Состоявшееся на днях подписание В.Путиным и Н.Назарбаевым соглашения о продолжении использования внутренних паспортов гражданами России и Казахстана при пересечении границы фактически создало новую российскую гуманитарно-географическую реальность. Однако именно этот аспект подписания остался почти незамеченным. Попробуем его раскрыть...

Железные дороги и границы

В комментариях на это событие на первый план, затмив все остальное, вышла актуализация в массовом сознании представления о сложности границ и железнодорожных сетей России и Казахстана.

Действительно, железнодорожная сеть стран СНГ, по большому счету, наследие советской. За последние пятнадцать лет в некоторых странах - особенно активно в России, Казахстане, Узбекистане и Туркмении - строились новые железнодорожные ветки протяженностью порой до нескольких сотен километров, однако ключевой роли в развитии общей для всех стран сети железных дорог они не сыграли. Часто эти ветки "исправляли" огрехи старой советской сети, проложенной без оглядки на сетку административных границ союзных республик. Иногда они просто вели к новым месторождениям или к границам новых дружественных соседних государств.

Как бы то ни было, а обширная сеть железных дорог на различных участках российско-казахстанской границы осталась практически без изменений, особенно с российской стороны. В Казахстане за это время было начато - и частично уже осуществлено - несколько проектов по строительству железнодорожных веток, соединяющих разделенные российской территорией участки магистралей Казахстана.

Тем не менее на сегодняшний день целый ряд железнодорожных линий, связывающих различные уголки Казахстана, проходит через Россию, и наоборот. Часто эти участки и эксплуатируются железнодорожной компанией иностранного государства.

Так, Транссиб не обслуживается РАО "РЖД" на всем своем протяжении, несмотря на то, что участок "Утяк - Петропавловск - Исилькуль" проходит по территории Казахстана. То же самое можно сказать и об участках "Красный Кут - Астрахань" (напрямую, без заезда в Волгоград, связывающего Астрахань с Саратовом и Средней Волгой); нескольких участках "дублеров" Транссиба ("Кзылту - Иртышское", "Карталы - Тобол"); отдельной ветке "Орск - Никельтау".

Обратная ситуация сложилась и с несколькими участками железнодорожных путей на территории России, принадлежащими "Казакстан Темир Жолы". Среди них участок "Чингирлау - Илецк - Яйсан" в Оренбургской области, на дороге, соединяющей областные центры западного Казахстана, Уральск и Актюбинск; и небольшой участок "Локоть - Защита" в Алтайском крае, помогающий соединить два восточных казахстанских областных центра - Усть-Каменногорск и Семипалатинск (последний, впрочем, уже потерял этот статус).

Именно эти неудобства и связанные с ними оригинальные коллизии организационного устройства сетей железных дорог и повлекли за собой неизбежное с точки зрения обеспечения удобства граждан двух стран соглашение об упомянутом выше упрощенном пересечении границы.
Нас, однако, будет интересовать и еще один факт: артикулированный, но не осмысленный в полной мере. Эти соглашения были подписаны двумя президентами в Челябинске...

Уральское пограничье?

Челябинская область - один из тех регионов, которые в одночасье с распадом СССР стали пограничными. Соответственно это один из тех регионов, которые в наибольшей степени пострадали бы без подписанных данных соглашений.

Государственной границей России и Казахстана является южная половина восточной границы Челябинской области. Однако более важно то, что эта госграница означает разрыв традиционных хозяйственных связей. Скажем, когда металлургическая база Урала стала истощаться, новые источники железной руды и коксующегося угля были найдены на территории Казахстана - соответственно в Темиртау и Карагандинском бассейне. Именно они "оживили" старую традиционную черную металлургию Урала.

В самом деле, мы привыкли видеть Урал старопромышленным районом России; староосвоенным и - глубинным. Сюда, в глубокий тыл, эвакуировали в годы Великой Отечественной войны... "Там, на Урале" - уже далеко. Там находится известный предел близкого и начало далекого пространства. Причем актуальный с обеих сторон - "за Уралом" - говорят о европейцах сибиряки. Пожалуй, только эта граница между Европой и Азией оправдывает корни уральской пограничности. Как бы то ни было, эта граница всегда маркировалась на ментальной карте как внутренняя.

Теперь же новая пограничность Урала - уже внешняя, связанная с выходом к государственной границе. В этом контексте соглашения России и Казахстана, подписанные в Челябинске, - серьезный толчок к закреплению этого пограничья на ментальной карте российского обывателя.

Анонсируя в самом начале статьи разговор о новой гуманитарно-географической реальности, мы имели в виду не только этот частный случай, а его общее зерно - реальность нового российского пограничья.

Конструирование пограничья

Если понимать "пограничье" как концепт широко, не только как линию границы (и не только как специфическую полосу дву(не)принадлежности кругом этой линии), а как особый смысл места ("пограничье-как-идею"), то необходимо разделять две вещи: конструирование и репрезентацию пограничья.

