| Русский Журнал
/ Обзоры / www.russ.ru/culture/20050411.html |
|
Клерикализация Владимир Каганский Дата публикации: 11 Апреля 2005 Среди множества новых процессов в культурном ландшафте России мы сейчас видим воочию превращение церковных зданий, сооружений, комплексов, территорий, поселений, даже малых регионов в особые части культурного ландшафта. Названные области пространства отличает - и этого нельзя не заметить - процветающий вид, особый статус и непроницаемость для посторонних. Во всяком российском городе - Чебоксары и Алатырь тому свидетельство1 - бросаются в глаза несколько полюсов роскоши, изобилия, не соразмерные и не соответствующие общему уровню вида и благоустройства ландшафта. Это новый капитализм со своими офисными роскошествами (цеху архитекторов привалило) и загородными поселками вилл. Но таковы же и государственные "сберцентробанки" с их вывесками цвета золота и малахита. По архитектуре, контролю над прилежащим городским пространством и даже пренебрежению им, своим коттеджным поселкам частные и государственные банки неразличимы, что заставляет задуматься географа, который все читает по ландшафту2. Впрочем, в Тобольске мне довелось видеть в центре города новый протестантский храм, здание местного Сбербанка и виллу нувориша в одном стиле и из одного материала, красивого красноватого кирпича. Бросаются в глаза и массивы жилой застройки для нового непонятного, но явно не среднего класса. Конечно, им не уступает роскошь новых административных зданий - или хотя бы поновление фасадов прежних (или евроремонт в небольшой части здания, что я видел в Кудымкаре), как и приравненные к ним как атрибут державного величия и процветания немногие исторические здания-музеи. Еще один полюс процветания пока не привлек должного внимания. Во многих регионах РФ (и не только ее, но пока ограничусь Россией) - во всех мною виденных, а их более сорока - в самых разных городах и многих селах бросается в глаза богатство храмов разных конфессий, как отреставрированных, так и выстроенных заново. Крупные городские храмы и монастыри притягивают взгляд яркостью и чистотой своих стен и красок на буквально сером фоне обычной ветшающей застройки. В сравнительно небольшом и сейчас довольно бедном на вид, разоренном еще в двадцатые годы и так не оправившемся Алатыре насчитывается девять восстановленных и восстанавливаемых православных храмов и монастырей - главный визуальный знак новой эпохи. Такого контраста прежде не было: стояли храмы на обычном фоне, и рядовая застройка не хирела и не косилась. Раньше трущобы не окружали церковную роскошь и не возникало мысли о чрезвычайной (чрезмерной?) концентрации воли, энергии, средств, сил, стройматериалов. Наверное, в Алатыре это выглядит ярче, поскольку городок в основном малоэтажный, а разваливающиеся промышленные здания лишь усиливают общее впечатление. Монастыри в Алатыре изумительны своими интерьерами. В одном из монастырских храмов вся внутренняя облицовка и иконостас - из резного дуба, а в другом все сверкает полированным мрамором - красиво, хотя и непривычно. Мрамор широко использован и во внешней облицовке и внутренней отделке нового храма в скиту (говорят, что мрамор подарил Э.Россель). Интерьеры местного "храма знаний" - Алатырского филиала Чувашского государственного университета - поддерживаются в хорошем состоянии, но и только. Новочебоксарск в той же Чувашии (по ней получилось удачное путешествие в силу помощи коллег из Чебоксар), город большой химии и былого массового производства химического оружия, в советское время имел привилегированный статус, что выражалось прежде всего в приличной застройке и хорошем снабжении. Смертоносный цех демонтирован, а про обеззараживание почвы города и окрестностей ничего не известно, хотя не раз были выбросы - именно там сейчас новые огороды перед окнами жилых высоток. Город помаленьку хиреет, но есть и новое. В самом центре - громада собора святого князя Владимира, хорошо выстроенная и красивая. Перед входом в величественную арку ворот, замыкающую огромную территорию, высится скульптура самого грозного (с мечом) равноапостольного князя; вспоминаем о многократных крещениях жителей, чередовавшихся с их восстаниями, отчего и пришлось перестраивать деревянные стены монастырей на каменные и вооружать их артиллерией против бунтовщиков. Сейчас потомки повстанцев живут скромно, а монастырские стены если не грозят, то сверкают богатством. Все больше территорий становятся недоступными для обычного человека без благословения соответствующих церковных властей - таковы Соловки, Коневец, Валаам; дорогостоящий туризм по соглашению с церковными властями - дело особое. Режим посещения зависит иногда даже всего лишь от внешнего облика, от конфессиональной принадлежности и даже ее внешнего выражения - в иные места нельзя попасть, не осенив лоб крестным знамением; то, что от женщин требуется юбка для входа в православный храм, - общее место. Во том же Алатыре - уж больно там все это выразительно - возрождающийся женский монастырь в первую очередь восстановил свою ограду; внутрь ограды попал целый небольшой квартал одноэтажных жилых домов с участком улицы - дома были куплены и выселены, а улица перестала быть улицей; сложившееся за десятки лет (обычное) право прохода и проезда было просто ликвидировано. Реституция церковных земель, как и реституция вообще, справедлива, но почему же православная церковь (Московская патриархия, если вернее) помалкивает о реституции как таковой, для всех на нее претендентов? Клерикализация ландшафта - усиление в культурном ландшафте роли церковных комплексов, превращение их в новые центры и полюса организации и жизни ландшафта с особым режимом посещения, осмотра, пересечения; подчинение ландшафта таким объектам. В символической сфере этот процесс выражается в том, что все чаще и больше (независимо от