По пространству бывшего СССР очень трудно передвигаться, особенно в нестандартном направлении, не в массовом потоке пассажиров. Дело, разумеется, не сводится к плохим дорогам, к тому, что их очень мало и идут они в большинстве своем в одну сторону, по направлению "центр - периферия", связывая прежде всего каждое место с вышестоящим центром (а не соседние, близкие, некогда чуть не единые, но сейчас административно-транспортно разобщенные города), к отсутствию тротуаров, малопроходимым даже подмосковным дебрям, топким тропинкам, изобилию грязи и луж в любое время года... Да и несмотря на весь картографический бум постсоветских лет карт многих типов и масштабов по-прежнему не хватает; особенно не хватает хороших карт городов (они крайне, крайне редки). Мешает путешествию больше, чем можно думать, и полное отсутствие в современной российской культуре фигуры путешественника¹ - обыватель не понимает, кто такой путешественник, что и зачем он делает, кто ему платит, польза или вред от его деятельности и т.д. и т.п. Не знаю, как и кто должен внедрить в культуру страны эту фигуру, но без этого страна останется непознанной; без путешествий России не узнать и не понять. Непознанная же страна неподлинна, поскольку страна - это не просто большое место, а вменяемое пространство.

Я имею в виду передвижение по нетривиальным направлениям, неожиданным для местных жителей и совершенно непонятным для них, - без которых, кстати, нет путешествия, постижения ландшафта, картины его феноменологии... и нашего цикла в частности. (Без сложной совокупности линейных маршрутов картина культурного ландшафта заведомо лишена и полноты и истинности.)

Общее впечатление таково, что люди либо передвигаются общими маршрутами и так-сяк сделали дороги, пробили тропы и загатили болота - либо не передвигаются вовсе; пространство в целом не предназначено для передвижений и совершенно непригодно, невозможно для них. Просто непроходимая страна. Исключения - одетые обычно в болотные сапоги пастухи, егеря, обходчики и проч. Если по местности нельзя передвигаться и по ней не передвигаются, значит сама по себе местность не представляет интереса для передвижения. Передвижения сконцентрированы. Дело в ином. Сказанное означает, что ландшафт - не место для прогулок, а только сеть маршрутов утилитарных перемещений. Однако местность, по которой не прогуливаются, лишена определенного рода ценности и не является ландшафтом в точном смысле. Ландшафт - пространство свободы перемещения; в сильной идеализации каждое место ландшафта доступно для передвижения и/или пребывания хотя бы некоторой группе людей. Одна из моих студенток выразила эту мысль предельно наивно и лапидарно: там, куда нога вставала, - там и культурный ландшафт (хотя мы-то знаем, что этого недостаточно). Разумеется, есть особые дачно-рекреационные зоны, где все обстоит несколько иначе, - но и там прогуливаются по системе троп, лишь иного значения и назначения. В России практически не известны территории, в каждой точке которых ступала бы нога человека (футбольные поля разве что). Газонов соответствующего типа и выносливости нет, а с естественно-парковыми лесами вопрос особый.

По тривиальному маршруту ты движешься или нет, ты рано или поздно столкнешься с заставой на выезде из города или с целым комплексом застав на границе регионов, контрольно-пропускным пунктом (КПП), охраняемым воротами или калитками, сторожками или сторожевыми будками и т.д., и несть им числа; объем такого рода внутреннего контроля передвижений огромен и поражает - это просто страна внутренних границ. Произошла явная инверсия внешних (ослабевших и частично проницаемых) и внутренних, набравших силу границ. Перемещение регламентируется, или, иначе говоря, пространство совершенно произвольно фрагментировано. Разумеется, все эти КПП обычно совершенно беззаконны и не имеют никаких оснований, их можно обойти или подкупить охранника и т.д. и т.п. Суть в ином: советско-постсоветский человек желает отгородиться от посторонних, желает отделиться, защититься, укрыться, спрятаться от толпы и взора. Многометровые сплошные заборы новых коттеджей, полностью визуально изолирующие своих и чужих, - и ажурные заборы старых усадеб. "Новый русский" не желает ничего видеть (забор не позволяет видеть окрестностей, коттеджи часто стоят вплотную) и равно не желает, чтобы его видели: установка на визуальное (только ли визуальное?) исключение себя из социума. Такое обилие пунктов, где своих выделяют из посторонних, доказывает, что пространство переполнено посторонними. Но это значит чрезвычайно серьезную вещь: люди оторваны от мест, ведь оторванные от своих мест люди - это и есть посторонние. В пространстве же ландшафта не может быть посторонних.

