Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050425_kag.html

Советское пространство
Владимир Каганский
Дата публикации:  25 Апреля 2005

Советский ландшафт порожден и живет в семантике лозунга, его данность, визуальная и вещественная (тем более - отчетная), должна сама собою повествовать об успехах, преодолениях и свершениях. Строят ГЭС, рубят лес, собирают урожай... Пространство устроено с простотой и убедительностью газетного рапорта. Оно само - рапорт, материализованный лозунг, смешивающий дескриптивное и нормативное, вещественное и символическое, сущее и должное. Советское пространство - не только овеществленный лозунг, но и указующий супержест; пространство побуждает к действию и является им.

Презумпция лозунга/рапорта превращает материал этого лозунга в пространство простое, четкое и ясное. В каждом месте делается только то единственное, что поручено этому месту. Области ландшафта - тем самым задаваемые извне ячейки решения задач, о чем может быть лаконично доложено. В нашем ландшафте постоянно осуществляется все новая нарезка ячеек для задач; внешняя организация не только сильнее внутренней, но санкционируется как единственная. Самоорганизация ландшафта просто подавлена; пространство превращено в хаотическую интерференцию ячеек, "ничего не знающих" друг о друге.

Тезис о простом рапортующем пространстве объясняет многое. Но просто устроена должна быть и деятельность, если ей предписывается простой результат, особенно если материал этой деятельности ею игнорируется. Взятый как совокупность отдельных мест-для-задач, советский ландшафт устроен удивительно просто. Это композиция ячеек с однозначными функциями и абсолютно четкими границами. Коль скоро ландшафта как предмета управления нет, то при прочих равных это подвластное пространство еще и большое: однородной деятельностью тем проще управлять, чем больше ее объемы. Локальная простота порождает хаос на других масштабных уровнях.

Главная категория нашего ландшафта - размер; категория логики, даже эстетики советского ландшафта. Простота - мера успеха деятельности, величина - мера ее важности. Доминируют способы использования ландшафта, ведущие к упрощению и увеличению (например, забрасываются мелкие массивы сельхозугодий). Малые площадью участки ландшафта нежелательны уже в силу того, что за ними труднее обеспечить надзор. Тезис о простоте и величине имеет массу подтверждений. Это и огромные узко специализированные колхозы, и особенно совхозы, гигантские заводы и поселки (города) при них и пр. Но размер размеру рознь. Характерна не просто гигантомания, но превышение неких имманентных всякой системе размеров. Поле всегда больше такого, где еще возможно вести работы, а завод - больше таких размеров, где возможно эффективное управление. Все в ландшафте больше, чем нужно для осмысленного использования.

В идеолого-символической сфере все значимые концепты - ценность, истинность, героичность, единство, новизна, (псевдо)сакральность - выражались непременно и непосредственно размером. Огромное в ландшафте - предмет гордости, начиная с самой большой (топографической) площади нашего СССР (теперь - РФ). Простое и большое пространство - результат трансформации ландшафта. Отсюда примат новизны, ярче рапортующей и видимой.

Наш ландшафт не знает никаких собственных состояний, он содрогается от постоянных переделок. Ничто не существует само по себе, это все - продукт прошлой переделки или материал будущей. Но поскольку новизна - перманентная ценность, а не гарант законченности, наш ландшафт - обветшавшая стройка, новостройка=руины.

Новизна - результат замены прежнего состояния места ландшафта на иное. Отсюда популярность диалектики с ее переходом форм в свою противоположность. Всякое место теперь противоположно естественно сложившемуся состоянию: пустыни превращены избытком орошения в соленые болота, болота осушены до состояния пустынь, деревни заросли лесом, вырубленные леса застроены дачами и т.д. Большинство подобных проектов не реализованы...

Советский ландшафт - не феномен, дан исключительно в ситуации овнешнения: он осматривается, упрощается, декларирует, управляется, переделывается, репрессируется. Если обычный ландшафт - всегда преимущественно завершенный, место жизни, то советский - лишь создаваемый, предмет (незавершенной) деятельности. Удел социалистического ландшафта - процессуальность. Временность - его вечный атрибут.

Опираясь на образ культурного ландшафта, видно, что советский - это вовсе не ландшафт, а скорее антиландшафт.

Наш ландшафт - материал и место решения задач. Задачи овеществлены, изолированы друг от друга и отчуждены от ландшафта. (У всякой задачи - своя структура, учреждение, объект, место.) Характерный элемент пространства - абсолютно изолированный, секретный и "невидимый", полностью отрезанный от окружения даже физически, связанный с Москвой и имеющий московский адрес какой-либо "закрытый" город. Главные, наиболее важные элементы советского пространства - внепространственны, экстерриториальны. Смысловые фокусы и реальные центры советского общества=государства - внепространственны.