уместности) официальными и неофициальными символами и эмблемами мест, городов, регионов становятся церковные сооружения, - взгляните хотя бы на современные денежные знаки России, где почти на всех банкнотах присутствуют или даже доминируют соответствующие символические изображения3; хотя статус России как светского государства, кажется, еще гарантируется действующей конституцией. Это - клерикализация символической компоненты культурного ландшафта и культурного ландшафта как символа. Культурный ландшафт все больше оказывается в тени соборов, мечетей и дацанов; почти в каждом селеньице Башкирии или окрестностей Тобольска (сибирские татары) - новая мечеть, но винные магазины там, кажется, пока не закрываются Клерикализация ландшафта не сводится к занятию собственно религиозными институтами и организациями ведущих позиций и/или особых мест в ландшафтной среде, созданию ими особых компонентов ландшафта. Это-то совершенно нормально и органично для культурного ландшафта - что монастырь или мечеть с кладбищем являются особыми местами и в этом смысле особыми компонентами ландшафта, как являются особыми (но уже в ином смысле) компонентами ландшафтной среды и университетские кампусы или новые районы сплошного размещения больших загородных магазинов вроде того, что бурно развертывается сейчас в подмосковных Химках. Клерикализация идет значительно дальше: сам культурный ландшафт начинает представать как осмысленно существующий (и даже просто существующий как именно КУЛЬТУРНЫЙ ландшафт) лишь в меру его клерикализованности, освященности теми или иными конфессиональными структурами. То есть, в сущности, - просто в силу и в меру наполненности объектами, особый статус которых задан в сфере, либо далекой от ландшафта, либо вовсе с ней не соотнесенной. Как это ни странно на первый взгляд, при клерикализации ландшафта конфессиональные структуры начинают занимать в ландшафте место и играть роль партийных структур ландшафта советского пространства4. Выскажусь по возможности ясно и аккуратно: нет сомнений в том, что в любом конкретном культурном ландшафте есть внутренне выделенные и по умолчанию привилегированные места и объекты, ценность разных мест и объектов различается, для местного населения действительно существуют согласованные фокальные, в том числе сакрализованные объекты и места (для разных групп совершенно разные, чему примером и поликонфессиональные территории самой России). Несомненно и то, что феноменологически известный нам культурный ландшафт в узком смысле (то есть не синоним просто антропогенного ландшафта - среды, преобразованной человеческой деятельностью) имеет значительный потенциал сакрализуемости, как в авраамитских конфессиях, так и в иных; культурный ландшафт и сам по себе имеет потенциал сакрализуемости в сугубо секулярной культуре5. Все так... Но ценность самого культурного ландшафта - отнюдь не отблеск ценностей отдельных объектов, размещенных в этом ландшафте, какой бы высокий культурный, социальный или конфессиональный статус они ни имели. Ценность культурного ландшафта - не механическая сумма ценностей отдельных объектов: даже в том предельном случае, когда в конкретном месте нет "признанных" ценностей вроде храмов, мест жизни культурных героев, местообитаний культурно привилегированных групп организмов и даже просто культурно маркированных красот природы, ландшафт содержит определенные ценности и сам является таковой. Однако все чаще и чаще культурный ландшафт понимается прежде всего как сеть "оазисов духовности", каковыми считаются преимущественно, если не исключительно церковные места; именно такое представление о культурном ландшафте - как наложении точек и маршрутов "духовности" на исконную природную основу - разрабатывается в Институте культурного и природного наследия6. Я же - далеко не я один - полагаю, что культурный ландшафт сплошен, лишен пустот, и в нем нет универсально доминирующих мест и компонентов7. Клерикализация, как и сакрализация чего-либо, сама по себе не плоха и не хороша - но вот ее универсальность и нормативность сомнительны. Тем более что моноэтничных моноконфессиональных территорий в составе Российской Федерации сейчас практически нет; в некотором масштабе все места ландшафта полиэтничны и поликонфессиональны. Клерикализация ландшафта при поликонфессиональности может превратить его в поле борьбы символов и компонентов среды, разорвать и фрагментировать ландшафт, признаки чего наблюдаются уже во многих местах. Кроме того, и это важнее, доминирование в ландшафте одного-единственного компонента, будь то даже храмы в моноконфессиональной стране, - профанация и дискриминация самого культурного ландшафта, который чудом сохранился под гнетом советского пространства и с таким трудом и муками помаленьку оживает... Если наблюдаемые процессы продолжатся (а нет оснований думать иначе, насколько это можно видеть, знать и понимать силами одного человека), ткань культурного ландшафта будет вся разобрана и даже разодрана на отдельные места, связанные с отдельными конфессиональными и квазиконфесиональными группами и структурами, а сам культурный ландшафт окажется в тени конфессиональных объектов (если не их придатком) и будет признаваться реальным и полноценным лишь в меру его клерикализованности. (Огромный вклад в клерикализацию ландшафта внесет и уже вносит новое язычество, переживающее за разговорами о "традиционных конфессиях" бум; я непременно посвящу ему отдельное эссе.) Но именно такая редукция ландшафта, такое раздробление, смысловая, а то и физическая парцелляризация ландшафта противоречит его исходному смыслу. Более того, именно такая ценностно-конфессиональная фрагментаризация ландшафта противоречит и самой наметившейся сейчас реабилитации культурного ландшафта и в культуре, и в натуре, реабилитации, каковая немыслима и невозможна без ресакрализации ландшафта.
|
1 |
||
|
||