Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050613_kag.html

Постсоветский человек: вид из ландшафта. 3
Владимир Каганский

Дата публикации:  13 Июня 2005

Проехав или посетив около полусотни регионов, вступив в контакт со многими сотнями людей (иногда это было и интересно, и приятно, нередко - вынужденно и неприятно, немало бесед были жесткими дискуссиями с профессионалами, очень многие беседы не завершались даже фиксацией общего непонимания, и очень редко это было ласковое поглаживание собеседника по семантическим органам а-ля фокусированное интервью), пройдя по ландшафту тысячи километров, осматривая и - что важнее - обдумывая виденный ландшафт, волей-неволей приходишь к определенным выводам. Частью этих выводов я уже поделился в этой микросерии.

Другие выводы носят вполне тривиальный характер. Но коль скоро есть проблема полноты цикла и жанра (и тем более полноты презентации культурного ландшафта) и есть еще и читатель, то нужно упоминать и их. Обыденная жизнь, каковую ведет много или очень много людей (думаю, подавляющее большинство людей в подавляющем большинстве ситуаций), каким-то образом совершенно не проникает в масс-медиа и/или экспертное сообщество, остается не запечатленной, безвестной и семиотически не существующей. Ее нет. Нет и осознания пустоты, непредставленности основного массива жизненного материала. Такое впечатление, что события новостных каналов и лент происходят в одной стране, а мы живем в другой. Дело не в том, что, как ехидно отметил Симон Кордонский, одно происходит в действительности, а другое на самом деле, - я-то думаю, что и будни чиновных верхов так же интересны в одном смысле и неинтересны в другом, как обычай села Старосубхангулово (глубинный райцентр Башкирии) прекращать всю деятельность на время сенокоса. Не в том дело, что наверху теории, а внизу будни - и вместе им не сойтись; и наверху есть будни - а внизу есть народные теории происходящего (какие интереснейшие суждения касательно логики приватизации доводилось слышать в середине 1990-х годов; жаль, что они не были услышаны надменными профессионалами наверху1). И у меня тоже есть теории, и, кстати, низменным будням они никак не противоречат.

Социальная жизнь страны организовалась - или была целенаправленно организована? - таким образом, что статус "события" присваивается только особой категории происшествий; собственно же с ландшафтом как таковым ничего - в этой логике - не случается и случиться не может; несуществующее не есть предмет события. И это не новость, подумаешь удивил, везде так. Нет, я хочу сказать нечто менее тривиальное. Несобытийная информация касательно отдельных мест страны вообще социально не актуализирована, не представлена, не востребована, не усвоена, педагогически не адаптирована и т.д. То, что не имеет статус новости - а свежее значимое событие это новость, - вообще никак не попадает в информационные потоки, которые циркулируют по стране и которыми страна себя представляет, познает и сознает2. Грандиозные произошедшие, происходящие и несомненно грядущие процессы в стране никак в закономерной осмысленной форме не представлены для жителей этой страны. Самый дефицитный класс литературы - упорядоченное представление происходящего в стране как совокупном разнообразии мест.

События и новости - и жизнь страны, такое я провел бы различение. Иное различение, с ним связанное, но к нему не сводимое: точечные события в немногих небольших местах - огромный сплошной непрерывный ландшафт.

В какой же мере новости как представление событий репрезентативны для страны в целом, в том числе и для ее культурного ландшафта? В отличие от С.Кордонского, я считаю, что связь тут есть. Но вот мера представления совершенно небольшая. Как географ я бы сказал, что события происходят в основном в Москве (и прежде всего выборы происходят в Москве), поскольку именно в Москве находятся правительственные ведомства. Дело не в том, что реальному событию в Москве легче попасть в масс-медиа - далекие и обычно мало заметные вымерзающие зимой регионы регулярно туда попадают, - дело в том, что событием (новостью) является публичное представление текста определенного статуса. Здесь играет роль чистая семиотика. Семиотически значимые структуры находятся в Москве - и они порождают события и новости текстов. Такая гипермоноцентричность чрезвычайно опасна - например, в стране может начать происходит нечто перспективно опасное, а традиционные информационные каналы его просто не заметят (у меня и гарантии нет, что такое уже не начало происходить; в сфере землепользования некоторые неоднозначные процессы уже идут вовсю, охватывая огромные части страны3). Тексты - только иного рода - чрезвычайно важны для остальной страны. Заметим, что тексты совсем иного рода - не новостные, не событийные - также генерируются в Москве: опросы "общественного мнения". У всех этих информационных представлений есть одна общая особенность - они не представляют страны как систематически дифференцированной со сложным балансом сходств и различий отдельных мест; для них страна либо мало (либо чрезвычайно просто) дифференцирована, либо, в сущности, просто большая точка. Их знание - если это знание (да знание ли это?) - почти знание большой точки.

