Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / < Вы здесь
Неформат
Лекарство от профанации

Дата публикации:  19 Июня 2005

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Концептуальная тишина

Расчудесный индипроект Turbund Sturmwerk вставлял в свои альбомы 20 минут концептуальной тишины. Наверное, некоторые почитатели индииндастриала и воинственного эмбиента ее даже концептуально слушали, смотря в окно на вечернюю ночь третьим глазом, но не я.

Зачем нужна эта тишина? Если не предпочитать иллюзионные объяснения в духе "тишина символизирует отсутствие онтологической разницы между звуком и его отсутствием", то прагматически очевидно, что она - одно из средств от профанации индимузыки. Тишина ставит барьер между тем, кого музыкант хочет видеть своим слушателем, и тем, против кого, собственно, индимузыкант своей музыкой выступает. Такого же рода барьером является "фашизм" многих индипроектов. Это печально, но, если петь слово "про убийство" без непременного осуждения, количество слизи среди твоих поклонников уменьшается. Правда, тебя начинают почитать и откровенные фрики (этот англицизм мне так нравится своей убогостью, что я не полагаю его засоряющим русский язык), которые, сидя за компьютером, грозятся скорой смертью всем расово неполноценным. И печально, что фрики лучше слизи - они верят в то, что думают, а слизь думает то, что положено думать.

Но оставим слизь в покое. Конечно, чудесные статьи можно писать о слизи - с примерами из жизни (видя тупое потное полулицо менеджера по сбыту, я в отчаянии думал, где мой автомат и разочарованно напоминал себе, что нет у меня автомата). Писать про условную слизь - то же самое, что смотреть тупое, с твоей точки зрения, телекино и, сжимая кулачок, размышлять со своей бабою, как повсеместны и неубиваемы все эти.

Так вот. Это не есть очередная статья о нескучных буднях "неформата", о том, как во всех творческих областях (будь то литература, музыка, наука или политика) успеха за редким исключением добиваются серые, конформные и работящие, а не искрящиеся первозданным талантом. И это статья не о том, как принципиальны и сильны духом неформатные герои. Это статья о том, как не стоит стремиться быть неформатом.

Неформат, кстати, вообще понятие релятивное, то есть "неформат" возможен относительно некоторой нормы, то есть формата. И как Blood Axis вряд ли будет на MTV, так и Дима Билан вряд ли получит приглашение на Zillo Open Air (один из главных индифестивалей Европы - неформат).

Проблема в том, что концептуальная тишина больше не является барьером между теми, кто на самом деле видит повседневную смерть, а в соседях-согражданах - вольноходящее мясо, и тем, кто прокалывает пенис серьгой, потому что он "не такой, как все"...

Неформат в искусстве-литературе-музыке, культуре, политике и науке

Indie не имеет ничего общего с немытыми волосами русско-р?ковой девушки с ленинградской гитарой, которую никто не крутит по радио не потому, что она контркультура, но потому, что ее слушать невозможно.

Мне кажется, что индимузыка (то, что, грубо говоря, пошло не от "битлз") умерла. Рухнули барьеры, поставленные между ней и пидороватой (не в смысле сексуальной ориентации, а чисто стилистически) "подвинутой" молодежью. Никто (за редкими исключениями) не опопсел и не "продался", просто культура смогла наконец институализировать контркультуру.

Что заставляет нас восторженно говорить о современных писателях? Это малые словесные формы, слова с предложным окончанием, слова-ублюдки из уст прелестно нелепого графомана, слова ради самих слов. Мы верим людям с абсолютным словесным слухом, мы их любим и называем "не такими" (что им часто и нужно).

Я в этом смысле очень характерен. Помню, как прочел первые для себя строчки Павича: "Хазары... в момент, неизвестный истории, появились с Востока, гонимые жаркой тишиной...". "Момент, неизвестный истории"! "Жаркая тишина"! Вот в чем мощь. (После этого я прочел Павича столько, что с какого-то момента он перестал вызывать во мне какие-либо эмоции.)

Эти лингвистические барьеры в итоге покорились и графоманам. Конечно, не вроде Дарьи Данцовой или Татьяной Толстой, а графоманам неформатным. Дело в том, что быть просто писателем маловозможно. Надо быть или лучшим (гением), или постоянно оговариваться, что вот, мол, я книжки да, пишу (туда-сюда), ни на что не претендую, я так просто (типа "хороший парень Леша", "словами играю", "жу-жу" и т.д.).