Если в существовании КПП есть еще некоторый смысл, то в заборах, часто идущих по рвам, насыпям, неудобям, склонам, болотам, смысла часто нет никакого. Тем более что подавляющее большинство из них имеет проходы, лазы, перелазы, раздвигающиеся доски - их легко узнать по натоптанной тропе. Нет земельного владения без ограды, даже чисто символической, хилой и преодолимой каким-нибудь ежом или хомяком. Чем мощнее само сооружение, пространство между стенами которого и забором в специальной литературе (дизайн ландшафта) и называется ландшафтом, тем мощнее и стены. О функциональности речи, разумеется, не идет. Участки в России принято огораживать в меру собственного благосостояния - но всегда и везде. Частное пространство рубежей, границ, заборов и изгородей ничем не отличается от государственной доминанты разгораживания подвластного государству пространства; характерно и разгораживание кладбищенских участков. Государство и граждане здесь едины - им необходимо находиться в физически выраженных, явно отгороженных и огороженных ячейках среды с явным концентрированным контролем пересечения границ этой среды, с четким местом контроля проникновения своих и отсечения посторонних (уже надоевшие мне в этом тексте КПП, но что же делать, если они выражают архетип современного постсоветского культурного ландшафта); им нужно быть хорошо отделенными, защищенными и изолированными от посторонних. Видимо, постоянное пребывание в неразгороженнном пространстве создает глубокий дискомфорт; наверное, пребывание в континуальном (непрерывном), но дифференцированном пространстве было бы просто травматическим опытом. (Трудно соотнести все это с национальным характером русских (втянувших в свое колонизационное движение и иные этнические массы), позволивших осмысленно пройти, присвоить и нередко освоить миллионы километров очень разной в природном и культурном отношении территории. Либо что-то в этом было не так, либо что-то радикально изменилось.) Характерно, что нередки заборы разных уровней, дублирующие друг друга. Ну огорожен железобетонной стеной небедный дачный поселок - но ведь и каждый участок этого поселка тоже огорожен хоть какой-то, но - отнюдь не символической - изгородью с калиткой. Не проявление ли это массовой агорафобии, стремление замкнуться в своем подконтрольном тщательно огороженном пространстве? Но агорафобия в самой большой пространством стране, стране, где явно сакрализован сам размер пространства государства, - да как такое возможно: однако ведь мания разгораживания и пространственного самоотграничения налицо. Может быть, дачный бум - это бум агорафобии, попытка обрести и оградить свой собственный малый и тем нестрашный мирок. Кстати, всегда поражаешься тому, как часто огромный дворец стоит на крошечном участке, так что еле можно протиснуться между стенами и забором. А как еще объяснить всю эту манию огораживания - стремление очертить пределы собственной земельной собственности в стране, где подавляющее большинство избирателей резко против частной собственности на землю?

Условия перемещения тех посторонних, к каковым отношусь и я, стали гораздо хуже. Постсоветское пространство стало еще менее проницаемо, нежели было плохо проницаемое советское; к государственным явным и неявным барьерам добавились частные. Приватизация пространства означает и нарушение всех сложившихся норм перемещения по пространству, а не только отграничение отдельных непересекаемых участков. Раньше в большой многоуличной деревне (вроде тех, что мы встречаем в ландшафтном районе Мещера, тянущемся от Москвы на восток) было несколько сквозных проходов, тропинок и даже проездов между дворами; это было общим неукоснительным правилом. Новые же дачные поселки - независимо от уровня благосостояния дачников - непроходимы насквозь, поскольку целиком огорожены; их проектировщики, владельцы и собственники вообще не предполагают существования в данном месте кого-либо, кроме них самих; отдельные социальные группы не просто изолированы - они не ведают о существовании друг друга; это уже новая социальная и пространственная сегрегация. Тем более что нередко поселок ставится забором поселка. Новое пространство думает только о себе, конфликтует с окружающим и окружающими и явно исключает себя из окружающего ландшафта, отгородившись от него барьерными границами, - тогда как старое пространство было органической частью ландшафта. Так больше или меньше стало ландшафта в постсоветские годы?