Единица пространства - зона, т.е. область решения задачи, статусно и физически изолированная. Пространство задач сегрегировано в мере, с трудом поддающейся представлению. Осторожная оценка совокупной длины всех видов оград-преград на территории СССР - миллион (!) километров.

Внутри каждой зоны, подчиненной одной-единственной задаче, может быть все что угодно. Вместо взаимосвязанных соседних мест - самообеспечивающиеся ячейки, а соседство обязывает к забору. Он не утилитарен, это материализация локального подкомандного пространства по принципу "подвластность - непроницаемость - изолированность". Советский ландшафт в принципе автаркичен, его ячейки самодостаточны. Но практически это удалось только сильным ведомствам, в своих ячейках имеющих почти все - от собственных вузов и бытового обслуживания до выращивания цветов.

Иллюзорное благополучие монопольных самодостаточных зон - и одновременно тотальная конфликтность. Все ячейки монофункциональны и мономасштабны, в силу отсутствия горизонтальных соседских связей невозможна их координация. Примеров масса. Конфликтам негде разрешиться, ведь не может быть создано особое ведомство для разрешения всякого такого конфликта. Тем самым успех одной ячейки заведомо ведет к большему ущербу других. Ущербны и убыточны вообще все отношения в пространстве. Монополизация пространства и жесткое ранжирование задач приводит к тому, что ячейки важных задач превращаются в выжженную землю. Не предписано уничтожать природу или деревню, но не предписано и обратное. Нормальный ландшафт устроен принципиально иначе - в любом месте решается много задач, реализуется масса функций, но нет таких, что вытесняли бы все прочие.

Специфика советского ландшафта - обилие неразрешимых конфликтов. Цена конфликтов - разрушаемый ландшафт, никому не принадлежащая, неведомая ценность. Сказать, что советский ландшафт "состоит из" конфликтов - значит упростить ситуацию. Нагромождение простых, но несвязных ячеек для задач превращает советское пространство в империю парадоксов. Лишь несколько примеров.

Жить в конкретном месте так просто... Но нет. В нашем пространстве никто нигде не живет. Реальные жизненные циклы людей разорваны в пространстве, их фрагменты разбросаны по многим местам, меж собою никак не связанным. В одном месте человек спит, в другом добывает средства существования и социальный статус, в третьем - проводит свободное время и т.д. Обычно он родился, живет и мечтает жить в разных местах. Человек нигде не укоренен, не он живет в ландшафте, но по разным местам пространства разбросаны его социальные роли и фрагменты поведения-выживания. Все области "личного пространства" - тоже ячейки-для-задачи, жить в большинстве их в точном смысле слова - нельзя. Ландшафт переполнен ролями и следами жизни. Маргинализованность связана отнюдь не с тем, что в городах не до конца укоренились недавние переселенцы; в советском пространстве почти невозможно укорениться. Переходные зоны=состояния тотальны.

На всех уровнях, во всех масштабах разведены и разорваны районы добычи средств, статуса, его реализации, траты денег, отдыха и пр. Специализация тотальна. Из всякого места извлекаются разного рода ресурсы, расходуемые (используемые) в иных местах. Так, за счет варварской добычи полезных ископаемых создавались привилегированные условия жизни в Москве и немногих городах; потоки отдыхающих из них разрушали уклад жизни "курортизируемых" мест и т.д. Дальние связи были вредны вовлеченным в них местам; выигрывало только внетерриториальное место - центр распределения, Центр. Вопреки расхожему мнению, что республики развивались якобы за счет Центра, анализ особенностей советского ландшафта свидетельствует: нахождение в подвластном СССР пространстве было даже экономически невыгодно для всех республик. Дисфункциональны все пространственные отношения.

Места-ни-для-кого, места-ни-для-чего в ландшафте (задачи, создавшие места - внеландшафтны). Ни местных жителей, ни самих мест... Размещая свою деятельность по разным не связанным местам, человек тем самым в какой-то степени выскальзывает из-под контроля, но цена такой бесконтрольности - потеря контроля человека над местами. Наши ячейки пространства контролируют структуры, безразличные к местам. Распространенные суждения о хищнически-варварском отношении людей к природе, земле и т.п. искажают суть дела; люди ведут себя согласно практике тотальной временности. Укореняться даже опасно, человек выживает в щелях и зонах стыка ячеек, где контроль ослаблен. При этом главный формальный признак ландшафта - соответствие структур и характера деятельности - сохраняется; но эти структуры сами чужды ландшафту.