Так вышло, что статус писателя "известного" и (с придыханием) "талантливого", присваиваемый госпремированием и совместными обедами в буфете союза писателей, ниже и не так соответствует требованиям профессиями, как статус легендарного, непознанного гения темного, присваиваемый неформатными персонажами и распитием в одиночестве большого количества алкоголя с одновременным метамфетамином в центряк.

"Неформатная" деятельность для большинства ее ведущих - это способ избежать ответственности за качество своих действий. Быть гением непризнанным во многом проще, чем кричать: "Я гений, признайте меня", выпуская бумажные книги в мажорных издательствах.

Что касается "искусства", то художество умерло в том же смысле, как поэзия. Умерло не в постмодернистском Конце Всего, а просто потеряв контакт с аудиторией. "Современное искусство" - весь этот "х**", выложенный худосочными телами, - возможно только в манифестационной форме. "Черный квадрат" Малевича гениален, а бесчисленные зеленые треугольники его "последователей" - бессмысленны. Унитаз Дюшана - хорош, а унитаз Полуюшкина с надписью "привет Дюшану" - излишен. Один художник (лень вспоминать какой) сказал: "Какие теперь перформансы после арабского мегаперформанса - самолетами по башням-близнецам?"

Нормативная культура под воздействием бытовой стремительно включает в себя все, что может. Какой ужас для хиппи, клешивших в восьмидесятых джинсы, за которые их советские люди злобно дергали рабочими руками, "мода на шестидесятые" - клешеные штаны "от Донны Карен" за пятьсот долларов.

Недавно вот иду по пригороду. Рядом идет, ольшански говоря, быдло (мальчик и девочка). Беседуют о стрижке мальчика. Так нельзя, учит его девочка, сейчас модно, чтобы не так, как у всех. Чтобы как ни у кого. Мальчик расстроено кивает своим недостаточно "не таким" "ежиком".

Модность нетаковости не дает возможность поставить барьер между собой и обывателем (нехорошее слово). Зачем нам вообще этот барьер нужен? Главным образом чтобы не профанировать собственную деятельность. Профанация ведет к падению мотивации, потому что уменьшается прелесть этой деятельность и овеществляется то, чему причина - осенняя ночь и чекушка водки (или солнце и сталь, не важно).

Впрочем, для многих профанация страшна по той же причине, что и сладостен неформат. Неформатная деятельность удовлетворяет их стремление к "ложной уникальности", профанация показывает, что их "уникальность" не более чем социально-психологический эффект.

Конечно, молодежь "не такая" в целях "продвинутого" секса, а не поиска смысла жизни. Однако неформат, продуцируемый поисковиками "смысла", стал просто составной частью модных брендов. Сейчас установление "онтологического разрыва между личностью и обществом" происходит посредством, к примеру, надевания на себя чего-то немыслимого. Наоборот, для этого лучше одеваться под того, кого личностью-то считаешь исключительно по гуманистической привычке. Скажем, под офисного работника, растящего с помощью теленяни ребенка с правильным прикусом и витальным мозгом.

То же можно сказать и о политике. Радикальные группы, блюдущие идеологическую непорочность, радикально стоят в стороне от магистральной политики. Например, всеми любимые для шуток троцкисты со словесно изощренной книжкой в ручках. Или, наоборот, какой-нибудь СКМ.

Значение радикальной политики, кстати, очень велико. Именно она продуцирует те смыслы, которые после должной обработки и многих лет становятся главными направлениями политики страны. Точно так - в бизнесе, где маленькая корпорация разрабатывает и начинает производить уникальный товар, права на который через некоторое время покупает большая корпорация, которая в отличие от маленькой может довести его до массового потребителя (так произошло, например, с двулезвенной бритвой).

Сами радикалы при этом стоят в сторонке, пугаясь вида вчерашних метаидей в изложении главных врагов.

Такие хорошие ребята - хотят свободного общества гармоничных личностей, не желая понимать, что большинство их соратников - маргиналы не по собственному выбору, а потому, что их не приняли в общую песочницу. Если бы можно было высчитать процент "гармоничных личностей", то среди участников радикальных движений он был бы ниже, чем среди домохозяек-телезрительниц, при всей нашей сексистской брезгливости в отношении домохозяек.

Они ждут революции сознания, которая в принципе невозможна. Возможна революция нормальности, то есть образа жизни. Бытие определяет сознание, а как же? Неформатные политики-революционеры сами себя маргинализуют тем, что боятся взять на себя ответственность за свои слова.

