в завтрашнем дне.

А на самой вертикали - снизу доверху - активность и деятельность кипучая не прекращаются ни на мгновение. Туда-сюда снует чиновничество с докладами да сводками, 35 тысяч курьеров мчат с корреспонденцией и донесениями с мест. Вся эта агромадная информация обрабатывается где следует и в сжатом виде поступает на самый верх для окончательного анализа и принятия безошибочных решений. А далее эти решения в виде указов и декретов текут в обратном направлении. И хотя порой бывают указы весьма затейливы, а глубокий их смысл не каждому сразу доступен, но неизменно вызывают они в народе подъем и воодушевление, а иные - подлинный восторг. Вот, к примеру, указ о том, чтобы многоразличные льготы поступали к их обладателю не сами по себе, не абы как, а чтобы каждая была аккуратно упакована в соответствующую государственную ассигнацию, да чтоб была перевязана бантиком для пущей эстетики. Или декрет о повсеместном изъятии в целях профилактики из употребления апельсинов - ввиду их провокативного, раздражающего глаз обывателя цвета, могущего даже споспешествовать развитию глазных болезней.

Что тут скажешь - вырисовывается картина воистину благостная, картина всеобщего благоденствия и повсеместного смягчения нравов.

Но все это, прошу заметить, происходит исключительно при хорошей да ясной погоде. А ежели она, погода то есть, начинает портиться, тут-то и возникают проблемы.

Вообразите себе, вдруг неведомо откуда начинают набегать облака. Выходит с утречка Тот Над Кем Нет Начальников из своей опочивальни, привычно глядит вниз: мол, "как там страна поживает, вверенная моим попечениям?" - а обзор-то уже не тот. Ибо даже перистые облака этому обзору мешают, а ежели кучевые? Да еще сплошная облачность? А ежели это и не облака вовсе, а низкие тучи все небо до горизонта обложили? Только молнии сверкают? И никакого даже маленького просвета в них не наблюдается. Сплошной, понимаешь, клубящийся мрак. Ни за что не поймешь, что там внизу - за завесой этой деется. Вызывает он министров своих верных.

- Ну, братцы, докладайте, чего там у нас внизу происходит?
- Не могим знать, батюшка! - отвечают. - Нам отсюдова ни черта не видать.
- Ну, а енто... а донесения с мест?
- Донесения-то обнадеживающие. Вроде все спокойно и в соответствии с указаниями. Но ведь сам знаешь, полностью на них полагаться нельзя. Все ж таки свой пригляд нужон.
- Ну, а что метеослужба-то прогнозирует? Скоро ль развиднеется?
- Эх, батюшка, рады бы порадовать, да нечем. Никаких изменений в ближайшее время не предвидится. Может, даже хужей будет. Зона, понимаешь, высокого давления. Как в старинной песне поется: "Тучи над городом встали. В воздухе пахнет грозой". Хоть бы уж какой антициклон завалящий. Так нет же...
- А нельзя как-нибудь этак сделать, чтобы тучи енти этак... разогнать?.. Чтоб над всей страной - безоблачное небо?
- Работаем над этим, батюшка. Но покамест результатов надежных нету. Покамест стихия - она все ж сильнее...

Смотрит Цезарь на министров своих, слушает: э-эх, как-то все не так. Мнутся они, и как бы даже некоторая недосказанность за словами их чудится, что ли. И мнится ему, что восторженности во взорах их поубавилось, а с ней и почтительности. "Ладно, - говорит, - ступайте. Идите работайте, значить..." Отпускает он их, те удаляются с поклонами да с приветствиями, но какие-то они потерянные и промеж себя все шушукаются. "Ишь, распустились, - думает про себя Тот Над Кем Нет Начальников, оставшись в одиночестве. - Ну, ничего, вот солнышко выглянет, я уж вас всех распущу-разжалую. Может, уже сейчас стоило бы. Да нет, коней на переправе не меняют".

Вот проходит день, за ним другой, потом и неделя. Ходит наш властитель вдоль бортиков как неприкаянный. С лица осунулся, ореол былой померк. И тоска его сердце гложет, и тревога в душе угнездилась, да все растет и ширится. Ох, трудно пребывать в состоянии неопределенности. Вроде все как и раньше - и трехразовое питание ему вовремя подвозят в кастрюльках да в горшочках, и по телевизору Петросян шутит, и Киркоров поет по-прежнему. Но чувствует он: что-то меняется - страшно и неудержимо. А что - и сам не знает. И все помыслы его там, внизу. Что поделывают букашки, оказавшись вне поля зрения его всевидящего ока? Не соблазнились ли обстоятельствами? Не строят ли козни? Не лелеют ли тайные мечты о массовых волнениях и мятежах? И мерещится ему, будто снизу какой-то гул идет. Вслушивается: нет, вроде все тихо пока... Но не может прогнать от себя тревогу эту, все чудятся ему страсти да ужасы неслыханные.

И ведь не обманывает его чутье звериное, начальственное. Действительно, там за грозовой завесой начинаются какие-то неоднозначные процессы, смутной угрозой чреватые. Ведь внезапно исчез тот звук мелодичный, исходивший от вертикали властной, то самое верхнее "ля". Поначалу непривычная, а потому гнетущая тишина наступила, а потом все услышали доносящийся со стороны вертикали скрежет. Обратили букашки свой взор к вертикали, а она облаками да тучами как напополам перерезана. И вроде как вдвое меньше стала, утратив былую величественность. И хоть понимают букашки, что иллюзия это, что на самом-то деле там за тучами большая часть ее скрывается, а все ж таки более не видят в ней столп незыблемый, а скорее мачту, которая "гнется и скрыпит". И, привлеченные этой заурядной атмосферной метаморфозою, начинают букашки к вертикали той приближаться, с опаскою, конечно. И вот уже многие из них вокруг нее столпились и скучились. И ведь не для выражения верноподданнических чувств, а скорее наоборот - ни дать ни взять несанкционированный митинг. Стоят, тихо так переговариваются, а в иную башку вновь непозволительные мысли лезть начинают. Мол, а кто они там, собственно, такие? И чем, мол, я хуже? И вот уж самые бедовые осмеливаются не очень внятно, но пискнуть: "Вовка-морковка!" Ну а самые из них отчаянные даже запрещенными апельсиновыми корками в сторону вертикали пулять начинают. Словом, непорядок.

...Мы не станем дальше описывать возможные последствия этих и других провокационных действий. Уж больно неприятные это материи. А рассказываем мы все это, чтобы показать, что на Вечное Вёдро никому (даже Власти) не стоит рассчитывать. А при внезапном ухудшении погоды и при сгущении туч можно ждать любых неприятностей. В общем, покуда власть не научится оные тучи эффективно разгонять, не может она спать спокойно, не может позволить себе почевать на заслуженных лаврах. К бдительности призываем, ибо сказано: "Ничто не вечно под луной". И рушатся и исчезают из памяти земной великие империи, и цветущие долины обращаются в прах, и пресекаются царские династии. И много чего еще происходит. Вот, неровен час, и вертикаль власти может постигнуть участь сия. Может оная обрушиться без видимых даже причин. И возвысится тогда над этими обломками некая козявка, какой-нибудь матрос Железняк в новой инкарнации, да и хмыкнет глумливо, обращаясь к поверженной власти: "Вот тебе, бабушка, и фрунзе... Видно настал тебе, милая, полный бишкек..."