Пространство, где блуждают социальные роли, - анонимно, безлично. Оно, в сущности, потеряно и пусто - коль нет укорененных жителей, поддерживающих смысловую освоенность (симптом и гарант эффективного использования всего комплекса ресурсов). Утрачено именование, знание и понимание ландшафта; размыто живое переживание разнообразия ландшафта и различий в нем, утрачена сложность как обилие форм. Местные жители, сколько сохранились, все чаще демонстрируют шокирующее незнание даже ближайших окрестностей своего жилья. Даже объемные знания людей об окружающем пространстве - частичны, разорваны и внутренне противоречивы. Это скорее знания стандартизованных утилитарных маршрутов перемещений и/или отдельных мест. Разорвана целостная семантика территории, ландшафт распался и утилитарно, и когнитивно, и ценностно-символически.

Сплошность ландшафта сохранна у его природной основы (но не дана переживанию), а собственно культурный ландшафт, бессвязный, фрагментированный, зияющий пустотами, сжимается, как шагреневая кожа. Нагрузка на его сохранившиеся фрагменты, приобретающие особый семиотический статус "памятник", столь велика, что они тем самым - очередной парадокс - перестают быть ландшафтами.

В нашем ландшафте жить трудно, перемещаться сложно. Советское пространство не то чтобы негостеприимно; ландшафт - ксенофобен, не рассчитан на посторонних, из него постоянно вычищается "чужое". Наш ландшафт сочетает полную открытость, даже раскрытость взору с явной непрозрачностью, полным отсутствием возможности видеть/знать что-то конкретное. Ландшафт прозрачен - видеть нечего.

Советское пространство агорафобно. Во властной онтологии ландшафт не существовал, и потому его не предписывалось видеть. Предписывалось видеть пространство своей ячейки. Видеть и знать советское пространство - особая привилегия; неуполномоченное стремление видеть и знать - странно и опасно.

Логика советского пространства требует временного ослепления людей на выезде из "своей" ячейки. Это ослепление уже произошло - ослепление семантическое. Телесная непроницаемость ячеек пространства перешла в семантическую. Знание своей ячейки почти сакрализуется (ср. с языческими культами местных божеств); ситуация видения чужаком даже простых структур вызывает почти шок. Навыка видеть нечто вне своего жизненного горизонта нет. Люди верят: вся внешняя пространственно далекая реальность - совсем иная, устроена по другим законам, может содержать очевидные противоречия и т.п.

Это можно интерпретировать и иначе. Жизнь в ландшафте требует не только знаний и труда, но огромной культурной и социальной воли. Национализировав волю, государство растратило большую ее часть, а людям осталось очень мало, и они используют ее экономно. Известен вопиющий контраст между чудовищной грязью, хаосом и беспорядком на улицах - и чрезмерным, самоценным, маниакальным порядком в жилищах. За порогом квартир сразу начинается чужое и чуждое пространство; где уж здесь полный спектр идентификации? За порогом квартиры сразу начинается Советский Союз...

Именно так ведет себя и власть. Полюса регламентации административного пространства - его (псевдо)сакрализованные центр и границы; организация/регламентация пространства здесь тотальна и почти лишена функциональности. Между центром и границами, физически, репрессивно и символически сжимающими и скрепляющими пространство, - менее регламентированная среда, замусоренная, но пригодная для жизни. Обыденная жизнь в основном и протекает в этой огромной переходной зоне, что и не государственная, и не частная.

Ландшафт обделен всем - трудами, знаниями, вниманием, - но прежде всего волей. Царит ландшафтная апатия, равнодушие, аномия. Отсюда и пространственная невменяемость. Общество=государство игнорирует то, что оно существует и неизбежно действует в пространстве, - и потому, в сущности, никак себя и не ведет по отношению к этому пространству. Совокупный субъект фиктивен и иллюзорен, вместо него - множество размытых структур. Чудовищное незнание собственного пространства - феномен не в сфере просвещенности, отсутствия или неадекватности знаний. Само устройство феномена, называемого вполне противоречиво советским ландшафтом, и предполагает, что он не является предметом заботы, воли, внимания, знания, рефлексии.

Противоречия нет. Ландшафта по определению не может не быть; но, мысля культурный ландшафт согласно его понятию, надо признать: на территории бывшего СССР культурного ландшафта не существует.