Традиционный географический прием - описание того или иного места, освещение его признаков и элементов - связан с репрезентацией места, заранее маркированного как пограничье.

Механизмы создания пространственных мифов и их использования в самых различных сферах общественной жизни позволяют говорить и о конструировании пограничья, т.е. о наделении всякого (в теории - любого) места пограничными признаками в качестве главных для этого места, доминантных.

С этими двумя инструментами пограничных студий пересекается в причудливый узор и представление о двух типах пограничья - "сверху" и "снизу".

В итоге получается, что сконструированное "сверху" (при распаде СССР) пограничье, к примеру в Челябинской области, так и не было репрезентировано. Значит, оно не стало "пограничьем-как-идеей" на ментальной карте, не было осмыслено и понято, другими словами, все продолжало казаться чужеродным, абсурдным, временным, невразумительным...

Это относится отнюдь не только к Челябинской области. На наш взгляд, это есть типическая черта целого огромного района, не сплошного, разрывного, клочковатого, неоднородного и такого сложного, но объединенного одной идеей, - это новое российское пограничье; те субъекты РФ, что вдруг неожиданно стали пограничными в 1991 году.

Новый регион

В советское время РСФСР, главным образом на востоке, имела выход к сухопутным государственным границам СССР: начиная с Горно-Алтайской автономной области тянулась вдоль южного края РСФСР граница с Китаем и Монголией. Другим, на этот раз небольшим, участком госграницы в РСФСР был северо-западный - на границе Карелии и Мурманщины с Финляндией и Норвегией.

Внутренние границы РСФСР с другими советскими республиками в очень большой степени проходили по традиционно глубинным, "исконно русским" регионам, срединным - традиционной провинции колыбелей русской государственности, Пскова например.

Именно эти регионы резко с началом 1990-х сменили окраску на гуманитарно-географической карте. Вдруг традиционно срединные, спокойные и патриархальные области резко стали пограничными, а значит, следуя логике пространств массового сознания, напряженными, подозрительными, неоднозначными.

Однако на ментальной карте массового сознания так и не укоренилось представление о таких областях как пограничных. В самом деле, мы уже привыкли к некоторым частям нового пограничья: характерный пример - республики Северного Кавказа и отчасти другие южные регионы - Ростовская и Астраханская области и Краснодарский край. Но можно ли так сказать о Пскове и Смоленске, Брянске и Курске, Воронеже и Белгороде? Можно ли предположить пограничность более восточных регионов, традиционно тыловых - Самары и Саратова, Оренбурга и Челябинска, Кургана и Тюмени, Омска и Новосибирска, двух алтайских субъектов РФ?

Новое пограничье в большей своей части не было репрезентировано. Взгляд вдруг удивленно наталкивается на государственную границу между Смоленском и Витебском, Астраханью и Гурьевом, Омском и Петропавловском, Белгородом и Харьковом... Пограничье, не "обросшее" пространственными мифами, остается покрытым только временными защитными пленками - например, уже набившими оскомину телевизионными репортажами о российско-украинской границе где-нибудь под Луганском или Белгородом, разрезающей огороды и деревни. Впрочем, такого нельзя сказать о восточной половине нового пограничья, по-прежнему остающейся диковиной.

Возникновение нового пограничья породило и несколько интересных со статистической точки зрения сюжетов. Так, в России появилось два субъекта, выходящих сразу к трем иностранным государствам, - вопрос только в том, известны ли эти коллизии пограничности за пределами этих двух регионов. Для справки: первый - это Псковская область, граничащая последовательно с севера на юг с Эстонией, Латвией и Белоруссией; второй - это Республика Алтай, чья южная граница с запада на восток попеременно соприкасается с Казахстаном, Китаем и Монголией. Если во втором случае речь идет о дополнении пограничного региона новой границей, то в случае с Псковом надо говорить об очень резкой смене ситуации на пограничную.

На новом витке понимания

Такая трактовка челябинского случая позволяет связать его с еще одним событием прошедшей недели - подписанием договора о границе с Эстонией и - на контрасте - с очередным всплеском пограничного конфликта с Латвией. Благо, оба эти события затрагивают как раз Псковскую область, яркий пример резкой динамики в мифогеографии пограничья.

Неизвестно, что дальше будет именно с этими пограничными казусами, однако ясно одно - новое пограничье современной России в один прекрасный день потеряет определение "новое", оставшись просто весьма очевидным и естественным пограничьем. Дело тут не в том, чтобы бесконечно говорить о возможностях и очевидных выгодах обратного превращения многих таких приграничных регионов во внутренние, а в том, чтоб извлекать выгоду из такой пограничности. Для этого ее нужно понимать не только как "соседство с" - по определению опасной (в сознании) линией границы, - но как идею, как наполнение географического объекта особым смыслом, репрезентирующим то или иное место, делающим его узнаваемым.