В эти же годы происходит нарушение уже не столетних, а тысячелетних правил бечевника - свободного прохода по берегу реки, озера и любого водоема. Бечевник никогда ранее не застраивался и не перекрывался, и если его земли и относились к конкретному землевладению - напр. приречный луг, пляж базы отдыха, - то право и физическая возможность прохода всегда сохранялись и охранялись обычным правом; бечевник нельзя было перекрыть. Немало туристских маршрутов строилось на движении по берегам рек. Теперь же все чаще новое "поместье" захватывает не только берег до уреза воды, но и вводит забор далеко в воду. Прохода по бечевнику больше нет. Это радикальное изменение обычного права применительно к ландшафту. Еще одно наблюдение к массовым разговорам об изначальной, извечной коллективной сплоченности национального духа и всеобщей взаимопомощи.

Итак, если вы все же преодолели КПП на границе регионов, где на вас не обратили внимания в силу незначительности возможного побора или ограничились малой мздой, вас спозаранку разбудили в местной гостинице проверить документы (разбудили без всяких на то оснований), если вы сумели обойти агломерацию дачных поселений - с определенным риском или малыми жертвами разорванных штанов и легких покусов, - пройти ее насквозь, перелезши несколько заборов, залезши в воду, прошли часть пути бечевником, значит ли это, что иных трудностей движения по родному ландшафту у вас уже нет?

Ваши трудности только начались.

Ведь вы намерены - раз вы путешествуете - двинуться не туда, не так и не тогда, когда и куда движется основная перемещающаяся масса пассажиров. И вот тут вы узнаете, что наше пространство проницаемо только в одних определенных направлениях - и совершенно непроницаемо в других. Пространство совершенно анизотропно (это очень быстро поняли автостопщики в нашей стране). Наше пространство передвижения неполно и неполноценно, и значит, столь же неполноценны передвижения жителей. Фактически в каждом месте есть очень небольшое число разрешенных направлений движения - и подавляющее число запрещенных. Ваша свобода передвижения всегда и везде ограничена транспортной сетью, но в нашей стране эта сеть еще и очень редка и притом носит центростремительный характер: легко двигаться только к центру или от центра страны, региона, района. Но такое пространство вовсе не является ландшафтом - убеждаешься вновь и вновь. В нужную вам сторону может вообще не быть дорог, а население может просто не знать, что там через десять километров (особенно по другую сторону административной границы района или региона) есть дорога - но без регулярного пассажирского сообщения или с крайне неудобным и редким движением. Многие старые, исторически известные дороги, чуть не екатерининские тракты, давно отмерли или существуют чисто фиктивно, на отчетных картах. Труднее всего в нашей стране двигаться в произвольном направлении, не совпадающем с направлением "центр - периферия". Труднее всего двигаться именно туда, куда нужно, а не выстраивать маршрут из фрагментов центростремительных радиальных магистралей. Невозможность двигаться по прямой в ландшафте означает несуществование ландшафта; несуществование ландшафта как пространства, где царили соседские связи мест и соседство было осмысленным и непременно к чему-то обязывало, не означает ли и несуществования общества? Ведь общество - это еще и возможность движения по разным направлениям, даже чисто пространственным. Впрочем, от пространства есть еще один ход рассуждения к несуществованию общества, которое предполагает сложность, множественность измерений и иерархий. Но наше-то пространство - пространство как раз единственного направления и единственной иерархии. Общество? Едва ли. Моноцентричное пространство. И в нем живет человек, который очень любит отгораживаться от всех прочих, посторонних людей.

¹ Каганский В.Л. Путешественник // "Русский журнал", 13.08.04.

• Национальная модель культурного ландшафта
• Пермский прецедент
• Новая природная зона: русская саванна
• Дачный бум
• Из уральского дневника
• Путешественник
• Советское пространство - наше наследство
• Противоречивая Москва
• Россия: инверсии советского пространства
• Пострегионализация
• Неожиданное сходство
• Парадоксы местного самоуправления
• Центр - Провинция - Периферия - Граница
• Российское пространство в российских деньгах
• Кимры и окрестности
• Российская империя - СССР - РФ
• Российская Федерация как империя
• Башкортостанское пространство
• Россия - Франция
• Новое пространство новой России
• Разные страны - разные центры
• Балтийская Азиопа
• Вертикаль власти или система существующих районов?
• Полевое исследование
• Все как везде
• Бум вторых городов
• Пространственное самоопределение регионов
• Укрупнение регионов?
• Страна и государство
• Постсоветская РФ как ультраСССР
• К 1985 году нет возврата
• Бедный город богатых заводов
• Клерикализация
• Парадоксы власти в пространстве
• Советское пространство
• Региональная политика?
• Постсоветский Урал
• Постсоветский человек: вид из ландшафта. 1