Вот говорят, что Интернет убил хороший бумажный DIY. Согласен, но, если тебя можно убить, значит, ты недостаточно хороший. Восхищение DIY'ем лишь в силу его альтернативности - убого и глупо. Но главное - это больше не работает, необходим другой инструмент, отделяющий зерна от плевел. Но так же, как и в ненавистных системных проектах, в радикальной политике есть свои графоманы, приватизировавшие идеологии и просто красивые слова, и они не отдадут свою (символическую) власть без боя.

Что касается "науки", то я мог бы долго говорить о неформате в современной науке, но ограничусь краткими замечаниями:
1. В экспериментальной науке неформат невозможен по определению.
2. В теоретической науке академическая традиция и (условно) постмодернистская отличаются лишь степенью ответственности за декларируемые положения и возможностью их экспериментальной верификации.
И та и другая давно являются (широко говоря) форматными, где конструктивизм первой удачно дополняется релятивизмом второй. А методологическая оппозиция (неформат) со стороны медленно возрождающегося реализма в данный момент социально невозможна.

Радость проституции

Девственность - это хорошо только до определенного возраста, потом глупо. Я уверен, что придыхание любого неформата, связанное с отрицанием "культа вещей" и словами о "душе", уже почти совсем всегда ложь. Любой неформатный проект улучшает систему, относительно которой он реализуется, после чего система "ухудшает" данный проект (включает его в себя). Конечно, Turbund Sturmwerk не выступят в Лужниках, однако уже не в силу разрыва с мейнстримовой культурой, а просто в силу традиции.

...Сейчас буду говорить за себя. Моей экзистенциальной целью является дегуманизация своей личности, уничтожения в жизни иррационального и "духовного" (как его понимает полувозрелый интеллигент)...

Раньше у меня бывало то, что, очевидно, называется вдохновением. Это состояние невозможно ни с чем спутать. Та "сила", которую человек ощущает во время "творчества", есть лишь его жалкое подобие. Вдохновение - это безраздельность (именно словами лингвистически такими его только и можно называть). Это в полном смысле "король мира", полное исчезновение грани между тобой и тем, что ты делаешь. Ты, к примеру, не пишешь, ты просто вставляешь слова (любые) в форму, которая дана, извиняюсь, свыше.

Скажем так: ощущения от оргазма (оргазм невероятен тем, что каждый раз будто новый) онтологически отличны от обыденности других ощущений остальной жизни много меньше, чем вдохновение. Это оно, и все тут...

И я жил от одного вдохновения к другому, совершенствовал инструмент и (точно не помню) планировал жить гением.

Но потом я убедил себя, что это ложь. Я задал себе очень много вопросов "зачем" и "почему" (любимый метод метафизических разборок). И я знаю, что оно бессмысленно (а осмысленно, как несложно догадаться лишь то, что ведет к неСмерти и/или Смыслу). Я решил, что раз его можно уничтожить, то, значит, жить можно и без него, а раз жить можно и без него, то честно жить без него. И это невероятно, но я уничтожил в себе вдохновение. Жить от вдохновения к вдохновению легко и просто (с экзистенциальной точки зрения). Уничтожив его, я получил много больше скуки в жизни, но стал ближе к тому, что это такое.

...Вернемся. Мы должны стать больше слизью, чем сама слизь. Ибо если возможна слизь, то невозможен я (и прочие радости полуденного метафизирования). Необходимо участвовать в жизни полностью, а не непризнанно-гениально. Если ты не занимаешься ничем - не занимайся. Но если занимаешься - занимайся не в стороне. Иначе пошлость и мразь, ненависть к которой питает тебя, будет делать то, что лучше сделал бы ты.

Нам необходимы новые критерии, которые защитят нашу деятельность от профанирования. И только после этого наступление на формат станет возможным и верным.

И будет вот чего:

Красивый конец
(слегка обратный смыслу статьи)

Спроси "простого рабочего", зачем он живет, и он обычно честно передаст тебе свою идею ("ради детей" и пр.). Спроси, что он думает о том, что мы едим еду, и он скажет тебе, что ему это нравится, спроси, не страшно ли ему от того, что мы живем ради удовольствия, и он скажет, что ему это "пох...". Поделись с ним своими размышлениями о смысле жизни, и он скажет тебе, что ты умный, и будет незлобиво обращаться: "пошли, Голова, за водкой".

