Известно, что небо может стать ближе. А Европа? Может ли Европа стать ближе нам, русским?

Один русский мужик рубал "окно в Европу". Почему не дверь? Почему именно окно? Может, он на нее только смотреть хотел, как на пейзаж, например. Или хотел к ней - как к любовнице - через окно? Вот двери так и нет до сих пор. А, может, есть уже? И может эта дверь - Украина?

Выход России в европейское культурное и политическое пространство в конце XVII начале XVIII вв. связан был с преодолением серьезного геополитического барьера в виде Восточной Европы и немецких земель, которые, на то время, не представлялись достаточно по-европейски респектабельными, даже, по большому счету могли и не считаться "Европой" как таковой, зачастую нарочито, если под ней понимать уровень цивилизованности.

Чтобы стать ближе к Украине, надобно стать ближе к Европе. Т.е. вступить в ЕС. И дело вовсе не в том, что в пресловутом "окне" видно уже гарных хлопцев, распивающих по этому поводу горилку на майдане. (Вот бы Петр подивился, увидев в Европе еще и этих). А в том - что "от судьбы не уйдешь" (со всеми комическими подробностями - ты ее в дверь, а она - в окно).

Нет ничего проще, чем попасть в Америку: садишься в самолет в Хитров-аэропорт, в полете по правую руку оставляешь Гренландию, глядишь, и ты уже в Нью-Йорке!

Но то же ли самое - попасть в Европу? Как попасть в Европу, если даже европейцу для этого необходимы ухищрения или помощь со стороны. Например, психотерапевта: "На счет "Десять!" Вы, наконец, попадаете в Европу", - как в фильме фон Триера, с одноименным названием.

Быть может, чтобы сделать Европу ближе, нужно как-то ее расположить к себе? Можно ли сказать, что Европа как-то удачно к нам расположена, или нельзя? Может, быть ближе к Европе значит быть ближе ее сердцу? Но можно ли быть уверенным, что есть сердце у Европы? А если оно и есть, то где оно? И какие формы "близости" Европа может нам позволить? Или Россия и Европа - это то, что и рядом не лежало?

Одно явно: Европа - это не просто территория от Бреста до Бреста. (И уж тем более, не до Урала). Европа - это метафизика Европы. И нет никакой Европы без метафизики, поскольку она ее ребенок. Дитя философии: но мало ли чего философия "понарожала"! Это же, в отличие от остальных детей, вроде науки, - любимое, поскольку оно остается философским. Кем нужно быть, чтобы, оставаясь философом отрицать с ней связь, даже если кто-то настаивает на ее незаконнорожденности! Европа - это не географическое определение. И не "духовное" (кое-кто может считать цитаделью духовности Индию, например). Европа - это скорее граница между географией и "духом", тем, что состоит из границ и состоит в том, чтобы их иметь, и тем, что границ не знает.

Европа - это территория, созданная границами. Нельзя находиться в Европе и не преодолевать их - иначе ты всегда окажешься только в своей стране, но твоя страна - это еще не Европа, даже если эта страна европейская.

Формы такого преодоления - национальное, региональное, общеевропейское сознание. Быть европейцем значит верить, что живешь сразу в нескольких измерениях, постоянно пересекая их границы.

Граница - это не только то, что разделяет. Это еще и то, что объединяет. Граница - это линия притяжения. Европа - она притягивает так, что обо всем ином можно забыть напрочь. Об Азии например.

И не иметь своей второй сборной по футболу - для Азиатской конфедерации. Почему британцам можно иметь сборные Шотландии, Северной Ирландии и Уэльса, а нам нельзя иметь две сборные - вот где бы талант Пашинина с Маминовым (такая, сборная Сибири и Дальнего Востока) пригодился! Может, правда, узбеки подали бы в суд по поводу причинения ущерба их замечательной нации, тем более замечательной, что узбеками имеют право именоваться только культурные представители нации, в отличие от их позора - которые не достойны носить национальное имя и называются харыпами. Но это была бы уже совсем другая история.

И Азии больше не нужно. Может быть, кому-то и целого мира мало, но только тогда, когда ему уже с лихвой хватило Европы. Нельзя стать русским, если ты еще не стал "гражданином Европы", что для европейцев V века до н.э. означало только одно - гражданин ойкумены, то есть мира.

Европа - это признание суверенитета в национальном формате, будь признающей инстанцией Европарламент или УЕФА¹. Новая Европа - это политика "национального атомизма", последовательного расформирования промежуточных федераций до национальных составляющих, поскольку этим "политическим атомам" необходимым кажется непосредственный доступ к источнику власти и суверенитета. Чтобы стать европейцем, необходимым оказывается прохождение стадии национального государства, с последующим отчуждением прав и суверенитета на своих условиях.

В данном аспекте показателен пример шотландского национализма. Пытаясь утвердить себя на своей территории де юре, то есть с теми же правами, что и любой другой участник европейской интеграции, он наталкивается на противодействие со стороны собственно государства, проблематизируя тем самым форму его устройства. Последнее лишь еще больше повышает градус националистских и квазисепаратистских настроений².

Способы рассуждения европейцев относительно Европы и их места в ней не так уж сильно отличаются от разговоров о "Судьбе России" по отношению к Европе. Каждая нация выделяет себя исходно из общеевропейского пространства, противопоставляет себя ему, для того, чтобы найти себе место, которое никогда не сводится к занятию некоей заранее заданной клетки. Тем самым, Европа оказывается определенной организацией дискурса о ней самой.

Таким образом, Европа - это не миф, хотя мифом оправдывается ее рождение. Европа - никакой не миф, поскольку ее автореферентность противоречит возможности посмотреть на нее извне, с позиции "демифологизации", тем более, что такая "топография" позиций возможна только внутри Европы самой.

Полагать нечто в качестве мифа значит нейтрализовать это в качестве предмета, оказаться "по ту сторону мифа". Но европейский миф Европы ускользает от ее сущности таким же образом, каким сама Европа ускользает от того, чтобы быть привязанной к какой бы то ни было собственной сути.

Это и определяет условия неразрешимой задачи - быть ближе к тому, что может оказаться дальше себя, бесконечно далеким от себя самого.

Примечания:

¹ Последняя организация, надо сказать, куда более последовательна в национальном вопросе.

² Вообще, занимательно проследить взлет и падение риторики ╚общеевропейского дома╩. Исходно возникшая как идея примирения европейских национализмов в определенном ╚формате╩, формате ╚домов╩ на одной улице, где бывший враг становится соседом, нет места ксенофобии, и все двери широко распахнуты, приглашая на праздник принятия в европейское сообщество, сходит на нет с реверсией национализмов к вульгарным формам, в связи с тем, что непрошенные и многочисленные гости стали вести себя в домах как хозяева. И даже хуже.