У страны нет способа себя реально знать. У страны реально нет способа коммуницировать о себе. Эдак можно дойти и до вопроса: страна ли это, если в ней вся коммуникация строится по принципу "центр - периферия", а центр сшит с Москвой и властью. Сами же периферии не общаются, и добавлю я, им не очень интересна обычная жизнь друг друга. Тут мне справедливо возразят, что музыкальная, театральная, спортивная, еще всякая специальная жизнь интересна, и в Саратове безумно интересен музыкальный Петербург. Пусть так. А неспециальная жизнь? Или - что мне интересно и важно не только для меня - жизнь культурного ландшафта?

Интересны ли культурные ландшафты отдельных мест друг другу?

Сами по себе культурные ландшафты довольно интересны сами себе, культурный ландшафт - или это еще просто специфика места (но специфика места непременно приводит к ландшафту места) - начинает себя осознавать, выражением чему бум краевеведческих музеев в стране, число которых быстро растет, а экспозиции быстро перестраиваются, преодолевая советский стандарт (примечательна музеефикация уже советской эпохи). Вернее говорить о буме краеведения. Но вот тут нас подстерегает проблема. Краеведение по определению и смыслу замкнуто определенной территорией, хотя бы и большой, хотя и тематически и предметно открыто. Все, что есть на определенной, хорошо бы еще исторически и географически устойчивой территориально местности, - предмет и интерес краеведения. Краеведение укоренено в почве конкретного места. А иные места и сравнения с ними - вот тут интерес краеведения резко угасает, доходя до связей своих мест, скажем, со столицами, но никак не проводя систематических сравнений с иными, особенно не соседними и далекими местами и не выстраивая обобщений.

Ни разрастающееся краеведение, ни событийно-новостные-потоки (хотя бы местно масс-медийные), ни все более замыкающая в своих регионах география и региональные дисциплины, ни специальные горизонтальные связи, пронизывающие всю Россию, но в каком-то частном отношении вроде спорта, сфрагистики, авангардного театра или чего еще удивительно интересного, но узкого и мало связанного с ландшафтом, отдельные места страны не связывают. (Страну связывает бизнес, но то связи в ином, узком и особом отношении.)

Современная Россия - бессвязное множество мест. Точнее сказать, что отсутствуют связи достаточно общей и глубокой семантики. (Даже студенты-выпускники элитарных вузов затрудняются в проведении соотнесения мест.) Семантика страны бессвязна. Места крайне мало интересны друг другу, что мне трудно выразить, а не то что понять. Но это так.

Но что тогда мы имеем? Масс-медиа интересуют (если это слово уместно) не места, в своей связной совокупности и слагающие страну (государство устроено иначе), а события/новости. Специалистов интересуют некоторые когнитивные образы страны, притом что основа этой когнитивности всегда универсальна и надтерриториальна; полихорические, полимодальные многоместные концептуализации страны просто неизвестны4. Профессионалы коммуницируют, но места редко интересуют их как таковые. Те же професссионалы, кому места интересны как таковые, - сами чрезвычайно мало кому интересны, и их когнитивный, социальный и культурный статус ничтожен, проблематичен и сомнителен5.

Но может ли быть страна в аспекте культурного ландшафта бессвязна?

Значит, она в определенном смысле уже распалась и не представляет единства - именно так. Нет, единство бытовое, транспортное, экономическое, просто человеческое есть - но места, будучи связаны друг с другом, ничего не знают друг о друге. Места удивительно мало интересуются друг другом (удивительно мало интересуются и ближними, и дальними регионами и их жители, и специалисты-регионалисты6). Тщательно спроектированная конструкция советского пространства, воплощенная и оестествленная, делала существенными только иерархические, вертикальные связи мест с местами более высокими по рангу, по статусу. И хотя эта система начала преодолеваться, инвертироваться и размываться7, ее следствие - слабость горизонтальных, соседских непосредственных связей - осталось. Связей, задающих стране какую-никакую целостность - но не дающих новостных потоков. Страна связана горизонтальными, территориальными, соседскими связями - но на уровне политико-событийной реальности доминируют связи вертикальные: некое место попадает в информационную рамку страны (Центра), и происходящее в нем приобретает статус события. Вертикализован государственный образ пространства (и вслед за ним и масс-медийный) - и вертикализована событийность. В этом есть много пороков - очевидная неполнота (какая там неполнота - клочковатость) охвата страны, но главный дефект этой семиотической системы состоит в следующем. Все обсуждаемые политические, масс-медийные и когнитивные образы страны - все же образы страны (об их дефектах уже говорилось). Все они утрируют одно очевидное направление (измерение) политического и жизненного пространства - вертикально-иерархическое - и игнорируют дополнительное, горизонтально-ландшафтное. Смыслом, содержанием, информацией, новизной, то есть собственно событийностью наделяются только и исключительно соотнесение конкретного места, определенной территории - и политического верха, иерархического центра. В этой доминирующей парадигме места страны и не соотносятся (сравниваются и различаются), и не связываются; в этой парадигме вся сплошная система мест, и образующая страну, просто не существует. Пространство предельно центрировано и фрагментировано. В дополнительной же парадигме - несуществующей или существующей слабыми и малыми фрагментами - страна и дана как живое соотнесенное и взаимосвязанное многообразие мест.

Тут есть и определенный парадокс. Именно эти центрированность и фрагментированность, существенные для советского пространства, уже довольно заметно преодолеваются - но остаются ведущей парадигмой ведущего образа страны. Советское пространство как ментальная структура оказывается более прочной, нежели как структура ландшафтно-вещественная.

Это, несомненно, проблема. И уже потому не имеет простого и очевидного решения. Видятся два дополнительных направления действий. Развертывание неунифицирующего взгляда на страну, в том числе и путем путешествий (пока налицо отсутствие признания и поддержки такого модуса действий), - и неторопливое, непоследовательное, даже, наверное, странное саморазвитие мест, которое рано или поздно приведет к созданию горизонтальных информационных и когнитивных сетей снизу, от мест. Когда-нибудь культурный ландшафт страны осознает себя и заговорит... Но ему потребуется очень сложный разветвленный богатый язык, так что одним упованием на спонтанные процессы не обойтись.


Вернуться1
Удивительно это или нет, но население - особенно городков размером порядка сто тысяч жителей и меньше - отчетливо представляло, что "на самом деле" кому принадлежит и как это следует разделить (разумеется, никаких суждений про деление поровну я и не слыхивал), как именно приватизировать.


Вернуться2
Приведу пример из собственного опыта. Опубликовать - уж поверьте, хорошо написанный - очерк путешествия именно про обычную жизнь, то есть про культурный ландшафт без акцентуирования экзотики и духовности, объемом 2-3 п.л. в нашей стране невозможно, если не финансировать это издание самому; иные гонорары не покрывают расходов на вполне реальную и немалую амортизацию компьютера - коврики летят, клавиатуры меняются, а про смену мышек я уже не говорю; и никакие гонорары не покрывают затрат на путешествие. Наверное, это неинтересно, спрашиваю я - меня заверяют, что интересно, но... Ситуацию выставления чего-либо такого на безвестном сайте неизвестно с чем рядом я не рассматриваю.


Вернуться3
Каганский В. Новая природная зона: русская саванна // "Русский журнал", 29.06.04.; Мерзость запустения // "Политический журнал" от 26.10.04., # 39; www.politjornal.ru.


Вернуться4
Каганский В. Методологические заметки о современном россиеведении // "Кентавр. Методологический и игротехнический альманах". Вып. 33, 2004.


Вернуться5
Каганский В. Путешественник // "Русский журнал", 13.08.04.


Вернуться6
Заметное исключение представляет собой Урал - целостный в очень многих отношениях макрорегион, в том числе и в собственном самосознании.


Вернуться7
Каганский В. Пострегионализация // "Русский журнал", 27.09.04.; Россия: инверсии советского пространства // "Русский журнал", 20.09.04.; Новое пространство новой России // "Русский журнал", 11.01.05.