А вот спроси "непростого" интеллигента. Он (обычно) скажет, что это все "слишком интимные вещи", личные, понимаешь? Он скажет, что нет, он живет не только для удовольствия, но обосновать это не сможет, и озлобится на тебя за то, что не смог обосновать. Поделись с ним своими теориями, и он попытается их опровергнуть, причем не теории, а тебя, их излагающего (это все равно, что бить в пах... как баба): он предложит наукообразную теорию того, почему ты это излагаешь (в науке это называется "социология знания", лженаука как убедительно показывал Поппер), вроде того, что ты "молод", или у тебя "нет девки" (жены), или беден (то есть скудно ешь), или тебя "кто-то обидел". Он предложит физиологическое (в моем смысле) объяснение того, почему ты нечто высказываешь, но он не станет ничего говорить по существу того, что ты ему изложил. И он никогда не признает, что ты "умный", хотя охотно признает, что кто-то сильнее его физически, он может тебе лишь сказать, что ты "иначе умный", как будто дифференциация знания образует и дифференциацию логик и искусства мыслить (в широком смысле).

...Вот почему они так любят релятивизм, при этом релятивизм с объективным лицом: "чтобы все были похожи, чтобы никто не выползал!". Ненавижу... Вы ответственны за моих друзей, бывших молодыми и сильными, когда они пошли "в науку", - выхолощенных за три года. Они хотели чего-то если не нового, то хотя бы свежего, они были мотивированы на работу, на познание. Они к чему-то стремились. Кого вы из них делаете? Жалких параноиков, не имеющих права высказывать свое мнение без ссылки на бездарных, но исполнительных членов профессионального сообщества, потом, а не кровью застолбивших себе "место под солнцем". Как говорил мне мой научный руководитель (небессмысленный, кстати, человек): "Надо двигать не науку, Леша, а себя в науке". Вот они себя и двинули, насколько смогли.

Ничего, друзья, от которых скоро будут прозрачные тени, отмстим! За тебя, Женя. За тебя, Саша. За тебя, Рома. За всех вас, которых я не знаю и никогда не встречу. Я знаю способ, я знаю, чего они боятся (и это показалось бы очень смешным "простому рабочему"): они боятся печатного слова, они чуть ли не обожествляют его, и я знаю, почему они этого боятся. Дело в том, что такие полагают, что мы, умирая, живем в памяти потомков (жалкая иллюзия!). Их очень заботит, что о них будут думать, когда сообщество уже не сможет их отстоять, когда история проведет свой беспощадный отбор, и не посмотрит на все их маленькие радости - титулы и звания, столь заботливо собираемые в течение жизни. Они так боятся выглядеть дураками, что их больше беспокоит, что о них будут думать после их смерти, чем сама смерть.

Потомки увидят их низость и бесчестность, их корысть и властолюбие маленького человека. Я им сообщу.

За тебя, Женя. За тебя, Рома. За всех раздавленных серым мы и его предводителями и обращенных навеки в неназываемую Веру серых, в маленьких, слепых барсучат. За всех нас: справедливость восторжествует!


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв ( )


Предыдущие публикации:
Дмитрий Бирюков, Давайте общаться! /19.06/
Сегодня конфликт поколений больше чувствуется на психологическом уровне, а не на идейном: уже давно стал привычным такой оксюморон, как "молодые консерваторы".
Анри Молешот, Поль Рикер. Эссе, способные изменить мир /17.06/
Поль Рикер умер в возрасте 92 лет. На первый взгляд кажется, что такие мыслители, как Рикер, имеют мало общего с повседневной жизнью. К счастью, доступность работ Рикера помогает легко преодолеть этот стереотип.
Иван Митин, Ржевский прорыв /17.06/
В первых сообщениях о железнодорожной катастрофе в Тверской области на территории Зубцовского района, всего в нескольких километрах от города Зубцова, "привязка" событий была весьма странной: "около Ржева"...
Юрий Якорь, Чечня и рок /16.06/
Рок ли нужен жителям Чечни? Ведь рок всегда был музыкой одиночек, не самой простой для восприятия. Наверное, лучше было бы устроить концерт попсовиков, которые пели бы свои простые песни о любви и всех проблемах, с нею связанных.
Глеб Павловский, Проект Европы без России: новая редакция /16.06/
Фикция суверенитета, имитирующая волю несуществующей нации евро, за фасадом скрывает кипучую жизнь бюрократической аппаратуры - все заставляет вспоминать первую конституцию СССР (1922 года). Предисловие к книге "Европа без России".


предыдущая в начало следующая
Алексей Радов
Алексей
РАДОВ
"Белый фронт"

Поиск
 
 искать:

архив колонки: